— Мой отец — священник, специалист по библейским текстам. А моя мать, — добавила Дайна, — была дочерью раввина.
— Священник? — Мистер Смит прищурился. — Ван дер Лин... Вы, часом, не дочь Ричарда А. ван дер Лина — парня, который пишет статьи в «Библейском археологе»?
— Она самая.
— Да ну? — Рот мистера Смита растянулся в довольной улыбке. — Славный человек. Но он абсолютно не прав насчет связи между книгой притчей Соломоновых и книгой мудрости Аменемопета. Олбрайт доказал...
Дайна поднялась, отчего шаткий столик содрогнулся, и мистер Смит ухватился за покачнувшуюся чашку.
— Вы мне надоели, мистер Смит. Я не верю ни вам, ни вашей нелепой истории. Пожалуйста, оставьте меня в покое.
Она знала, что он последовал за ней к столику, за которым сидели ее спутники. Отец Бенедетто привстал, но Дайна знаком попросила его сесть.
— Нашли друга, дорогая? — любезно осведомилась миссис Маркс.
— Думала, что нашла. — Дайна села спиной к приближающемуся Смиту и громко продолжала: — Он говорит, что читал статьи моего отца о библейской археологии, но я боюсь, что его интересует совсем не археология. — Она печально покачала головой и попыталась покраснеть. Это ей не удалось, но миссис Маркс, подобно многим симпатичным старым леди, падкая на подобные утверждения, с готовностью подхватила:
— Ох уж эта современная молодежь! Если он снова вас побеспокоит, мы пожалуемся полиции.
Шаги удалились. Дайна поднесла к лицу носовой платок, чтобы скрыть усмешку. Мистер Смит слишком легко сдался.
* * *
Однако ее веселье сменилось менее приятными эмоциями, когда машина ехала через долину и горы в сторону Дамаска, где они должны были провести ночь. Мистеру Смиту удалось испортить три чудесных места — Бейрут, Библос и Баальбек. Правда, воспоминания о Тире были испорчены кое-кем еще, и не все неприятности в Бейруте можно было приписать мистеру Смиту. Но Дайна была не в том настроении, чтобы мыслить логически. Чем больше она думала об истории Смита, тем более нелепой эта история ей казалась. Было оскорбительно даже предполагать, что ее можно подловить на подобной ерунде. Раздражение усиливалось при мысли, что образ загорелого лица мистера Картрайта постепенно вытесняется шелушащимся носом и серо-голубыми глазами мистера Смита. Впрочем, это всего лишь доказывало, что легче всего представить себе увиденное недавно.
Когда они вновь пересекли горный хребет, пейзаж стал более пустынным. На пограничном посту между Ливаном и Сирией Дайна впервые ощутила тревогу, вручая свой паспорт для проверки. Ее сирийская виза была в полном порядке; останавливаясь в Лондоне, Париже и Риме, она без колебаний предъявляла маленькую книжицу. Прохождение через ливанскую таможню также не причинило никаких беспокойств. Дайна даже в детстве не испытывала чувства, будто она чем-то отличается от других. Теперь она понимала, что значит быть персоной нон гранта не в результате собственных поступков, а вследствие чьих-то иррациональных предубеждений. Было бесполезно говорить себе, что незачем волноваться из-за чужой глупости, — она ничего не могла с собой поделать. Неразумность, лежащая в основе межнациональной ненависти, только ухудшала положение, так как ей нельзя было противопоставить логические доводы или добрую волю. Когда ей молча вернули зеленую книжечку, пальцы Дайны крепко стиснули ее.
Последующую часть путешествия через места сухие и пыльные, как пустыня, оживляла только музыка из зеленой коробочки молодой француженки. Дайна поняла, что это не радио, а миниатюрный магнитофон: одна и та же песня повторялась много раз. Неужели у Мартины всего одна пленка? Рано или поздно ее придется об этом спросить. Остальные пассажиры стоически терпели музыку, подчиняясь требованиям хорошего воспитания. Каждый раз при звуках диссонирующего аккорда на морщинистом лице миссис Маркс появлялось страдальческое выражение. Дайна подумала, что мучения старой леди усилились бы, будь она в состоянии разобрать слова, большая часть которых пропадала из-за несовершенной дикции певцов.
Наконец впереди показалась большая зеленая полоса — это был Дамаск, расположенный в оазисе. Дайна понимала, почему обитатели пустыни с такой любовью говорят о воде. Прохладные источники приятны везде, но здесь они были буквально вопросом жизни и смерти. Зелень травы и деревьев явилась благом для глаз, полуослепших от освещенных солнцем белых скал и песка.
Лучший отель Дамаска не являлся последним словом гостиничного бизнеса, но он был чистым и приятным.
Дайна ожидала, что ей придется делить с кем-то комнату, так как она не вносила дополнительную плату за одноместный номер, но оказалось, что это сделала миссис Маркс. Так как кроме них единственной женщиной в группе была Мартина, а она путешествовала с мужем, то Дайна осталась в одиночестве.
В каком-то смысле это явилось облегчением. Ей нравилась миссис Маркс, но было небольшим удовольствием ночевать с ней в одной комнате, проведя целый день в ее обществе. Все же, если бы кто-нибудь находился поблизости, она бы чувствовала себя увереннее...
Отогнав эту недостойную мысль, Дайна пошла умываться. Шофер сказал, что, если они поторопятся, у них до обеда останется время для экскурсии по городу. Они должны были уезжать рано утром, так что для нее это был единственный шанс посмотреть Дамаск. Кажется, на сей раз можно надеяться, что рядом не возникнет мистер Смит и не вторгнется в ее прекрасные мысли.
Они видели улицу, именуемую Прямой, причем название полностью соответствовало действительности. Теперь Дайна поняла, почему она удостоилась упоминания во времена святого Павла. Они осмотрели маленькую комнатушку в подвале, где святой Павел восстанавливал зрение после того, как лишился его из-за слепящего видения по пути в Дамаск. Эта история всегда трогала Дайну, несмотря на то что ее иногда коробило отношение сурового апостола к язычникам. Миссис Маркс была потрясена — она стояла, склонив голову и молитвенно сложив руки. Но Дайна заметила, что рот отца Бенедетто кривится в усмешке.
— Эта комната почти наверняка относится не к тому времени, — негромко заметил он.
— Думаю, большинство мест, связанных с преданиями, относятся не к тому времени, — улыбнувшись, согласилась Дайна. — Но это не уменьшает истинности самих преданий, не так ли?
— Да, так же, как и исторической правды, — промолвил священник. — Должен поздравить вас с вашей мудростью, мисс ван дер Лин.
Он отошел, оставив Дайну в состоянии нездорового самолюбования. Она убеждала себя, что отец Бенедетто всего лишь проявил присущее ему обаяние. Но его обаяние, по ее мнению, давало сто очков вперед обаянию мейнхеера Дрогена. Бьющее через край добродушие этого джентльмена начинало действовать ей на нервы, как и его уверенность, что группа избрала его своим предводителем.
Когда они вышли из дома, возник небольшой спор относительно следующего объекта осмотра. Ахмед хотел показать им мечеть. Дайна с путеводителем в руках указала, что Национальный музей закрывается в семь, и заявила, что отправится туда одна, если другие к ней не присоединятся. Ведь здесь имеются такси? Она встретится с ними позже в отеле, если не успеет в мечеть до их ухода оттуда.
К удивлению Дайны, некоторые выразили желание присоединиться к ней. Миссис Маркс всегда радовалась чему-то дополнительному, а отец Бенедетто заметил, что в музее есть кое-какие экспонаты, которые ему хотелось бы посмотреть. Мартине было совершенно все равно, Рене и доктор также не выразили никакого мнения — первый потому, что не интересовался ни мечетью, ни музеем, а второй потому, что интересовался и тем и другим. Решающий голос был подан мейнхеером Дрогеном, который твердо заявил, что молодая леди не должна бродить по улицам в одиночестве. Мистера Прайса никто не спрашивал — он, как всегда, стоял в двух шагах от своего босса с таким видом, словно никогда в жизни не имел своего мнения.
После фиаско в бейрутском музее Дайна решила насладиться дамасским в полной мере, и это ей удалось. Они потеряли отца Бенедетто у стенда с экспонатами Рас-Шамры[22] — он стоял как зачарованный перед маленькой глиняной табличкой. Обиженный Ахмед удалился с высокомерным видом, поэтому остальные порылись в путеводителях и воспоминаниях, обнаружив, что табличка является экземпляром клинописи Рас-Шамры — одного из древнейших в мире алфавитов. Мартина и Рене уже скрылись, а прочие покорно плелись от одного стенда к другому, но экспонаты явно не вызывали всеобщего энтузиазма.
Дайне хотелось взглянуть на экспонат в виде комнаты, перенесенной из своего первоначального местоположения и реконструированной в музее. Миссис Маркс, следовавшая за ней точно полицейская собака, с сомнением смотрела на разрисованные стены, сохранившие яркие цвета по прошествии семнадцати столетий.
