— Ну, — продолжал мистер Гринфилд, — если двадцать лет назад Джон Мальо и был отчаянным пиратом и бесшабашным гулякой, то нынче он — сэр Джон Мальо и владелец огромного поместья в Девоншире. М-да, мастер Барнаби, если ты называешь себя баронетом да еще наследуешь поместьице (хотя я и слышал, что оно весьма стеснено долгами), люди закрывают глаза на то, что ты вытворял двадцать лет назад. Впрочем, говорят, собственная родня Мальо как раз таки всячески избегает его.
На это Барнаби ничего не ответил, а лишь ожесточенно задымил сигарой.
Вот так и вышло, что тем вечером Барнаби Тру впервые столкнулся лицом к лицу с убийцей своего деда — с самым неприятным типом, коего он когда-либо встречал в своей жизни.
Тогда в гавани он видел сэра Джона Мальо издали, да еще в темноте, теперь же, когда юноша узрел его вблизи, ему пришло на ум, что, пожалуй, более злобной физиономии видеть ему еще не доводилось. Не то чтобы лик его нового знакомого был совсем уж отталкивающим, ибо нос его был достаточно благороден, а двойной подбородок вполне благопристоен, но вот глаза так и вылезали из орбит, будучи при этом красными и водянистыми, и сэр Джон беспрестанно моргал, словно испытывал постоянную резь. Далее, губы его были толстыми и пурпурно-красными, а пухлые рдеющие щеки повсюду испещряли фиолетовые прожилки вен. Когда же этот человек говорил, то хрипел так, что у слушателя невольно возникало желание прочистить собственное горло. Словом, когда Барнаби Тру взирал на пару жирных белых ручищ и опухшее лицо с толстенными выпирающими губами и слушал этот осипший голос, ему представлялось, что никогда прежде не видел он столь мерзкого типа, нежели тот, что предстал сейчас перед его взором.
Однако если сэр Джон Мальо и оказался столь противен нашему герою, то внучка его, напротив, с первого же взгляда показалась молодому человеку самой прекрасной и восхитительной девушкой из всех виденных им ранее. Кожа ее была тонкой и гладкой, губки красными, волосы золотистыми — хотя по случаю и были весьма обильно напудрены, — а глаза голубыми до невозможности. Милое робкое создание, она не осмеливалась, казалось, и слова сказать, не устремив взора на сэра Джона за разрешением, и неизменно съеживалась и вздрагивала, стоило тому внезапно обратиться к ней или же просто посмотреть на внучку. Когда же Марджери все-таки заговаривала, то так тихо, что приходилось наклоняться к ней, чтобы расслышать, а когда улыбалась, то тут же спохватывалась и поднимала глаза, словно желая удостовериться, что ей позволено веселиться.
Что до сэра Джона, то он восседал на обеде подобно свинье: жадно ел и пил, при этом постоянно чавкая, практически не разговаривал ни с внучкой, ни с мистером Гринфилдом, ни с Барнаби Тру и сохранял кислое и недовольное выражение лица, словно говоря: «Ваши чертовы кормежка да питье оставляют желать лучшего, да вот приходится есть, что дают». В общем, просто скотина какая-то, а не человек!
Лишь когда обед закончился и девушка с дочерями хозяина удалилась в уголок залы, только тогда смог Барнаби услышать ее непринужденную речь. Затем язык у Марджери и вовсе развязался, и она оживленно защебетала, хотя и очень негромко, чуть ли не шепотом, пока неожиданно своим хриплым дребезжащим голосом дед не объявил ей, что пора идти. Бедняжка умолкла на полуслове и вскочила с кресла, выглядя весьма напуганной, словно ее застали за чем-то дурным и сейчас за это накажут.
Барнаби Тру и мистер Гринфилд вышли проводить гостей до экипажа, подле которого стоял слуга сэра Джона с фонарем. И как вы думаете, кто же это был? Ну конечно, тот самый худой и лысый негодяй, что в ту памятную ночь в гавани предложил застрелить предводителя отряда! Стоило лишь отсвету от фонаря упасть на его лицо, и Барнаби немедленно узнал негодяя. Хотя сам тот и не мог распознать нашего героя, он все равно ухмыльнулся ему весьма нахально и фамильярно, да к тому же не удостоился прикоснуться к шляпе, продемонстрировав явное неуважение как по отношению к нему, так и по отношению к мистеру Гринфилду. Едва лишь его хозяин и девушка заняли места в коляске, он хлопнул дверцей, забрался наверх рядом с кучером и отбыл, не сказав ни слова, но вновь дерзко ухмыльнувшись — на этот раз в адрес и Барнаби, и старого джентльмена.
Таковыми были эти двое, хозяин и слуга. И увиденное Барнаби в дальнейшем лишь подтвердило его первоначальное впечатление: то и впрямь оказалась самая омерзительная парочка, каковую ему только доводилось встречать. Хотя, Бог свидетель, юноша вовсе не желал этим негодяям тех страшных мучений, которые вскоре выпали на их долю. Однако не будем забегать вперед.
На следующий день имущество сэра Джона Мальо начало прибывать на борт «Прекрасной Елены», а затем появился и тот самый тощий мерзкий слуга, проворность коего в прыжках по сходням была достойна козлиной. Два негра позади него тащили огромный сундук.
— Ба! — вскричал он. — Так ты здесь суперкарго? Э, а я-то подумал, что ты птица поважнее, когда прошлым вечером увидел, как ты на равных болтал с его светлостью. Ладно, неважно. В этом что-то есть: иметь в качестве суперкарго расторопного и прекрасно воспитанного парня. Пошли, морячок, поможешь мне привести каюту его светлости в порядок.
Наш герой вовсе не собирался терпеть подобное обращение, да еще со стороны такого человека! Барнаби, который знал себе цену и считал себя важной персоной на корабле и настоящим джентльменом, немало покоробила столь гнусная фамильярность со стороны этого отвратительного негодяя.
— Стюарта найдешь вон там, — отрезал юноша, — он и покажет тебе каюту, — после чего развернулся и пошел прочь с поразительным достоинством, оставив слугу с разинутым ртом.
Заходя в свою каюту, Барнаби краешком глаза заметил, что этот тип так и стоит на том же самом месте, смотря ему вслед столь злобно, что юноша немедленно смекнул: он только что заполучил на все плавание врага, который навряд ли простит оказанное ему пренебрежение.
На следующий день на корабль прибыл и сам сэр Джон Мальо, вместе со своей внучкой. Его сопровождали тот же самый негодяй, а также четверо чернокожих носильщиков с двумя чемоданами — не очень большими, но поразительно тяжелыми, причем сэр Джон и его слуга проследили весьма и весьма внимательно, чтобы их надлежащим образом отнесли в отведенную ему каюту. Барнаби Тру стоял в кормовой каюте, когда они проходили мимо него. И хотя сэр Джон Мальо не мог не видеть юношу, он посмотрел на него как на пустое место, не произнес ни слова, равно как не выказал ни взглядом, ни жестом, что уже знаком с нашим героем. Слуга же, наблюдавший все это своими по-кошачьи острыми глазами, начал ухмыляться и хихикать: дескать, теперь настал черед и Барнаби получить свою долю пренебрежения.
