На столе валялись оранжевые корки, и Витька весело уплетал мандарин.
— Ты, Сева, выходил на балкон? — спросил Степан Петрович.
— Да… Знаете, захотелось подышать свежим воздухом… День сегодня, знаете, чудесный! Солнечный!
— Мороз и солнце? — Степан Петрович глубоко вдохнул морозный воздух, который прямо хлынул с балкона в открытую дверь.
— Ну, я побежал! — дожевывая мандарин, сообщил Витька. — Мне еще надо курицу купить.
Он очень увлекался покупками, хотя ему потом и приходилось отчитываться перед строгой соседкой Степана Петровича, которая упорно называла Витьку не «главпродуктом», а «главфруктом». Соседка упрекала Нытика в том, что он плохо экономит, «выбрасывает деньги на ветер» и «скоро пустит бедного Степана Петровича по миру».
— Я на рынке всегда торгуюсь и никогда не уступаю! — гордо отвечал Витька.
— А скупиться мы не можем. Мы должны покупать все самое лучшее: шефствовать так шефствовать!
Вот и сейчас он собирался мчаться за какими-то курами, которые, как он точно узнал, должны привезти в диетический магазин.
— А сколько яиц снесет курица в первый день? — тихонько, со смехом спросил я у Витьки. Он в ответ обиженно надул губы:
— Не забу-уду этого… Никогда-а…
Он уже направился к двери, но Степан Петрович остановил его;
— Хватит на сегодня покупок. Разденься, Витя. И если у тебя еще есть время, почитай мне, пожалуйста, сегодняшние газеты.
Когда я выходил на балкон без пальто и без шапки, мне совсем не было холодно, а тут вдруг по телу пошли мурашки.
«Как же так? Витька будет читать газеты? А я? Это же мой шефский участок!» — Сева сегодня, к сожалению, занят, — пояснил Степан Петрович. — Ему надо пойти к Володе Маталкину и помочь там. По арифметике, кажется.
— Не к Маталкину, а к Каталкину, — тихо поправил я. А сам подумал: «Это я сам вчера был Маталкиным, когда от собаки сматывался».
— Кстати… — Степан Петрович снова поднял очки на лоб и хитро прищурился.
— Кстати, собака у этих Каталкиных-Маталкиных, по моим точным сведениям, только глотку дерет понапрасну, а сама даже мясо боится укусить, когда ей в миске обед приносят.
— Степан Петрович, а откуда вы знаете про все про это: и о собаке и о Каталкине тоже? — спросил я тихо.
Степан Петрович подмигнул мне и своим глуховатым баском пропел на мотив известной арии из оперы «Пиковая дама»:
— Три буквы, три буквы, три буквы!.. "Какие три буквы? — сперва не понял я.
Но уже в коридоре понял. — «ТСБ»! Вот какие это буквы!.."
21 декабря
Кто же такой «ТСБ»? Я думаю об этом целые дни, с утра до ночи. И даже ночью иногда думаю.
А однажды мне приснился страшный великан в черной маске и длинных черных перчатках до локтей. Он подкладывал мне в парту самого настоящего живого крокодила. Я хотел убежать, но, как это всегда бывает во сне, не мог двинуться с места. А в ушах у меня почему-то звучал преспокойный голос нашей Анны Рудольфовны: «А как будет по-немецки „крокодил“? Не знаете, Котлов? Я так и знала, что вы не знаете. Запомните, если вам не трудно, что „крокодил“ по-немецки будет: „ТСБ“, „ТСБ“…» От всей этой чертовщины я проснулся — и увидел над собой испуганное и, как всегда, очень странное, без очков, лицо Димы.
— Ты не заболел? Что с тобой, Котелок?..
Странный все же человек наш Дима: то грозится выкинуть мою раскладушку в коридор, где от дверей холодным ветром дует, а то о здоровье моем беспокоится! И всегда он так: то хороший, добрый, а то злится и ко всему придирается!
Ах, если бы он знал, что происходит с его младшим братом, если бы он только знал!..
И как странно ведет себя этот «ТСБ»: иногда он помогает мне, подсказывает разные хорошие мысли, а иногда вмешивается в дела, которые его вовсе не касаются, и срывает мои самые лучшие планы. Ведь это он, я теперь уверен, что это он, переложил нашего колючего Борьку-Нигилиста из мухинской парты обратно в мою собственную. И это он послал мне и Витьке те самые записки и добился-таки, что мы целых три дня не разговаривали друг с другом. И, может быть, это он доложил Степану Петровичу об истории с собакой, которая «только глотку дерет понапрасну, а сама даже мясо боится укусить, когда ей в миске обед приносят». Все это он!..
А кто «он»? Не знаю. И думаю об этом все время — до того, что даже не слышу на уроках, о чем рассказывают учителя. Позавчера, например, учитель истории сказал вдруг:
— Котлов, закончи мою мысль!
Но я не мог закончить его мысль, потому что не слышал, с чего она началась.
И в тот же день после уроков мы с Витькой собрали в ванной комнате экстренный совет. Мы твердо решили выяснить, кто такой «ТСБ» и почему он вмешивается в нашу жизнь.
— Пусть лучше и не помогает нам и не портит наших планов — пусть вообще не лезет в чужие дела! — решительно заявил я.
Витька высказал мысль, что здесь, быть может, орудует не одно лицо, а какое-нибудь тайное общество или союз. В общем, какая-нибудь организация, а «ТСБ» — ее сокращенное название.
— Давай попробуем расшифровать это название, — предложил я.
Мы сели в разных углах комнаты, наморщили лбы — и только время от времени вскакивали как сумасшедшие и выкрикивали:
— «Тайный Совет Бандитов»!
— «Темное Сообщество Бездельников»!
Но потом мы вспомнили, что многие советы «ТСБ» были как раз очень деловыми и даже полезными — при чем же здесь бездельники и бандиты?
И мы стали искать совсем в другом направлении. Расшифровывая загадочные три буквы, мы поочередно выкрикивали:
— «Твердость! Смекалка! Бесстрашие»!
— «Тайный Сигнал Барабанщика»!
— Это вот похо-оже!.. — обрадовался Витька.
— На что похоже?
— На то, что нужно!
— Ни на что ото не похоже. Просто бессмыслица: какой-то сигнал, какой-то барабанщик…
— И зачем ему вдруг барабанить? Давай дальше!
— «Трое Смелых Борцов»!
— «Трест Самых Благородных»!
Так могло бы продолжаться до бесконечности: до самых «Последних известий» или даже до сводки погоды. Но когда вспотевший от напряжения Витька, глядя куда-то вдаль бессмысленными глазами, выпалил; «Товарищество Свободных Библиотекарей», я сказал:
— Довольно! Хватит! Мы с тобой уж, как это говорится, до точки дошли. Такую ерунду стали пороть, что слушать противно. «ТСБ» — это, вернее всего, никакая не организация, а первые буквы имени, отчества и фамилии. Понял?
— Чьи буквы?
— Если бы я знал чьи, так и отгадывать было бы не нужно.
Давай соображать. Давай анализировать все, даже самые мелкие факты, как это делал Шерлок Холмс?
— Дава-ай…
— Человек, который подсовывал эти записки, знает обо всех наших отрядных делах и обо всех наших планах. Так?
— Та-ак…
— Он даже знает, какие именно нам задачки на дом задали. Он так и написал даже: «не вам», а «нам задали». Значит, он учится в нашем классе! Это ясно?
— Я-ясно…
— Кто у нас в классе есть на букву "Б"? Бородкин, то есть ты…
— Я-я…
— Ты сразу отпадаешь: тебе никогда в жизни не придумать таких дел, какие нам этот «ТСБ» подсказывает.
— Ну да-а, не приду-умать!.. — заныл Витька.
Но я, но обращая на него никакого внимания, продолжал:
— Дальше идет Балбекова… Она тоже отпадает: во-первых, девчонка, а во-вторых, ее Нинкой зовут. А у нас первая буква — "Т". Остается Буланчиков.
— Но ведь его Анатолием зовут.
Витьке почему-то очень хотелось, чтобы и Буланчиков тоже отпал. Но я этого не допустил:
— Анатолий!.. А уменьшительно-то как будет? Толька! Мы его так и зовем. Это когда вырастет, его будут Анатолием величать. Значит, остановимся на Буланчикове… Чует мое сердце, что это он нас и разыгрывает! Сам подкладывает мне записочки — и сам же потом насмехается: «Гений! Золотая голова! Гордость отряда!..» — Издевается, значит? — посочувствовал мне Витька.
— Вот именно! И он один про Володьку Каталкина знал. Это же он поручил мне навестить его. Поручил, а сам, наверно, коварно и тайно сзади шел, все подсмотрел и потом Степану Петровичу рассказал.
— А что рассказал? — всполошился Витька: я ведь его не посвящал в историю с собакой.
— Да так… ничего особенного… Про собаку…
— Про какую собаку?
— Да там про одну. Я, в общем, вспугнул ее… Она сорвалась с цепи и убежала.
— А потом вернулась?
— Потом вернулась.
— Ясно! Собака ведь всегда находит хозяина. А Толька, значит, все это видел и растрепал?
— Ну да…
— Завтра мы его разоблачим! — решительно заявил Нытик.
— Погоди. Надо еще узнать его отчество. Может, не подходит?
На следующий день утром, еще до уроков, я подскочил к Тольке Буланчикову и прямо в упор взглянул на него. Толька как-то вздрогнул и слегка попятился в сторону. «Ага! Смущается! Совесть заговорила!..» — подумал я и, не отводя глаз, спросил:
— Как зовут твоего отца?
— Моего папу? А что?
— Как зовут твоего отца, я спрашиваю?!
