Кончилась вода, но вокруг было достаточно чистого снега. Уже на второй день началось переселение. Всех пассажиров из общих вагонов перевели в купейные и плацкартные. Четыре вагона освободились, и уголь из их ящиков поделили. Ударные бригады, сменяя друг друга, пробились к паровозу, но угля там оказалось на удивление мало. При самом экономном расходовании его могло хватить еще на день-два. Температура в вагонах упала, и люди снова натягивали на себя пальто, шапки, свитера...
Утром третьего дня произошло событие, заставившее горько рассмеяться всех пассажиров. Снегоочиститель, который вышел с ближайшей станции и был уже где-то совсем рядом, наконец приблизился к составу. Уже совсем рассвело, когда все почувствовали сильный толчок.
«Поехали!» – кольнула острая и радостная мысль, но надежды быстро рассеялись. Проводники объяснили, что снегоочиститель подошел не совсем удачно и, столкнувшись с составом, сошел с рельс.
Теперь надеяться было не на что. Оставалось ожидать конца пурги.
РАДИО. ПОСЛЕДНИЕ ИЗВЕСТИЯ...Третий день свирепствует пурга над Корсаковом. В городе полностью прекращено движение всех видов транспорта, закрыт порт. На рейде скопились два десятка судов с продуктами и товарами первой необходимости. Невзирая на ураганный ветер, работники порта обязались разгрузить несколько судов вручную.
...Двое суток не работают Лермонтовский и Новиковский угольные разрезы, шахты «Долинская», «Шебунино» и другие. Прекратили работу семь леспромхозов, бумажные комбинаты, во всех отраслях народного хозяйства ощущается острая нехватка топлива, электроэнергии, горючего.
...Четвертые сутки не прекращается пурга на Курилах. Такого снегопада давно уже не видели жители островов, которые, казалось бы, привыкли ко многому. Занесены поселки, забиты снегом дороги, прервана телефонная связь, оборваны электропровода. Вторую неделю жители Крабозаводска, Южно-Курильска и других городов и поселков Шикотана, Итурупа, Кунашира не получают писем и газет.
...Крайне тяжелая обстановка сложилась в Долинске. Плотный слой снега в два-три метра, а местами до восьми метров, накрыл все дороги и подъездные пути. Не работает ни одно промышленное предприятие, кроме хлебокомбината. Бульдозеристы, проявляя мужество и самоотверженность, сутками не покидают своих машин, пытаясь расчистить дороги в самом городе.
...Вчера циклон добрался до Северных Курил. На Парамушире снегопад сопровождался ураганным ветром, скорость которого достигала пятидесяти метров в секунду. Были приняты все меры безопасности.
...Настоящее мужество проявляют в эти дни труженики села. Трактористы совхоза «Чапаево» двое суток пробивали дорогу к занесенным снегом парникам, чтобы дать воздух и свет рассаде капусты. Вчера все жители совхоза вышли на расчистку дороги к животноводческим фермам, куда уже третий день не могут доставить корм для животных. Доярки отделения «Тамбовский» в самый разгар пурги, рискуя жизнью, добрались на ферму, чтобы подоить и накормить коров. Нельзя не упомянуть и скотника Никифорова, который буквально на себе несколько раз таскал корм на ферму и тем спас молодняк.
...Все пространство Охотского моря и прилегающей части Тихого океана сотрясается ураганным ветром и разрывами снежных зарядов. Волны, насыщенные мокрым снегом, представляют большую опасность для судов. Начальник отдела мореплавания Сахалинрыбпрома сообщил, что наши суда своевременно получили штормовое предупреждение и ушли в порты. На судах, оставшихся в море, приняты все меры безопасности.
В тяжелую ситуацию попала флотилия японских рыбаков, промышлявшая восточнее Средних Курил. Застигнутые штормом, суда вынуждены были зайти в наши территориальные воды – в залив Касатка на Итурупе. Но сюда ветром нагнало огромные ледяные поля. Часть флотилии успела выйти на чистую воду, а семь судов стало затирать льдами. В итоге одно из них – «Итоку-мару-35» – затонуло, другое было выброшено на берег. Пять других судов получили серьезные повреждения и сейчас продолжают бороться за свою жизнь.
Всем нашим судам, находящимся вблизи этого района, дано указание немедленно следовать к заливу Касатка для оказания помощи. В данный момент к месту катастрофы движутся средний траулер «Боцман», зверобойная шхуна «Крылатка», дизель-электроходы «Васнецов» и «Оленек».
СТОИТ ЛИ СПРАШИВАТЬ? – Все, ребята, гаси свечи! Ночь!
В дверях купе стояла Оля, морозная, розовая, и в ее волосах, на ресницах таяли снежинки. Все повернулись к ней и как-то одновременно замолчали, как будто увидели нечто такое, чего до сих пор не замечали. На девушку смотрели серьезно, почти угрюмо, но Оля не чувствовала в этом разглядывании ни угрозы, ни обиды. Она лишь смутилась, будто услышала комплимент, на который и надеялась.
Слышались голоса из соседнего купе, в конце вагона стукнула дверь, где-то очень далеко гудел ветер, и медленно-медленно на маленьком столике у окна шевелился светлый круг от свечи.
– Эх, Оля, – тяжело и освобожденно вздохнул Арнаутов. – Был бы я помоложе... Лет этак на сорок...
– И что бы тогда было? – спросила Оля.
– А что, взял бы тогда тебя в жены... Ей-богу, взял бы.
– Ну, а меня спросили бы?
– Нет, и спрашивать бы не стал. Нет, не стал бы, – повторил Арнаутов, словно еще раз убеждаясь в правильности такого решения.
– Берите сейчас!
– И сейчас взял бы, – серьезно сказал старик.
– Так что, по рукам?
– Что ты! Бабка такую трепку задаст! – воскликнул Виталий.
– Боже, какой глупый, – пробормотал старик. Он поднялся, с усилием распрямился, шагнул к девушке и некоторое время стоял, не двигаясь. Потом медленно поднял руку, осторожно провел ею по холодной в каплях растаявшего снега щеке Оли и снова сел. Никто не проронил ни слова.
– Ну, что там наверху? – наконец спросил Алик. – Метет?
– Метет, – улыбнулась Оля. – Еще как метет. Спокойной ночи.
АРНАУТОВ. Посидев еще несколько минут, я дунул на свечку и улегся. На глазах остывал, судорожно выгибался тонкий коптящий фитиль. От свечки в купе установился теплый, почти домашний запах. Ребята болтали, лениво перебрасывались словами, а я сделал вид, что сплю, и – старый дурак! – лежал, боясь притронуться рукой к чему-нибудь. Мне казалось, что на ладони должен остаться запах духов и капли снега со щеки той девушки... Я никогда не был слишком далек от суеверия, но не был еще к нему так близок. Сейчас я готов был поверить, что на моей ладони остались капли чуть ли не живительной влаги. Приблизив руку к лицу, я действительно уловил запах духов, очень слабый и незнакомый. Последние тридцать лет я слышал духи разве что в плановых отделах бумажных комбинатов – женщины старались окружить себя этим искусственным облачком, чтобы отогнать запах целлюлозы, который врывался в окна вместе с запахом перегретого пара...
А моя ладонь пахла молодостью, моей собственной молодостью, которую я почти забыл.
Полдень. Жара. Солнце на голом, без единого облачка небе. Теплые стволы деревьев, теплая земля, теплые ягоды малины на ладони девушки. Они светятся на солнце. Я смотрю на них, слышу грохот грузовика в стороне, знаю, что за ним тянется хвост густой горячей пыли, поднявшейся от белесой дороги...
А ведь мне тогда было сорок... Надо же, я вспоминаю об этом, как о юности.
После этого ничего не было. Ничего. Сразу наступило сегодня. Я лежу на нижней полке занесенного состава, смотрю в темноту красными некрасивыми глазами и думаю о том, что только сегодня утром я был в том заброшенном саду и ел теплые ягоды малины. А сейчас – ночь, время итогов, к которым идешь всю жизнь. Ты выводишь, открываешь свои законы, обосновываешь их, окружаешь себя правилами, густым частоколом каких-то своих истин...
И вдруг однажды понимаешь, что еще в самом начале перепутал знаки – поставил минус там, где должен стоять плюс. И весь итог неверен, исправить его нет времени, да и сил тоже нет. И самое обидное – это была не ошибка, минус ты поставил сознательно, полагая, что ошибаются другие...
Кто-то сказал: государство – это я. Скажу иначе: я – это государство. У меня свой бюджет, территория, политика, своя цензура, вооруженные силы, правда, чисто символические. И вот я обнаруживаю, что мое государство ведет не ту политику, а итог... Разве к нему стремился я столько лет? Вместо того, чтобы проявлять терпимость, я упивался жесткостью, считая, что имею на нее право. Вместо того, чтобы ставить какие-то цели, копил деньги. В этом тоже был смысл, но уж очень временный... Так образовалось сытое, равнодушное, а значит, и недоброе государство...
А ведь какое было начало – ягоды малины на ладони девушки. Теперь это старая молчаливая женщина, которая боится меня, потому что, осерчав, могу выгнать, и ей негде будет жить. И не знает она того, что я не выгоню ее, даже став нищим, – тогда мне уж вовсе незачем будет жить. Конечно, она виновата, она, не задумываясь, бросила меня, когда ей представилось что-то более привлекательное...
