Насколько можно доверять этим сообщениям? Вряд ли царь Иван так уж нуждался в чьих бы то ни было советах, чтобы начать политику репрессий и террора. Вероятно, в этих слухах (а рассказы современников передают именно слухи) отразилось подсознательное стремление перенести вину за зверские казни и убийства с монарха на его дурных приближенных, к тому же чужеземцев. Стремление неистребимое, коренящееся в монархической психологии. Спрашивается; разве иностранцы тоже поддавались гипнозу обаяния русского монарха? Нет, но они, в частности Генрих Штаден, рассказывающий о совете царицы Марии, передают лишь то, что слышали от русских людей.
Вместе с тем в этих рассказах есть общее рациональное зерно.
Василий Михайлович Юрьев приходился двоюродным братом царице Анастасии. В дальнем свойстве с ней был и Алексей Басманов: его сын Федор был женат на родной племяннице покойной царицы. В свою очередь Михайло Темрюкович, брат Марии, был зятем В.М. Юрьева. Вероятно, зная о том, как царь любил первую жену, он решил этим браком обезопасить себя от враждебности со стороны влиятельного клана родственников Анастасии.
Таким образом, в обоих рассказах речь идет об одной и той же группе - родичах двух первых жен царя. Вне зависимости от того, насколько реальны сведения о советах этих людей, они несомненно стояли во главе опричнины при ее учреждении. Недаром падение Избранной рады, как отмечалось выше, было во многом связано с враждебными отношениями Сильвестра и Адашева с Захарьиными.
Когда царь Иван вернулся в Москву из Слободы, то, по сообщению Таубе и Крузе, он неузнаваемо изменился за полтора-два месяца отсутствия: “...у него не сохранилось совершенно волос на голове и в бороде, которых сожрала и уничтожила его злоба и тиранская душа”. Дело было, вероятно, не в злобе, а в том, что, затевая фарс с отказом от престола, царь Иван волновался: а вдруг отречение будет принято? А вдруг из его затеи ничего не выйдет? Он шел ва-банк, а шансы на выигрыш хотя были и велики, но не стопроцентны. Вероятно, Таубе и Крузе несколько преувеличили: вряд ли выпали все волосы, без остатка. Но вообще-то, как заметил переводчик и издатель сочинения Таубе и Крузе М.Г. Рогинский со ссылкой на учебник кожных болезней, науке известны случаи временного выпадения волос из-за острых душевных переживаний.
Опасные заговорщики или невинные жертвы!
Уже в феврале состоялись первые казни: к смерти были приговорены пять человек, среди них знаменитый полководец князь Александр Борисович Горбатый вместе с 17-летним сыном Петром. Но это было только началом. Люди с ужасом узнавали о все новых и новых заговорах и “великих изменных делах” тех, кто до сих пор исправно выходил на государеву службу, командовал войсками, одерживал победы. Курбский еще по поводу казней предопричных лет вопрошал царя: “Что провинили пред тобою и чем прогневали тякристьянскии предстатели? Не прегордые ли царства разорили и подручны тобе их во всем сотворили?.. Не претвердые ли грады ерманские (ливонские. - В. К.) тщанием разума их от бога тебе данны быша?”
Сегодня мы не в состоянии ответить на вопрос, все ли заговоры были созданы царскими подручными в застенках или хотя бы часть из них была реальной, шли ли русские бояре покорно на плаху или хоть кто-то из них пытался сопротивляться? У нас нет возможности определить вину или невиновность каждого отдельного человека из числа казненных. Ведь дошли до нас лишь глухие сведения, что государь на такого-то своего подданного “опалился”, велел его казнить за “великие изменные дела”, а то и просто - велел казнить, и все, без объяснения причин. Сами же следственные дела, “розыски”, не сохранились.
Но и прочитай мы их, все равно не вышли бы из тупика: ведь все показания во время следствия добывались только одним путем - пыткой.. А ценность признаний, полученных от человека, подвешенного над огнем с вывернутыми суставами, со спиной, истерзанной ударами' кнута из твердой сыромятной кожи, приближается к нулю. Тем более что мы знаем, как царь Иван буквально подсказывал обвинительные показания. До нас дошла запись проведенного царем лично в январе 1574 года допроса русских людей, вернувшихся из крымского плена. Несчастных под пыткой спрашивал царь:
“Хто ж бояр наших нам изменяют: Василей Умной, князь Борис Тулупов, Мстиславской, князь Федор Трубецкой, князь Иван Шюйской, Пронские, Хованские, Хворостинины, Микита Романов, князь Борис Серебряной?”
Многие из названных находились тут же, а один из них - Василий Умный Колычев даже был главным распорядителем допроса. Так и видишь, как царь пальцем указывает подследственным на своих приближенных и спрашивает: этот? этот? А в том, что кто-то из них обязательно изменник, царь заранее уверен.
О заговорах против Ивана Грозного пишут и некоторые иностранцы: уже упоминавшийся Генрих Штаден и померанский дворянин, живший в плену в России, Альберт Шлихтинг. Казалось бы, тем самым сведения о заговорах против царя подтверждаются. В самом деле, и Штаден, и Шлихтинг крайне недоброжелательно относятся к царю Ивану, стараются подчеркнуть тиранический характер его правления. И если уж они признают, что царь казнил не невинных людей, а заговорщиков, то им как будто можно доверять. Примерно так рассуждали многие историки.
Однако, анализируя сообщения иностранцев, необходимо поставить перед собой по меньшей мере два вопроса: какую цель преследовали авторы этих сочинений и какой информацией они располагали. Ни Штаден, ни Шлихтинг не участвовали непосредственно в расследовании “изменных дел”, а лишь слышали то, что официально объявлялось о вине казненных. Никаких других источников информации у них быть не могло. Нельзя же в самом деле предполагать, что заговорщики (если они были) настолько потеряли голову, что посвятили в свои планы безвестных немцев, не обладавших никаким влиянием. Не менее невероятно, чтобы русские люди, боявшиеся в обстановке всеобщего страха подвергнуть сомнению официальную версию в разговорах с друзьями, решились пойти на это в беседе с иностранцем.
Вместе с тем целям, которые ставили перед собой авторы, вполне отвечала официальная ложь правительства о вине казненных. Шлихтинг писал свое сочинение по заказу тех кругов в Речи Посполитой (объединившиеся в 1569 году Великое княжество Литовское и Польша), которые настаивали на продолжении войны с Россией. Поэтому он стремился показать слабость России, доказать, что стоит пойти в решительный поход, как все подданные отшатнутся от царя-тирана и охотно перейдут под власть короля. Характерны в этом отношении такие слова Шлихтинга:
“Кроме опричников, никто не расположен к тирану. Если бы его подданные только знали, у кого они найдут безопасность, они, наверное бы, отпали от него. Когда, три года тому назад, Ваше Королевское Величество были в походе, то много знатных лиц, приблизительно 30 человек... письменно обязались, что передали бы великого князя вместе с его опричниками в руки Вашего Королевского Величества, если бы только Ваше Королевское Величество двинулись на страну. Но лишь только в Москве узнали, что Ваше Королевское Величество только отступали, то многие пали духом”.
Шлихтинг таким образом как бы призывает короля: смелее, вперед на Москву: победа будет легкой!
Другой автор, Генрих Штаден, опричник, бежавший вскоре после отмены опричнины из России, составил “План, как... завоевать Русскую землю” и подал его императору Рудольфу II. Тот, кто представляет такой проект на рассмотрение имперского сейма, должен доказать, что эта операция осуществима, показать внутреннюю слабость России. И автобиография Штадена, и составленное им описание страны - лишь приложения к главному, к плану завоевания России. И опять-таки официальные сообщения о бесчисленных заговорах приходятся Штадену как нельзя более кстати. Вот почему иностранные известия о “заговорах” не более достоверны, чем русские официальные сообщения.
Зигзаги царской политики
Главным противником в годы опричнины царь считал своего двоюродного брата старицкого князя Владимира Андреевича. Его он боялся, пожалуй, больше всего: ведь то был основной династический соперник Грозного. Нельзя сказать, чтобы эти опасения были совсем беспочвенны. Царь прекрасно помнил о мятеже, поднятом против него, тогда семилетнего мальчишки, его взрослым дядей, отцом Владимира Андреевича. Если сейчас царь умрет, наследником останется его сын Иван, еще юноша. И тогда может повториться ситуация 30-летней давности, и Владимир Андреевич получит возможность оспаривать престол у юного государя. В 1566 году царь опять отобрал часть удела у своего кузена, дав ему взамен совсем новые земли, где население и служилые люди не привыкли видеть в старицком князе своего государя.
