Выражение их лиц выражало неприкрытую брезгливость, смешанную с совершенно неуместным, на мой взгляд, весельем. Видимо, моё лицо выражало целую гамму эмоций, к которым прибавилось ещё навязчивое ощущение тошноты от нестерпимой вони, исходившей от ненавистной штучки. Взрыв дружного смеха огласил лес, когда во время очередного приступа я неожиданно громко икнул, сам испугавшись этого. Но сие действо вывело меня из ступора, и я принялся смеяться вместе со всеми. Думаю, местный лес ни до, ни после не слышал ничего подобного. Мне пришлось довольно долго сдирать эту гадость крючковатой веткой под бодрящие шуточки и мудрые советы, которыми осыпали меня чуткие и заботливые товарищи, пытаясь внести свою лепту в процесс избавления от последствий моей забывчивости. Как только я отмыл руки, мы тут же отправились дальше.
Когда начало смеркаться, Дормидорф приказал Агресу искать подходящую лесную поляну для приземления и ночёвки. Неожиданно дед окликнул меня и ткнул шестом чуть правее курса нашего полёта. Посмотрев в ту сторону, я ничего не увидел, кроме скопления тумана или дыма километрах в пяти. Туман как туман, что в нём особенного? Но, может, я проглядел что-то важное, просто не обратив на это внимания? С расспросами я решил повременить. Судя по всему, Агрес уже выбрал вполне подходящее место для посадки, так как резко начал снижаться, издав пронзительный крик, который был сигналом для птеродактиля.
Наконец мы с Дормидорфом оказались на земле среди высокой, чуть не в рост человека, травы, источающей приятный терпкий аромат, обострённо воспринимающийся обонянием после прохладной свежести небес. Не успели мы толком размять затёкшие конечности, как услышали знакомые голоса, раскатывающиеся эхом по всей округе. Наши спутники вновь о чём-то увлечённо спорили. Голоса быстро приближались, но их обладателей пока не было видно в густой высокой траве.
– Говорю тебе, глупая твоя голова, это был дым! Такой большой мальчик вымахал, а до сих пор дым от тумана отличить не можешь! И не надо со мной спорить, категорически не советую тебе этого! Просто выслушай и прими к сведению! Учу я тебя, учу, а всё бесполезно! – назидательно басил Юриник.
Дорокорн обиженно повизгивал в ответ:
– Не-ет, то был туман! Туман, я тебе говорю! И это ты не спорь со мной, всё равно неминуемо проиграешь! Это чья голова ещё глупая? Я не виноват, если ты не можешь отличить туман от дыма! Дым сизый и стелется слоями! Неужели я должен тратить своё драгоценное время, чтобы разъяснять тебе прописные истины, которые знает даже ребёнок? Нет, послушайте только, учит он меня! У тебя знаний, дорогой, недостаточно!
Юриник негодовал, захлёбываясь от возмущения:
– Я вот сейчас покажу тебе «дорогого»! Ты брось эти свои замашки! Оставь подобные штучки раз и навсегда, мой тебе дружеский совет! А давай спросим у Дормидорфа! Если прав я, то ты заготавливаешь дрова для костра на всю ночь, а если ты, то этим займусь я. Ну что, идёт? Согласен?
Последнее было сказано уже примирительно-снисходительным басом, каким взрослый обычно обращается к разгорячённому подростку. Да, именно к неразумному мальчишке, который никак не может понять, что пора прекратить всякие возражения и покорно смириться с объективной действительностью и непререкаемым авторитетом более знающего и умудрённого опытом собеседника, коим, несомненно, являлся он, Юриник.
– Я-то согласен, но нечего разговаривать со мной, как с маленьким и несмышлёным! – с ехидным смешком отвечал Дорокорн, насупившись и делая вид, что он огорчён и раздосадован таким панибратским отношением к его солидной особе.
Юриник тоже не остался в долгу, он парировал выпад друга, снисходительно принимая вызов:
– Надеюсь, ты, большой и смышлёный умник, прихватил с собой перчатки? Они тебе в скором времени понадобятся.
Дорокорн ненадолго задумался и недоуменно поинтересовался:
– А с какой это стати, позволь узнать? На что ты намекаешь? Перчатки какие-то ещё удумал, фантазёр!
– Как это зачем? А то ты сам не догадываешься! Брось ваньку-то валять, любезный Дорокорн!
Но видя искреннее недоумение на лице друга, Юриник пустился в разъяснения:
– Ох, какие мы всё-таки наивненькие! Да чтобы мозоли кровавые на ручках своих нежных и холёных дровами не натереть, вот зачем! Собирать-то дровишки предстоит тебе, и это ясно всем, кроме тебя! А я, так и быть, прослежу за процессом. Утомишься, надо думать, неимоверно, зато доброе дело сделаешь!
До Дорокорна, наконец, дошло. И он, немного поразмыслив, проговорил:
– А-а-а! Вот ты куда клонишь! А я-то немало удивился: и что это он вдруг таким заботливым сделался? Перчатки я, конечно, приготовил, они всегда со мной на всякий случай. Но так и знай: я всегда готов уступить их тебе, дружище Юриник. Сам ведь знаешь, что это был не дым, а туман!
– Нет, не знаю и знать не хочу! Вовсе не туман, а самый настоящий дым! И тебе, между прочим, только злобная вредность мешает признать это! Потому и перчатки нужны будут тебе. Придётся расплачиваться за свою вредность и ослиное упрямство! Довольно юлить и ёрзать!
Дорокорн, вмиг сделавшись серьёзным, предложил:
– Но сознайся хотя бы в том, что именно ты, а не я, будешь, как всегда, филонить от работы, жалуясь на болючие мозольки.
И пытаясь сделать невозможное, принялся пародировать Юриника. Если с голосом вышел полный провал, то с интонацией и манерой изъясняться получилось даже очень похоже:
– «Ах, какие у меня натруженные ручки, вы только посмотрите! А всё те невыносимо тяжёлые дровишки, что мне пришлось таскать одному, когда я позорно опростоволосился с туманом, таким похожим на дым!»
Дорокорн умело изобразил плаксиво-капризное выражение лица, выставил напоказ огромные ручищи ладонями кверху и стал нервно подёргивать скрюченными пальцами, словно испытывал нестерпимую боль. А для пущей наглядности принялся стонать и приплясывать на месте, как это в скором времени мог бы делать Юриник.
Таким макаром эти двое подошли, наконец, к нам и первым делом смущённо поинтересовались у деда, что же это было: дым или туман? Дед загадочно улыбнулся:
– С такого большого расстояния я сильно затрудняюсь что-либо утверждать наверняка, это, конечно, вполне мог быть дым…
Юриник воспрянул духом и бросил победоносный взгляд на притихшего и спавшего с лица Дорокорна. А Дормидорф, сделав небольшую паузу, продолжил:
– Но не менее вероятно, что и туман. Завтра, друзья мои, мы это непременно выясним. А сегодня, видимо, вам вместе придётся собирать дрова! Зато никому не будет обидно и никто не натрёт холёных, нежных ручек.
Нужно было видеть раздосадованные лица друзей! Когда же дошло до дела, то всё оказалось не так уж плохо, работать вместе ведь всегда веселей. Затем дед договорился с Агресом, чтобы тот непременно следил за нами на протяжении всего пути.
Ночь прошла спокойно, мы опять дежурили по очереди. Утром, с удовольствием позавтракав, тронулись в путь. Лес был старый, тихий, величественный. Сухостоя и поваленных деревьев повсюду было множество. Грибов – целое море, но собирать их, к моему великому сожалению, было совершенно некогда. Да и ни к чему это всё, у нас была чудная дормидорфова скатерть. Оставалось только любоваться и «чесать руки», о таком количестве осенних опят я никогда даже не мечтал. Вот бы сюда как-нибудь выбраться с семьёй за грибами!
Через некоторое время дед сказал, не обращаясь к кому-то конкретно:
– Ну, теперь кто-нибудь наверняка должен быть здесь, попробуем, однако.
Мы недоуменно переглянулись, но следующие его слова всё разъяснили:
– А ну, покажись, кто здесь есть!
Я начал старательно крутить головой во все стороны, дабы не пропустить, откуда кто появится. И не напрасно. От одного из толстых деревьев отделилось существо, похожее на лешего, которого я видел после помощи оленёнку, словно брат-близнец. Так оно и оказалось: это был местный леший, только никакой не брат тому. Все лешие вообще очень похожи друг на друга, но это лишь на первый взгляд, а при ближайшем рассмотрении или частом общении они, как и люди, все очень разные.
Оказывается, они равномерно расселены по всему лесу и даже дружат друг с другом, видимо, семьями и домами, а может быть, как и люди – организмами, у них же есть ещё и лешачихи. А куда же без них? Без них скучновато. Говорят, лешачихи тоже развесёленькие существа, так что все они вполне стоят друг друга. Когда-то в детстве я читал в одной книжке пояснения, как быстро и легко, а главное наверняка отличить в лесу лешачиху от, скажем, кикиморы, заплутавшей деревенской девки или почтенной старухи. Мы легко и непринуждённо сумеем узнать её… по закинутым за спину грудям! Это надо же такое придумать! Интересно, что тогда должно быть закинуто за спину у лешего?
