Ну да, санитарное состояние нашего пристанища оставляло желать лучшего, зато, к моему счастью, две огромные кровати стояли в разных концах комнаты. Мы не преминули воспользоваться этим обстоятельством и удобно развалились на них. И сразу всё переменилось, стало казаться не таким уж гадким и отталкивающим. Жизнь начинала вновь приобретать остроту ощущений и красочность восприятия, обратно пропорционально уходившей невесть куда усталости.
За стенкой то и дело раздавался густой бас, перекрываемый тонкозвучными сердитыми выкриками. Очевидно, друзья что-то снова не поделили, или Юриник отыгрывался, пытаясь поквитаться с Дорокорном за сок.
– Наверное, решают, кому какая кровать достанется, – предположил я. Дед одобрительно хмыкнул. Потом кто-то принялся остервенело двигать что-то тяжёлое туда-сюда, как заведённый, и раздражённо колошматить в стены. После этого всё стихло.
Через некоторое время Дормидорф недоуменно поинтересовался:
– Почему в твоём мире люди настолько не уважают себя и друг друга, что живут в такой грязи, как здесь? Их что, непутёвые родители и вовсе не приучают с детства к порядку и чистоте?
И тут меня понесло, ибо и самого всегда это крайне раздражало. Я разразился пламенной речью:
– Приучают, только в жизни-то они повсеместно видят обратное. И многие тоже начинают пачкать там, где живут. И пачкать – это ещё мягко сказано, точнее – поганить. Бывает, вырастает такой засранец, занимает, как ему и ему подобным кажется, ну очень высокое положение в обществе, и тогда уже начинает пачкать в особо крупных размерах. И невдомёк подобному пачкуну, что высокое положение определяется не набитостью отвисшего кармана, а поступками и тем, чего за деньги никогда не прикупишь, что находится в голове. Там-то у них как раз и процветает буйным цветом вопиющая ущербность. Бывает, что за материальные блага такой предприимчивый умник своим «волевым» решением позволяет завозить смертельно опасные отходы или устраивать свалки там, где до него были чистые поля, леса или реки. А потом он похотливо подсчитывает барыши и потирает в желчном экстазе свои трясущиеся ручонки. Засранец, одним словом, он везде остаётся таковым и умудряется уделаться везде, такая у него особенность и стиль жизни.
Дормидорф, не веря своим ушам, всё тужился понять, что я ему только что выпалил. Он вновь осторожно поинтересовался:
– А что же нормальные люди этому пачкуну не помешают? Ему же место под дальним и самым густым шиповником!
– На его стороне как раз то, что должно бы ему помешать. В том и суть, что там все пачкуны заодно с поганцами, рука руку моет. Да и своих мозгов у них нет, они атрофированы или напрочь отключены мздой. Как метко заметил А. С. Пушкин, «он чином от ума избавлен». У нас там сложился, слежался, скатался огромный пласт, целая нация, самая обширная на земле, нация отпетых пачкунов и самоотверженных засранцев, а также сочувствующих им алчных поганцев.
Всевозможные проявления и составляющие чрезмерной жадности во всех степенях и видах крайне вредны для каждого разумного организма и для всего окружающего. Вредят же они, в первую очередь, их «счастливым» обладателям-носителям, которые всю свою жизнь подчиняют стремлению поиметь всех и вся, обобрать, хапнуть побольше того, что они считают благом для себя ненаглядного.
Жадность – изощрённый вирус, который развивается в душе человека и порабощает его со временем целиком со всеми потрохами. Такой человек всё вокруг созерцает через искажённую призму своего порочного восприятия. Он сам взлелеял свой порок, бережно вырастил и самозабвенно отказался бороться с ним – бороться с самим собой, как известно, есть наиболее трудное из всего возможного.
Есть ещё и вторая, обратная сторона этого явления – такие люди не только жаждут брать, но обязательно очень туго, скрепя сердце отдают, даже если знают, что потом могут получить гораздо больше, но им этого никогда не понять. От своей жадности они не желают перетруждать себя размышлениями на подобные темы, у них врубается очередная, созданная ими самими система защиты, и их логика не поддаётся объяснению, она просто оберегает своего хозяина от перегрузки мыслительными процессами. Так развивается патологическая жадность. Каждый знает таких людей. Нормальными людьми их уже не считают даже такие же жадины, как они сами. И всем им не разглядеть бревна в собственных очах. Сей порок сродни самым тяжёлым психическим недугам, и больше того, он зачастую берёт оттуда своё начало. Жадность всегда губит самые прекрасные начинания. Вот возникает некое чувство близости между людьми, где один поражён вирусом жадности и маскируется до времени. Но шила в мешке не утаить, и он начинает, как паук, высасывать все соки в своём одержимом стремлении получить как можно больше удовольствия, тем самым убивает возникшее чувство, которое стоило бы лелеять и относиться бережно, дабы не пресытиться раньше времени.
Подобным людям очень тяжело излечиться, причём они могут быть вполне состоятельными материально и потому считать себя успешными людьми, они и успех измеряют количеством материального!
Кстати, многие пороки написаны на внешнем облике, видны даже степени и длительность пребывания в некой безумной страсти. А уж если пообщаться с таким человеком какое-то время, сразу и не отмоешься. Но зато это бывает очень поучительно, тем и интересно – увидев порой некоего хапугу, в трясучке жадной бьющегося, ужаснёшься и попытаешься посмотреть на себя со стороны, чтобы ни в жизнь самому не уподобиться!
Задумавшись каждый о своём, замолчали. Когда же пришло условленное время, то прихватив рюкзаки и шест, вышли из комнаты. В коридоре нас уже поджидали Юриник с Дорокорном. Дормидорф поинтересовался у них, старый хитрец:
– Мы слышали ваши голоса. Неужели вы о чём-то спорили? Не могу в это поверить, вы же такие дружные ребята! И что между вами произошло на сей раз?
– Да никак не могли решить, кому на какую кровать ложиться.
Дед взглянул на меня:
– И что же решили? За них ответил я:
– По очереди меняться местами, чтоб никому не было обидно!
Все удивлённо уставились на меня. Оказалось, что я опять угадал. Но мне нетрудно было догадаться об этом, ведь так поступают все, кто не может о чём-то договориться. Делать что-либо по очереди есть решение многих проблем в будущем. Только многие не хотят этого понимать в настоящем и потому теряют порой всё, что имеют, в том числе и будущее. Кстати, оказалось, что ни Юриник, ни Дорокорн ничего не двигали и в стены не стучали, хотя шум тоже слышали. Мы решили отнести это к загадкам, но у меня мелькнула мысль: «А что, если это какой-нибудь домовой разбушевался или нечто подобное в этом роде, раз в этом мире существует столько сказочных персонажей?» Но вслух говорить этого, конечно, не стал.
Оказавшись на улице, мы пошли в сторону центра селения, внимательно прислушиваясь к тому, о чём говорили проходящие мимо нас люди. Говорили в основном о предстоящем вечере, о том, где провести время, что поесть и выпить, сыграть ли в карты, кости или, для разнообразия, сделать ставку на петушиных или собачьих боях.
Дед, слушая это, с каждой минутой всё больше мрачнел, и даже Дорокорн с Юриником не подшучивали друг над другом. Зато я не видел во всём этом ровным счётом ничего необычного. В моём мире люди тоже почти каждый день, а уж вечер точно, ищут себе всё новых развлечений, а заодно и приключений на свои многострадальные задницы. И, конечно, находят: дискотеки и бары, рестораны и клубы распахивают вожделенно перед ними двери. Раньше такого не было и в помине, правда, были свои перегибы, а сейчас все будто с цепи сорвались, особенно молодые и совсем юные. И ведь никому до этого нет дела! Всем наплевать с высокой колокольни на то, что происходит явная и неприкрытая деградация общества, лишь бы прибыль шла, а там хоть трава не расти – деньги-то, как известно, не пахнут! Конечно, есть и у нас нормальные люди, понимающие бесполезность и даже вредность подобного никчёмного образа прожигания своей единственной жизни. Жаль только, что их не так много.
День неудержимо клонился к вечеру, а мы всё шатались по улицам, как неприкаянные. Юриник с Дорокорном несколько раз пытались затеять спор, но это получалось у них вяло и неубедительно, видимо, настроение было неподходящее, недостаточно боевое. Дормидорф обратился ко мне:
– Как ты думаешь, куда нам лучше зайти, чтобы получить побольше информации?
Я вовсе этому не удивился и совершенно спокойно ответил:
– Думаю, нужно постараться побывать везде, где только можно. Тогда мы сможем составить наиболее полное представление об этом посёлке и об устройстве местного общества. Давайте сделаем так: что первое попадётся на пути, туда и зайдём.
