В Венеции я застал Каца в удручающем состоянии. Всегда умный, ироничный и интеллигентный, он удивлял меня трезвостью своего сознания. Сегодня трезвостью и не пахло. Пахло перегаром. Кац был пьян в лоскуты уже в 12 часов дня. Чувствовалось, что это перегар не одного и не двух дней синьки[24]. Говорить, правда, в столь ранний час он еще мог и передвигался на двух конечностях, почти не спотыкаясь.
Встречу он назначил в своей квартире с теми самыми знаменитыми венецианскими окнами, занимавшей весь этаж и во все стороны смотревшей на большую и малую воду, что было неплохо в этот жаркий день.
– А, Славик! Заходи! Налей себе че-нибудь, – махнул он рукой в сторону бара. В его руке был полный бокал, очевидно, граппы, полбутылки которой стояло рядом на журнальном столике.
Пить в такую рань не хотелось, но и быть совсем на разных волнах с таким пьяным человеком – сущая бессмыслица. Потому я достал бутылку холодной Франчакорты[25] и налил себе почти до краев большой винный бокал.
– Рад встрече, Марк Моисеевич! Спасибо, что пригласили домой!
– Ой, ну хорош уже вот этих своих ритуальных приседаний, Славик! Тебе ни на что меня не надо разводить, я и так знаю, что ты можешь, а что нет. Жулик ты первостатейный, как без тебя, такого, обойдешься. Давай уже на «ты», можно Марк, не трать слова понапрасну…
Он говорил тихо и хрипло, слова давались ему с трудом.
– Смотри. Проблема вот в чем. В компании нашей все офигели от того, что случилось с Андреем. Мы без него – средней руки торговая фирма. Да и чтобы сохраниться в этом виде, надо убедить всех в том, что то, что случилось, никак не связано ни с политикой, ни с экономикой. Что это бы-то-ву-ха! Бытовуха, понял? Иначе от нас все разбегутся, и на рынке нас больше не будет.
– Понимаю. Эту версию вбросить несложно. Но мне самому хотелось бы понимать, что все-таки произошло. Может, мне тоже нужно уже вставать на лыжи и валить куда-то. В Киев вот на кампанию мэра зовут.
– Славик! Вот ты же не ребенок. Ты же не первый день дедушку вашего областного знаешь. Как вы там его зовете – Бабай? Ты же знаешь, что мы с ним работали?
– Да, конечно.
– И знаешь, что мы налик[26] для него через себя прокачивали? Весь его налик на все дела, где таковой был нужен, весь был от нас.
Я впервые об этом слышал, но на всякий случай кивнул, чтобы не сбить говорливый настрой обычно скрытного Каца.
– И вот незадолго до известного тебе решения Андрея возник такой мексиканский вариант – это когда, как в фильмах Тарантино, все стоят и друг другу в голову целятся. Бабайский сын Рахим закинул нам ха-арошую сумму. Мы кинули в офшор. А по ходу начался какой-то форсмажор. Прокуратура на хвосте. И здесь, и в офшоре. Не случайно, конечно. Кто-то слил схему. Все стали всех подозревать. Денег куча ушла. Никто не хотел, чтобы затраты пошли на его счет. Теперь Рахим считает, что мы его сдали и кинули. Мы считаем, что это сдал и кинул нас офшор, мы ждали, что они вернут, тогда отдали бы Рахиму.
Кац поморщился и сделал большой глоток граппы.
– Так это Рахим его, что ли?
– Ну, не обязательно.
Из уст бухого Каца ответ на вопрос, кто убил его друга и партнера, прозвучал так, будто он отвечает на вопрос, обязательно ли нужно смешивать виски с яблочным соком.
Кац увидел мой диссонанс и попытался объяснить:
– Если тебе кто-то должен много денег, убить его – довольно тупое решение, согласись?
– Д-да, соглашаюсь…
– Ну! Отдавать-то кто будет??? Хотя… Если ты уже знаешь, что точно не отдаст… А тут еще и в губернаторы Андрей на кой-то хер полез… Ммммм…
Кац снова поморщился, как от зубной боли. Я вдруг вспомнил, что он точно так же морщился, когда Бобр говорил нам о намерениях стать губернатором Бабаестана. Оказывается, это не просто денег он жалел, все было куда сложнее… Да и Бобр, оказывается, не из-за одних эмоций шел на войну с Бабаем. Очевидно, это была некая игра ва-банк… И Кац прекрасно понимал, что Бобр рискует ни много ни мало – своей жизнью.
– Тогда Андрея… Эти, из офшора? Чтобы не отдавать?
– Вариант. Но есть еще интересный аспект. Когда начался наезд прокуроров всех стран, которые соединились не хуже пролетариев, к Андрею подошли о-очень серьезные, прямо федерального уровня люди… И сказали, что Андрей должен кое-что сделать, чтобы закрыть эту историю с обналом и отвести удар от Бабая…
– А Андрей не согласился, и они его убили?
– Так. Ты дотерпи и дослушай. Это ни хера не конец истории. Потому что после этого появились вот вааа-ще серьезные, ну, б…ть, планетарного уровня люди… Про которых «Нью-Йорк таймс» часто любит писать в разделе «Главные мировые кровопийцы». И сказали, что, наоборот, он схему обнала должен слить ментам, чтобы у них появился компромат на Бабая с Рахимом… Андрей взял паузу на подумать. А пока он думал – у него родилась идея, что он должен стать политической фигурой. Чтобы вот эти все серьезные пацаны, которые рубились: одни – за Бабая и за его нефтянку, а другие – против Бабая, но тоже за его нефтянку, – чтобы они воспринимали его всерьез, а не просто использовали как мальчика на побегушках.
Я слушал Каца и понимал, что вообще не хочу быть ни большим, ни малым олигархом, не хочу никаких денег и никакой власти – лишь бы не попадать в такие вот жернова. Кац тоже явно жалел, что залез в это все сам и позволил погибнуть в замесе[27] лучшему другу:
– Ну вот, а потом мы с тобой поехали в «Дружбу». И Андрюша, типа, стал политической фигурой. Что, почему-то, ни хрена не помешало кому-то его загасить. И только мы с тобой уже сегодня знаем о четырех группах замечательных людей, которые преспокойненько могли принять решение замочить человека при таких-то ставках. На выходе-то – лавка с двумя ярдами чистой прибыли по году. Тут кто хочешь замочил бы, кого хочешь.
– И ты?
Да, глупый был вопрос. И никакой другой реакции Каца, кроме вспышки ярости, этот вопрос вызвать не мог.
– Ах е…ть-колотить! Ну да, ты же у нас, сука, хороший?! Ты же любишь про демократию поговорить… Про справедливость… Путаник, б…ть, в розовых очках. Хочешь демократии? Так х…ли ты тогда живешь, как мы? Ешь в тех же ресторанах, ездишь на тех же машинах, живешь в тех же отелях, клеишь тех же телок на тех же тусовках?! Хочешь демократии – иди в нищеброды! Потому что если поделить всё, что в мире есть, на всех, кто в мире живет – то знаешь, сколько каждый получит?
Мне эта мысль никогда не приходила в голову:
– Нет, а сколько, кстати?
– Ни х…я никто не получит, в том-то и дело!!! Нищебродами будут все 7, б…ть, миллиардов!!! А самое страшное, что ни х…я никто не создаст! Не будет ни айфонов ваших, ни тачек, ни бензина, ни заводов, ни фабрик!!! Потому что нищеброд, по определению, не может ни хера создать!!! А вот такие, как Андрей, умеют взять на себя ответственность! Умеют наладить что-то большое, что движет вперед эту долбаную страну и эту долбаную планету, понял? В белых перчатках – х…й получится это сделать, понял? Особенно в странах типа нашей, когда все бурлит и все делится каждые десять лет по новой! А перераспределяется всё из-за мудаков вроде тебя!!! Демократию им подавай, олигархию им разгони. А что бы ты делал без олигархов? Где бы ты работал? Где бы родители твои работали? Вам олигархов, б…ть, на руках носить надо!!!
С этим постулатом лично мне спорить было сложно. Да и в остальных логика была. Поэтому я не стал лезть в бутылку и попытался этот, непонятно, зачем спровоцированный мной философский диспут как можно скорее прекратить, заверив Каца, что олигархов я обожаю и что сам при этом хочу есть в тех же ресторанах, но олигархом становиться не хочу, да и не смог бы как раз потому, что не готов брать на себя ответственность.
Услышав слово «ресторан», Кац оживился:
– О! Слушай, жрать хочу. Пошли в «Ривьеру».
Правда, в «Ривьере», самом пафосном ресторане города, нам ожидаемо сказали, что накормить в четвертом часу дня они нас уже не могут, надо было раньше приходить.
Кац увидел в этой явной, на его взгляд, дискриминации, прямое подтверждение своего про-олигархического философского концепта:
– Вот видишь, что происходит, когда власть подбирают нищеброды?! Люди хотят есть, у них есть деньги – но нет, пошли вон!
Я попытался возразить, что это просто старое европейское правило – сервировать обеды-ужины в определенное время, за рамками которого рестораны не работают.
Но апологета олигархического концепта, увы, уже «пробило на бычку», как говорят в таких случаях. Он твердо решил, что должен быть обслужен, и его не смущали нелепые объяснения на ломаном английском, что ресторан клозед[28] и приходите в сэвэн фёрти[29], когда он снова будет оупэн[30]. Ломаным английским Кац владел в совершенстве, что и было продемонстрировано:
– Ай эм рашн олигарх! Ай вонт ресторан оупэн НАУ[31]!!!
– Ноу, – коротко ответил администратор и демонстративно продолжил готовить зал к закрытию до ужина.
