И если ей не удастся завоевать его сердце…
Однако в этот момент Аннабел уже жалела о том, что затеяла все это, и особенно о том, что так неосмотрительно приняла совет «Беспечной». Но отступать было слишком поздно, поскольку она уже вошла в здание издательства.
В конце еженедельного совещания Аннабел «забыла» в комнате свою шаль. Лучшую шаль, что служило дополнительным веским предлогом ее забрать. Отправляясь в экспедицию, она надела недавно купленное дневное платье, скроенное так, чтобы подчеркнуть достоинства фигуры, светло-голубое, в тон глазам. Единственное утешение… по крайней мере выглядит она хорошо, хотя план явно неудачен.
Да и Бланш будет гадать, куда подевалась золовка… особенно когда поймет, что дети не выучили уроков и свечи не зажжены.
И как она станет объясняться? Она не продумала досконально каждый аспект этой дикой схемы, ибо в таком случае Старая Аннабел припомнила бы миллион деталей, которые могли привести к неудаче, и еще миллион других причин, по которым следовало оставаться дома и в безопасности.
Однако Новая Аннабел взяла верх.
И если кто-то спросил бы, почему она не подождала неделю, до следующего совещания, у нее был довольно неубедительный ответ, что закат куда романтичнее дневного света. Да и роман, вероятнее всего, завяжется в уединении, а не под взглядами собравшихся авторов.
Кроме того, ей нужно писать колонку. Следовательно, необходима тема. Поэтому Аннабел проскользнула в здание в конце дня.
Слава Богу, Найтли все еще был на месте, но не один.
Она задержалась в тени, за дверью его кабинета, раздумывая, что делать, но наконец удовлетворилась подслушиванием. Иначе Джулиана просто убьет ее!
— Что вы узнали? — спросил Найтли. Судя по тону, его одолевало нетерпение. Словно Земля, по его мнению, вертелась недостаточно быстро!
— Оказалось, что Бринсли, под видом доктора, действовал несколько месяцев и получил доступ в спальни многих порядочных женщин, — сообщил собеседник.
Аннабел узнала голос Оуэнса. Если Найтли захочет назначить преемника, им станет Оуэнс: молодой, дерзкий, неразборчивый в средствах и очень обаятельный.
Очевидно, они говорили о скандале в «Лондон таймс». Бринсли — тот репортер, которого арестовали и бросили в Ньюгейт.
— Ад и проклятие! — выругался Найтли. — Представляю, что ему известно…
— Совершенно верно, — согласился Оуэнс.
Аннабел осмелилась заглянуть за угол, в кабинет Найтли, поскольку дверь была приоткрыта. Оказалось, что Найтли расхаживал по комнате, заложив руки за спину и нахмурившись.
Она потихоньку вздохнула.
В этом человеке так и горели энтузиазм, энергия и сила, которые восхищали ее и влекли к нему. Она отметила залихватски падавший на лоб локон, который Найтли безжалостно откинул назад. Как ей хотелось запустить пальцы в его волосы…
Его губы сжимались в твердую линию. Она думала только о том, чтобы смягчить их поцелуем…
— Я хочу потолковать с Бринсли, — деловито объявил Найтли. — Нам следует представить это преступлением бессовестного репортера и подчеркнуть, что подобное явление единично и не характерно для всех работников прессы.
— Понятно, сэр, — ответил Дэймиен.
Аннабел тоже поняла, что скоро в газете появятся многочисленные статьи на эти темы, а потом по городу пойдут слухи. Это всего лишь вопрос времени, прежде чем лондонцы поверят газете и поразятся, насколько «Лондон уикли» настроен на биение сердца города.
Разговор закончился, и Оуэнс, выходя из кабинета, налетел на Аннабел. Та испуганно охнула. Только этого не хватало!
— Мисс Свифт! Что вы здесь делаете? — осведомился Оуэнс, с любопытством взирая на нее.
— Моя шаль, — пробормотала она, заметив, что Найтли смотрит на них в открытую дверь. — Я забыла здесь свою лучшую шаль.
— Вы скорее всего оставили ее в комнате авторов. Пойдемте, я провожу вас, — предложил Оуэнс и, взяв ее под руку, повел по коридору.
— Что вы… — шепотом начала Аннабел.
— Чудесная сегодня погода, — перебил ее Оуэнс.
Какое отношение имела его фраза к происходящему?
Разве он не сообразил, что должен удалиться, оставив ее наедине с Найтли?
Оуэнс последовал за ней в комнату авторов и закрыл дверь, надежно отделив их от остального мира.
— Что вы делаете? — прошипела она, потянувшись к дверной ручке.
Но Оуэнс загородил дорогу. Аннабел впервые заметила, что он довольно высок и широкоплеч. Судя по тем авантюрам, в которые Оуэнс бросался очертя голову, он еще и силен.
Их взгляды скрестились. Темно-карие глаза. Длинные ресницы. Почему она не замечала всего этого до сих пор?
Голова Аннабел закружилась. Этого она не планировала. Что, спрашивается, происходит?
— Это одна из ваших интриг? — с улыбкой спросил Оуэнс.
Сбежать и не ответить? Невозможно…
Он прислонился к двери. Господи, спаси ее от людей, которые умеют так небрежно прислоняться к двери.
— О чем вы? — спросила она с невинным видом. Ей не хотелось отвечать на вопрос. И она не совсем понимала, что задумал Оуэнс.
— О, бросьте, Аннабел, мы не так тупы, как он, — усмехнулся Оуэнс.
— И что? — спросила она с легким раздражением. — Если все так, вы стоите на пути моей… истории. Моей газетной колонки.
Ей хотелось сказать «истинной любви». Однако вместо этого она впервые в жизни пробормотала три слова:
— Как вы смеете?
— Хороший трюк, Аннабел, — рассмеялся Оуэнс, — оставить шаль, чтобы потом за ней вернуться. Классический. Но как вы напишете об этом, без того, чтобы он все понял? Не настолько он глуп.
Хороший вопрос. Тот, на который у нее не было ответа. Особенно еще и потому, что Оуэнс прав. Она не может написать об этом, не выдав себя.
И снова Аннабел поняла, что не просчитала всего. Во всем виновата вынужденная спешка. И тот печальный факт, что если бы она хорошенько все обдумала, никогда не решилась бы на такое.
— Я что-нибудь придумаю, — ответила она. Комната неожиданно показалась ей слишком тесной. И душной.
Оуэнс продолжал всматриваться в нее темными, бархатисто-карими глазами.
Ответ его был совершенно неожиданным.
— Я вас одобряю, — откровенно заявил он.
— Простите… — потрясенно пролепетала Аннабел. Оуэнс нарушал все ее планы, пока стоял, загораживая дверь высоким, сильным телом и удерживая ее в этой комнате. Они вдвоем и никого больше.
— Послушайте, Аннабел, вот вам бесплатный совет. Мужчины живут соперничеством. Погоней. Состязанием. Испытаниями. И ради своей колонки вам необходимо пробудить в нем подозрения. Если он поймет, что Болваном прозвали именно его, это слишком легко. Но если он вообразит, что Болван — это я…
