больше месяца назад.
В тот вечер Тадасукэ внезапно проснулся среди ночи. Шел дождь. Было слышно, как нити тихого мягкого дождя падали на крышу. Когда старик засыпал, дождя не было, видимо, он пошел ночью. Время — только начался час мыши, то есть заполночь.
«Почему я проснулся?» — подумал Тадасукэ, и тут снаружи донесся громкий плеск разлетающейся воды. «Вот оно», — вспомнил старик: во сне он слышал такой же звук. Этот звук воды и прогнал его сон. Похоже, что-то упало в ров во дворе. У старого птичника была отведена до двора дома вода из реки Камогава. Он запрудил воду, сделал ров и выпустил туда форель, карасей и карпов.
«Может быть, во рву плещет форель, а может что другое?» — подумал он. И пока размышлял, расслабился, но только погрузился в легкую дрему, как снова громко всплеснула вода.
«А вдруг это за рыбой пробралась выдра или еще кто? А если не то, так вылетел какой-нибудь баклан и влетел в ров?» — старик решил проверить, что творится снаружи, и зажег огонь. Просто одевшись, он собрался выйти на улицу, но вдруг встревожился: что с внучкой, с Аяко? Слишком уж в доме тихо.
— Аяко… — позвав, Тадасукэ открыл дверь. Но внучки, которая должна бы там спать, нет. В тесноте темной комнаты дрожит лишь огонек в руке Тадасукэ. — Может, пошла по нужде наружу? — подумал Тадасукэ, но грудь его стиснула смутная тревога.
Спустившись на земляной пол, старик открыл дверь и вышел на улицу. И там он увидел Аяко. Девушка влажными глазами посмотрела на деда и молча зашла в дом. Ее волосы, одетое на ней тонкое кимоно, от того, наверное, что она попала под дождь, были мокры, хоть отжимай.
— Аяко, — позвал Тадасукэ, но девушка не отвечает. — Куда ты ходила? — не оборачиваясь, она выслушала вопрос деда, вошла в комнату и закрыла дверь. В тот вечер на этом и закончилось.
На следующее утро, сколько бы Тадасукэ ни спрашивал, что было ночью, Аяко лишь качала головой. Похоже, она ничего не помнила. Она была настолько обычной, что старик готов был даже подумать, что он спал и видел сон. Так постепенно Тадасукэ забыл об этом происшествии.
В следующий раз нечто подобное случилось с Тадасукэ через десять дней. Все было как в первый вечер. Старик внезапно проснулся в полночь. Слышался звук воды. Действительно с улицы, со стороны рва — громкий плеск. Это не рыба. Нечто довольно большое бьет по воде. Пока старик прислушивался, плеск донесся снова. Тадасукэ вспомнил, что было десять дней тому назад. Тихо поднялся, не одеваясь, не зажигая огня, он прокрался к комнате Аяко, открыл дверь. Из окна тонко струился лунный свет, и комната выглядела призрачно. Никого не было. Нос учуял странный запах — звериный. Постель под рукой была теплой.
Снаружи раздался громкий всплеск. Тадасукэ, стараясь не шуметь, подошел к двери и взялся за нее рукой. Он хотел открыть дверь, но задумался: если резко открыть дверь, есть опасность быть замеченным тем, кто шумит водой во рву. Тогда старик вышел наружу через задний ход. Пригнувшись, обошел вокруг дома и, стараясь не шуметь, пошел в сторону рва. Из-за угла дома он тихо выставил голову.
На небе висит луна. И в свете луны в воде во рву что-то движется. Нечто белое. Голый человек. Женщина. Женщина, погрузившись в ров выше пояса, с серьезным лицом разглядывает воду.
— Аяко… — потрясенно пробормотал Тадасукэ. Это была его внучка, Аяко. Полностью обнаженная, почти по грудь погрузившись в воду, сверкающими глазами она вглядывалась в поверхность. Сверху лился лунный свет. По мокрой белой коже Аяко скользило, сверкая, голубое лунное сияние. Прекрасное, но не нормальное зрелище.
А у Аяко в зубах — большая форель. Пока старик смотрел, Аяко, шумно хрустя, начала есть рыбу с головы. Это было чудовищно.
Доев, Аяко слизнула языком оставшуюся вокруг рта кровь. Язык был в полтора раза длиннее, чем обычно. Затем, с громким всплеском подняв брызги лунного света, Аяко головой вперед нырнула в воду. Когда ее голова снова показалась над поверхностью, она держала в зубах на этот раз карпа. И вдруг — откуда-то сбоку раздались хлопки. Кто-то хлопал в ладоши. Скосив глаза, Тадасукэ увидел там человеческий силуэт. На краю рва стоял мужчина. Мужчина с вытянутой спиной и длинной шеей, он был одет в черное каригину, легкое кимоно с широкими рукавами, и черные штаны — хакама, потому-то старик его и не заметил.
— Восхитительно! — улыбаясь, мужчина смотрел на Аяко. Нос у него торчал далеко вперед, а других особенностей внешности не было. При общем ровном впечатлении, это был человек с чрезвычайно большими глазами. И вот, он в тонкой улыбке растянул края губ и беззвучно рассмеялся.
— Жри, — тихо приказал мужчина, и Аяко начала быстро есть с головы, не очищая даже от чешуи, сырым, большого карпа, что был у нее во рту. Мороз пробирал по коже.
На глазах у Тадасукэ Аяко съела карпа, не оставив даже косточки. И снова нырнула, вынырнула, шумно расплескав воду, с форелью в зубах. С большой форелью.
— Аяко! — закричал Тадасукэ и выступил из-за дома. Аяко посмотрела на деда, в этот момент форель, что была у нее в зубах, сильно дернулась и выпала изо рта девушки. В том месте, откуда затекающая в ров вода вытекала из него, была установлена загородка, сплетенная из бамбука, чтобы вода уходила, а рыба не могла уплыть. Выпавшая форель перелетела эту бамбуковую плетенку и упала в узкий поток с той стороны.
— Жжжааааллль… — выставив зубы, простонала Аяко и издала свистящий нечеловеческий выдох. Подняла голову. Посмотрела на своего деда.
— Что ты делаешь? — спросил Тадасукэ, а Аяко заскрипела зубами. Взгляд ее был страшен.
— Папенька пожаловали? — сказал стоявший на краю рва мужчина в черном каригину. — Увидимся! — бросив так, он резко развернулся и быстро исчез в темноте.
3
— О-го-го! — воскликнул Сэймей. Радостно прищурив глаза, он смотрел на Хиромасу. — Как интересно, правда же? — сказал он Хиромасе.
— Не веселись так, Сэймей. Это ведь очень серьезный разговор. — Хиромаса почти грубо посмотрел на улыбающегося Сэймея.
— Расскажи, что дальше, Хиромаса!
— Да, — ответив, Хиромаса снова выставил вперед голову. — Так вот, когда наступило утро, Аяко, оказалось, совершенно не помнит, что она делала ночью.
— И?
— Слушай дальше: именно в это время Тадасукэ наконец-то заметил.
— Что заметил?
— Что Аяко носит в животе чье-то дитя.
— О!
— Отяжелела она, и живот выступает.
— Так.
— С матерью-то Аяко так же было. И если Аяко понесла дитя от приходящего любовника —
