— Наверное, во сне… — писатель улыбнулся. — Что вам снилось?..
— Даже не знаю, как мне изобразить все ужасы, которые произошли со мной… я умер и оказался в каком-то странном месте… это был сад, усеянный соблазнами, в глубине которого разыгрывалась мистерия… я приблизился… и стал легкой добычей искусителя… не знаю, сколько лет я провел в геенне… языки пламени облизывали меня, но не жгли… непостижимым образом я освободился от этой пытки и перенесся в мир вечности и бога… я получил окрыленную жизнь и мог слушать ангельские хоры… звук трубы разбудил меня, и я очнулся там же, где и заснул…
Писатель выразил восхищение историей старика в очках, рассказанной в иносказательной форме. А прохожего заинтересовал выведенный в истории персонаж.
— Кто эта женщина?.. она так похож на женщину, которая воспитывала моего приемного сына, что попросту бросается в глаза, но это не она… такой подвиг превышает ее силы…
— Она была невестой бога… увы, я не бог, хотя могу гордиться своим благородным происхождением… кем я только не был, был даже писателем… я писал сценарии для театра… у меня были лошади, собаки, как это принято у благородных людей… и в один день я все потерял… с тех пор я странствую, ищу виновника моих бедствий… вся земля стала для меня пустыней… в песок как вода льются мои слезы и вздохи, и нет мне покоя, лишь смятение, превратности и метания… — Старик в очках умолк. Слезы душили его.
— Вы плачете?..
— Кто может удержаться от слез в одиночестве?.. во мраке и тишине я слышу шепот губ жены… теперь она невеста бога… я обнимаю ее только во сне, просыпаюсь и взывая к богу, но никто не отзывается…
Ночь ушла.
Писатель встал на ноги и, глянув на спящих, пошел вслед за ночью.
Вокруг лежали пески.
Писатель шел и досматривал сон, который производил впечатление какой-то нарочитости и преувеличенности.
«Странный сон… он напомнил мне историю женщины, которая спасла меня от стаи бродячих собак… в этой битве я сам был похож на собаку и вытерпел то, что другие терпят ради тщеславия и себе на погибель… весь в шрамах от когтей и зубов я стал для женщины еще привлекательнее… несколько дней длился наш роман… женщина была похожа то на нимфу в пене простыней, то на змею, укрощенную заклинаниями… но, увы, я с детства боялся воды и змей… однажды я ушел из дома и не вернулся… я удалился от соблазна зрелищ и притворства, и устранил все, что меня к ним привязывало… я с легкостью оставил бы и жизнь, которую успел уже сделать для себя ненужной, хотя был еще молод, а для молодых людей удовольствия плоти являются почти смыслом жизни… я увлекся писательством… днем я пас коз на Лысой горе, а ночью писал, не ведая намерений того невидимого врага, который побуждает людей употреблять этот божий дар совсем не так, как хотел бог…»
Услышав смех за спиной, писатель обернулся и, увидев незнакомца в плаще, невольно сел.
Он сидел и смотрел в лицо незнакомцу, забывая дышать.
Незнакомец производил впечатление.
— Можешь ничего не говорить… я знаю, кто ты и откуда идешь… — сказал незнакомец.
— Я скиталец… иду оттуда, туда… — Писатель говорил так, словно кто-то подсказывал ему слова. Он почти все рассказал незнакомцу о себе, даже то, как попал в тюрьму за бродяжничество, где нашел убежище от соблазнов, искушений и дурных помыслов. Тюрьма была для него местом отдохновения, как пустыня для пустынножителей. В тесной камере он гулял под сенью галерей и портиков, ведущих на небо, где его ждал бог и ангельское обличье.
Умолчал писатель только о Маргарите, жене Вагнера, начальника тюрьмы.
Незнакомец вдруг наполнил свой рот смехом и исчез, не оставив следа.
Писатель понял, что сходит с ума и видит то, что гадательно. Цвет лица у него изменился, сознание помутилось, он упал лицом вниз на песок, на котором тени засохшей смоквы исполняли траурный танец.
Прискорбное и достойное жалости зрелище…
В беспамятстве писатель побывал в преисподней, потом вознесся на небо, где увидел бога лицом к лицу таким, каким он явился евреям после крестной казни.
— Таким же он и придет, чтобы его узнали те, которые его изранили… он не будет другим, хотя и явится по-другому… — пробормотал писатель и очнулся. — Странно… никого… а ведь я видел его… и так ясно… не знаю, чего он ждал от меня?.. платы за то, что я все еще живу, не умер?.. и все еще завишу от желаний плоти…
Писатель еще долго жаловался, говорил с богом, пытался убедить его, что люди не для несчастья рождены и не для унижения.
— Боже, почему ты сотворил людей и забыл о них?.. а если это был не ты, то кто?..
Писатель встал на ноги, огляделся.
«Вот она вся жизнь человека… — размышлял он. — Путь из утробы матери до утробы могилы, в которой надежда станет отчаянием… смерть все лишает смысла… и судей на суде она делает глупцами… она заводит человека в пустоту, в кромешный мрак… и оставляет тень вместо человека… и где человек?.. увидит ли он бога?.. испытает ли он блаженство, лишившись плоти?.. но к чему мои путаные и невнятные размышления?.. размышления преступника… или соучастника в преступном… писатели виновны и в смерти бога, и в изгнании человека из рая…»
Писатель лег ничком на песок, распростершись, потом перевернулся на спину.
«Я есть… и меня как бы нет… странное состояние… что же дальше?..» — думал он. Размышляя, он не заметил, как заснул…
3
Был третий день недели.
Писатель спал и очнулся в сумрачной пещере среди теней.
Он огляделся, узнавая своды пещеры. На стене он увидел знакомые рисунки, каракули, оставленные детской рукой.
Воспоминания хлынули на него. Они кружили голову, путали мысли.
«Воспоминания коварны, пьянят как вино…»
Послышался странный гул.
«Кажется, я трезвею… опять этот неясный и совершенно противный рассудку подземный гул, напоминающий глухое урчание, который заставил даже цикад умолкнуть…»
Гул затих.
«Останусь здесь… — подумал писатель. — В смутные времена лучше пасти коз и жить в пещере среди теней, чем в городе среди людей, которые постепенно превращаются во что-то еще… втиснусь в расселину, обниму камень вместо жены и умолкну, потому что нечего мне больше сказать… и некого спросить, кто создатель зла?..»
Писатель уже засыпал, когда послышались шаги. Он привстал и, увидев артиста, спросил:
— Как ты здесь очутился?.. сто лет тебя не видел… ты один?..
— Один… предпочитаю театр одного актера…
— Ну да…
— А ты что здесь делаешь?..
— Живу… днем пасу коз, а ночью сплю… или пытаюсь дописать эту странную книгу… — писатель прижал книгу к груди. — Она досталась мне в наследство от дяди… дядя говорил, что кто бы ни открыл ее, он найдет в ней свою историю… — Писатель полистал книгу. — Хочу узнать продолжение одной довольно любопытной истории. Вот, послушай:
«Человека звали Иов. Было все у него, и все бог отнял. Одной рукой бог дает, а другой отнимает.
Человек остался один. Он лежал, одевшись песком, и ждал смерти.
«Человек рожден для смерти… не в смерти ли спасение?.. или в ней корень зла?..» — думал он.
Ночью, блуждая в своих снах, Иов наткнулся на женщину и последовал помыслам, которые заставляют делать, что хотят.
Иов испытывал наслаждение. Во сне он не владел своими желаниями.
Утром, проснувшись, Иов увидел только песок пустыни вокруг и впал в уныние.
Нет большего зла, чем уныние, которое может найти на человека и Иов пошел искать людей.
Иов не пытался кого-то обличить или исправить из гордости или по глупости, он просто жил в толпе, словно мертвец в гробу, целомудренно и не без рассеянности. Случайным прохожим он внушал изумление и ужас.
Иногда Иов что-то писал. Он дописывал книгу, доставшуюся ему по наследству от деда. Отец Иова к поэзии относился прохладно, говорил, что поэзия более приятна, чем полезна, так как она извращает истину. Отец Иова был практичным человеком и доверял только фактам.
Как-то, листая книгу, Иов услышал смех за спиной. Он обернулся и увидел женщину из сна, все ее стройное тело и вытянутое, тонко очерченное лицо, окаймленное рыжими волосами, завивающимися как у цветка гиацинта. В руках она держала венок из листьев мирта и лавра, который водрузила на голову Иова.
Иов был удивлен.
«Мне, кажется, я схожу с ума…» — подумал он, вспоминая поцелуи незнакомки, найденные впотьмах.
— Вы мне снились?.. — заговорил Иов сбивчиво, перескакивая с одной темы на другую. Женщина ослепляла и опьяняла его изумлением…»
— Почему ты замолчал?.. — спросил артист.
— У этой истории вполне ожидаемый финал… — пробормотал писатель. — Бог никому блага не желает…
Ночная тьма стала голубой. Она лишь слегка золотилась на востоке неба. В траве переливалось многоцветье влажных россыпей. Все было наполнено движением и звуками, изысканными, тонкими.
