понял, как угодить власти: пообещать быстро накормить голодный советский народ, ставший таковым в результате коллективизации и уничтожения кулачества как класса. Он также заявил, что вредители есть не только на пашне, но и науке – они-то и не дают ему работать. Это было для Сталина как елей, вождь на одном из высоких собраний прилюдно подбодрил Лысенко: «Браво, товарищ Лысенко!»
К 1940 году отношения Вавилова с Лысенко обострились до предела, однажды они чуть не подрались на Всесоюзной сельскохозяйственной выставке. Вавилов в полемическом раже, не найдя более других аргументов, схватил Лысенко за лацканы пиджака, решив, что называется, поговорить по душам. «Не троньте меня! Вы не имеете права. Я депутат Верховного Совета СССР. Это для вас плохо кончится!» – как мог, отбивался Лысенко. Последняя их стычка случилась в президентском кабинете в Большом Харитоньевском. Находившиеся в приемной люди видели, как красный от гнева Вавилов, выйдя от Лысенко, бросил ему жуткое по тем временам обвинение, что из-за него страна далеко отстала от Запада, и хлопнул дверью. Через день Николай Иванович уехал в командировку, где его и арестовали. Вероятно, для Лысенко слова Вавилова стали последней каплей, своеобразным спусковым крючком.
Князь Андрей Владимирович Трубецкой, студент биологического факультета Московского университета, арестованный в 1949 году за отказ в доносительстве, рассказывал о Лысенко: «Принимал он в здании Президиума академии, Юсуповском дворце XVII века, в Харитоньевском переулке. Худой, с осипшим голосом, говорил он в манере пролетария и производил впечатление малограмотного фанатика: “Вот ученые спорят, что такое вид. А спросите любого рабочего, колхозника – они прямо скажут, что лиса есть лиса, а заяц – заяц, пшеницу отличат от овса”. В том же духе он дал определение живому: “Живое – почему оно живое? Потому, что оно жреть” (именно “жреть”)».
Окна в кабинете Лысенко горели до глубокой ночи – а вдруг хозяин из Кремля позвонит (Сталин работал по ночам), поинтересуется успехами сельскохозяйственной науки, спросит, какой, например, ожидается урожай озимых в будущем году в Сибири, сколько центнеров с каждого гектара удастся взять и тому подобное.
В 1948 году в палатах в Большом Харитоньевском состоялась печально знаменитая августовская сессия ВАСХНИЛ, завершившая разгром генетики в СССР. С докладом «О положении в биологической науке» на сессии выступал Лысенко, предварительно он показал его Сталину, сделавшему свои правки. Этот экземпляр доклада Лысенко хранил у себя в кабинете как священную реликвию, с гордостью доставал он его из сейфа, показывая короткие, но как всегда дельные замечания вождя-корифея, разбиравшегося во всех науках, включая биологию.
Уже и Сталин умер, и культ личности «забрызгали грязью», а Лысенко все двигал науку в академии. Биолог Валерий Сойфер[10] стал свидетелем его выступления на сессии ВАСХНИЛ в 1956 году, посвященной обсуждению новой бредовой «теории питания растений», согласно которой нужно питать не сами растения, а микробы вокруг них. Пленарное заседание проходило в Царском зале на втором этаже бывшего Юсуповского дворца: «Впервые я слышал Лысенко не на лекции в Тимирязевке, а в окружении маститых ученых, заполнивших не только до отказа весь зал, но и толпившихся в прилегающих к Царскому залу маленьком Китайском зале и лестницах, куда были выведены динамики. В полутемном зале со сводчатыми древнерусскими потолками, стенами, расписанными узорными орнаментами, позолоченными витыми декоративными колоннами, отделяющими портреты царей, окнами в мелкую “слюдяную” клеточку звучал надтреснутый хриплый голос Лысенко. Он стоял на царском месте и не говорил, а выкрикивал (вернее сказать, выхрипывал) фразу за фразой. В зале было душно, Лысенко хрипел натужно и долго. Его по-крестьянски витиеватая речь, пересыпаемая сравнениями, зауши притянутыми (но глубокомысленными!) образами “из жизни”, создавала впечатление чего-то вязкого, аморфного, заползающего в мозг и дурманящего».
На этом заседании Лысенко уличили в подделке результатов экспериментов на его опытной станции в Горках Ленинских. Это был по сути целый колхоз, снабжавшийся даже лучше, чем любой правительственный санаторий. Коровы там были сытые и довольные, прямо как члены Президиума Верховного Совета СССР на очередной сессии. Для повышения жирности молока Лысенко придумал кормить коров отходами шоколадного производства, которые привозили ему с фабрики «Ударница». Трофим Денисович любил, как бы случайно, рассказывать студентам на лекциях в Тимирязевке, что каждый раз, проезжая мимо ворот ленинского музея, он улыбался своей потаенной мысли – такой приятной: «Надо ведь, в таком месте работаю, по одной земле с Лениным хожу: не каждому дано».
В 1956 году хозяйствование Лысенко в академии кончилось. Казалось бы, только-только вздохнули биологи, но товарищ Хрущев (еще один крупный специалист в сельском хозяйстве) не нашел ничего лучше, чем вернуть «народного академика» в его кабинет в Большом Харитоньевском, правда, ненадолго, с 1961 по 1962 год.
По стечению обстоятельств с 1978 по 1984 годы президентом ВАСХНИЛ был еще один Вавилов, Петр Павлович, однофамилец братьев Вавиловых. Его мы должны «благодарить» сегодня за повсеместное распространение борщевика – опасного сорняка-гиганта, заполонившего всю Европейскую Россию. Вавилов с его помощью предполагал накормить досыта колхозную скотину после войны. Скотину вроде накормили, а борщевик все растет…
Ныне дворец Юсуповых принадлежит к немногочисленному числу старейших московских зданий гражданского зодчества XVI–XVII веков, сохранившихся до нашего времени. Существующее ныне строение сформировалось в результате неоднократных реконструкций и перестроек из двух первоначально самостоятельных корпусов – восточного со столовой палатой и западного. К сожалению, о том, как они выглядели, остались лишь воспоминания: «Каменные двухэтажные палаты Юсуповых с пристройками к восточной стороне стояли на пространном дворе; к западной их стороне примыкало одноэтажное каменное здание, позади каменная кладовая, далее шел сад, который до 1812 года был гораздо обширнее, и в нем был пруд», – писал Михаил Пыляев в 1891 году незадолго до реконструкции здания.
Ценное свидетельство (еще до Пыляева) оставил архитектор и знаток Москвы Алексей Мартынов, по словам которого первая палата о двух ярусах, «с крутою железною крышею на четыре ската, или епанчой, отличается толщиною стен, сложенных из 18 фунтовых кирпичей с железными связями. Прочность и безопасность были одним из первых условий здания.
Дворец Юсуповых в наши дни
Наверху входная дверь сохранила отчасти свой прежний стиль: она с ломаною перемычкою в виде полуосьмиугольника и с сандриком[11] вверху, в тимпане[12] образ святых благоверных князей Бориса и Глеба. Это напоминает заветный благочестивый обычай русских молиться пред входом в дом и при выходе из него. Здесь
