стуле, крикнул:
– Эй, царь, отпусти меня, а я скажу, чего ты не знаешь!
Филипп настолько удивился неожиданному предложению, что отвлёкся от застолья, обратил на пленного внимание. Царь поднял руку, охранники остановили колонну. Человека подвели близко, держа за руки.
– Ты осмелился потревожить меня пустыми речами. Говори, что знаешь, амфиполец презренный.
Пленного не смутило, что видит перед собой царя. Краешком губ он улыбался, видимо, по природе своей был большим весельчаком!
– Я друг твой, царь Филипп! Если захочешь – узнаешь, что я говорю правду!
– Как мне узнать это, несчастный?
– А ты допусти меня к своей особе – скажу!
Филипп, продолжая удивляться дерзости странного человека, поднял брови. Желание развлечься пересилило осторожность. Кивнул страже. Пленного отпустили. Кто был рядом с царём, с интересом наблюдали за происходящим. Стражники держали руки на мечах. Человек сказал с той же хитроватой улыбкой:
– Филипп, тебе никто не посмеет сказать, даже самые близкие друзья, а я не побоюсь. – Он наклонился к уху царя, прошептал: – Сидишь ты неприглядно, царь, и срам свой показываешь. Не смеши людей, одерни хитон!
Царь вначале опешил, потом глянул вниз и действительно увидел… Оказывается, удобно развалившись на походном троносе и сидя на возвышении, он не мог знать, что невольно показывал детородный орган, чем смешил всех, кто проходил мимо. А царю неприличие своё показывать нельзя, тем более пленным! Филипп оправил хитон, оставшись в размышлениях – как поступить теперь с пленным. Во-первых, его озадачила дерзость пленного. Во-вторых, этот человек назвал себя другом царя. Лицо Филиппа некоторое время выражало лёгкую растерянность, наконец на нём появилась улыбка. Царь весело хлопнул по плечу смельчака:
– Ты действительно мне друг! Скажи своё имя, амфиполец.
Не отводя взгляда, пленный ответил:
– Я не амфиполец и не воин.
– А кто же ты, если тебя ведут в одной связке с моими врагами?
– Имя моё Хейрисофос. Я случайно оказался в Амфиполе и я не воевал против тебя, царь: при мне не было меча, когда меня схватили твои воины.
– Тогда кто ты и что делал в Амфиполе?
– Я из Коринфа, там моя семья и могилы моих предков. А в Амфиполе я издавна продаю коней из нашей местности.
– У тебя имя настоящего эллина – Хейрисофос, «Золотисто-жёлтый», это о твоей голове? – Филипп имел в виду ярко рыжие волосы, редкий окрас для грека. – Ты любишь коней?
Коринфянин склонил голову перед царем:
– Да, царь, люблю и хорошо знаю их нрав. Мне известно, что ты большой знаток этих благородных животных, и имя твоё не зря Филио-гиппос – «Любящий лошадей».
Филипп услышал слова, порадовавшие его. Амфиполь повержен, вина выпито немало, а встреча с необычным пленным могла его позабавить.
– Ты прав, коринфянин, у меня лучшие во всей Греции кони. Греки пока об этом не знают, но я докажу победой на предстоящих Олимпийских играх. Ты веришь мне, Хейрисофос?
Царь назвал пленного по имени – добрый знак. Коринфянин кивнул рыжей головой и, почувствовав расположение к себе, поспешил закрепить успех:
– Позволь мне, царь, до конца быть честным с тобой. Я верю, что кони твои быстры и они могут победить всех соперников в состязании колесниц. Но на вольных пастбищах моего Коринфа пасутся кони с родословной от самого Пегаса и больше – от бешеных коней повелителя морей Посейдона. Да наберётся позору наездник, кто осмелится состязаться потом с твоими конями! Если позволишь, я добуду для тебя пару-другую могучих красавцев.
Филипп окончательно пришёл в восторг, как от предложения, так и от разговора с неожиданно интересным коринфянином. Царь знал легенду о том, что первые кони в Греции появились на зелёных пастбищах Коринфа, где предки греков приручили дикарей, сделали помощниками.
– Ты мне нравишься, Хейрисофос! – Царь обернулся к сотрапезникам, наблюдавшим с весёлым любопытством за развитием событий. – Он смелый человек, если говорит то, что думает!
Снова глянул на пленника, уже с большим интересом.
– Ты лошадник, говоришь?
– Да, это так, мой царь.
– Тогда скажи, чьи кони лучшие – степные или те, что у персов, или же ваши, коринфские?
– О царь, ты спрашиваешь меня о том, о чём следует говорить только в кругу друзей. И то лишь, когда чаши с густым кипрским вином ходят по кругу, поются благодарственные пеаны в честь Аполлона. Поверь, о конях я знаю все!
Филипп захохотал, обнажив в улыбке крупные белые зубы.
– Ну, застолья я тебе не обещаю – как видишь, у нас и без тебя тесно. – Он шутливым жестом показал на павильон. – Но чашу тебе преподнесут. Заработал! Эй, вина Хейрисофосу!
Подбежал виночерпий, подал коринфянину чашу, налил доверху. То ли руки дрогнули у него, то ли слуга перестарался, но несколько капель пролилось через край. Пленник ловко поймал их на лету ладонью, которую затем облизал. Ничего не укрылось от царя – коринфянин ему явно понравился: он с улыбкой наблюдал за тем, как опустошается чаша с вином – медленными глотками, что всегда достойно эллина.
– Поверь, царь, о конях я знаю больше, чем кто-либо. – Хейрисофос вытер влажные губы ладонью. – А как иначе? Ведь, покупая и продавая коней, я отвечаю за их родословные, истории и судьбы предков.
На мгновение Хейрисофос умолк, словно убеждаясь, интересен ли будет его рассказ. Увидел, что царь слушал с заметным вниманием.
– О быстрых конях жителей северных степей – скифов, впервые узнал царь персов Дарий, когда осмелился войти в их необозримые пределы. Это случилось много лет назад. Скифы, стремительно разъезжая на быстроногих рослых конях, так измотали армию персов, что Дарий с позором отступился. Степные воины, уклоняясь от навязываемых им сражений, лихими наездами нападали на обозы и тяжёлую пехоту.
– Да-да, ты прав, я знаю об этом. А знаешь ли ты, что скифские лошади пугались криков мулов и ослов персидской армии, не виданных в тех краях?
– Нет, слышу впервые. Вот почему кони скифов не очень приспособлены к греческой земле. Есть еще кони у сарматов, царь, врагов скифов: они в холке немногим меньше роста человека, но быстрые в беге. Гнедой масти и с тёмными копытами, что даёт преимущество перед остальными.
– Это почему же?
– А ты не замечал, царь, что, если у лошади копыта темные, они меньше подвержены трещинам и сбиванию, чем светлые копыта? Я знаю ещё, что своих коней сарматы кастрируют, иначе жеребцы становятся агрессивными, что свойственно их породе. Иначе с ними бы не справились.
– Да, я слышал о тех конях; говорят, что из них сарматы составляют тяжёлую кавалерию, одетую в доспехи, – всадник и конь. А персы, каких коней они выбирают?
