Правда, когда я выловила несчастного грызуна и вернула в клетку, хомячиха двое суток сидела, точно каменная, в одной позе и, кажется, даже не дышала. Думаю, у Мыши был шок. Мы даже хотели везти ее к ветеринару по нервным мышиным болезням. Но потом ничего, хомячиха оклемалась, прожила долгую сытую жизнь, но лишь только стоило Орфею переступить порог моей комнаты, где размещалась клетка с грызуном, как Мыша принимала прежнюю позу, в которой провела два не самых счастливых для себя дня, и впадала в анабиоз. И вот тогда-то я, выходив Мышу валиумом, твердо решила стать ветеринаром и раз и навсегда отказалась от незнакомых продуктов.
Когда я, видимо, несколько громче, чем принято в данном заведении, закончила свой поучительный рассказ, клиенты ресторана снова застучали вилками о фарфор тарелок, официанты, застывшие с подносами вокруг нашего стола, закрыли рты и разошлись кто куда. А хозяин ресторана сказал что-то на ухо юному матросу, обслуживающему наш столик, и тот, накинув на плечи форменный бушлат, умчался по сходням на берег.
– Сколько раз я тебе говорила, что в приличном обществе не принято орать на весь зал, – напустилась на меня Люська.
А пузатый дядька в дорогом костюме и с депутатским значком на лацкане пиджака, что сидел за соседним столиком, отложил вилку, пригладил лысину и с интересом спросил:
– А что сейчас с этим псом твоим стало?
– Старый стал, умер, – грустно ответила я.
– Вот, блин, как реальный чувак, так долго не живет, замечено, – расстроился пузатый.
– Аркаш, ну что ты сидишь как пень, налей даме шампанского, – капризно проговорила Люська, привлекая к себе всеобщее внимание. Я уже давно заметила, что чужая слава подруге – как рыбья кость в горле.
Но не успел доктор Орлов взяться за зеленый бок бутылки с нарядной этикеткой, как ему на плечо опустилась тяжелая рука хозяина ресторана.
– Так это вас зовут Аркадий? – дружелюбно спросил он.
– Ну да, Аркадий – это я, – расплылся в улыбке сосед.
– Тогда пройдемте ко мне в каюту, вам кое-что просил передать Игорь Ратников, знаете такого?
Доктор Орлов побледнел, но все-таки встал и пошел вслед за капитаном. На ходу он торопливо говорил:
– Между прочим, вот вы его кота защищаете, а Игорян знаете, что про вас, уважаемый Марат Андреевич, говорил? Он говорил, что от вас, уважаемый Марат Андреевич, лучше держаться подальше, а то вы настолько непорядочны, что можете забрать у Игоряна процветающий, суперприбыльный бизнес, приносящий невероятные барыши.
– А что, бизнес Ратникова и вправду так прибылен? – живо заинтересовался криминальный авторитет.
Окончание их разговора я уже не слышала, потому что на палубу, виляя филеем, выплыла развратная певичка. Все в ней было слишком, чересчур и напоказ. Белые наращенные волосы струились по черной от загара спине и прикрывали крутобедрый зад. Лишь только девица широко распахивала неестественно голубые кукольные глаза, накладные ресницы били ее по лбу. Закачанные губы наводили на мысли о рыбе-губан, а грудь восьмого размера заставляла опасаться, как бы бедняжку не постигла судьба Анны Николь Смит, задавленной во сне собственным силиконом.
«Она!» – тут же поняла я и во все глаза уставилась на девицу. А певичка деловито размотала микрофон и, заведя долу бирюзовые очи, протяжно затянула репертуар группы «Фабрика». «Лешкааа, солнцеее, – чуть пришепетывая, пела она, – я тебя люблююю, замуж не пойдууу...»
Позади моего стула как из-под земли вырос юный официант и, отдуваясь, словно от быстрого бега, выставил на стол восемь бутылок моего любимого «Шейка».
– Ну, Сашка, теперь оторвемся по полной программе! – засмеялась Люська и снова улыбнулась Марату.
Капитан как раз выходил из каюты с этой стороны палубы и явно держал курс на наш столик.
– Э-эй, мы здесь! – помахав ему пальчиками, игриво крикнула Люська.
Хозяин заведения, любезно улыбаясь, приблизился к нам, взял в руки емкость с розоватой жидкостью, отвинтил крышечку первой бутылки «Шейка» и собственноручно наполнил мой бокал. Ах, как это было опрометчиво с его стороны! Если бы Марат Андреевич знал, какого джинна выпускает на свободу, он тут же вышвырнул бы полную посудину в свинцовые воды Москвы-реки, отправив туда же и остальные бутылки с моим любимым напитком.
Но капитан галантно наполнил мой бокал, подлил шампанского Люське и, старомодно склонив голову, к чему, видимо, его обязывали китель и фуражка, велел нам не скучать и веселиться как следует, после чего церемонно удалился. Это были последние связные воспоминания того вечера. Потом начинаются какие-то куски и обрывки, которые я сейчас постараюсь более-менее связно изложить на бумаге.
Первый бокал «Шейка» я выпила залпом, как стакан воды. А уже через пару минут меня пронзила острая, как шпага, мысль о несправедливости этого мира. Люди добрые, да как же это такое? Подлая убийца как ни в чем не бывало распевает дурацкие куплеты, а парня моего, Аркашеньку, из-за этой дешевой шлюшки выперли с работы и, того и гляди, отдадут под суд? В том, что доктор Орлов теперь мой парень, я не сомневалась ни секунды. Мало того, я была абсолютно уверена, что это именно про доктора Орлова говорила мне Наташка Перова. И если бы мне в тот момент сказали, что это не так, двинула бы клеветнику локтем в зубы. Такой вот был у меня настрой. Боевой. И, следуя своему боевому настрою, я распалялась все больше и больше. Ну уж нет, не бывать тому! Надо срочно восстанавливать попранную справедливость. Тем более что вот она, виновница всех наших бед, знай себе крутит попой на расстоянии вытянутой руки. Я поставила под стол четвертую пустую бутылочку и, с трудом встав со стула, кинулась с кулаками на обидчицу.
– Ах ты, гадина, ты зачем Сеньку убила? – орала я, повиснув на мерзавке и молотя по ее выдающейся груди своими неубедительными кулаками.
Помнится, я хотела ее забить до смерти. Но тетка, по-собачьи встряхнувшись, скинула меня с себя, как пудель блоху. По закону подлости убийца Семена стояла прямо около перил, и я, взмахнув руками, как мельница лопастями, перелетела через борт. Я летела спиной вперед и любовалась на ночное звездное небо. Какие все-таки красивые на Москве-реке ночи! Чистые, прозрачные, будто хрустальные. И вода. Холодная такая вода, черт ее дери...
Следующее воспоминание – истошный мужской голос, который орет:
– Человек за бортом!
Человек за бортом – это, видимо, я. И чего они все там, на палубе, бегают, суетятся? Лежу себе на спинке, тихонько подгребаю руками и смотрю на звезды. О том, что температура воды не превышает пятнадцати градусов, стараюсь не думать. И вдруг плллюх – прямо мне на голову с неба валится жесткий тяжелый предмет. Сверху кричат, что это спасательный круг. Но я им не верю и, хитро улыбаясь, грожу пальцем. Знаем, мол, какой это спасательный круг. Это, скорее, головопробивательный круг. Потом какие-то люди подплывают ко мне на лодке и принимаются охотиться на меня и затаскивать к себе на борт, но я отличная пловчиха, и со мной эти штучки не проходят. Я начинаю плавать вокруг лодки и строить им рожи. И только когда уже основательно устаю – а случается это, когда уже начинает светать, я говорю: «Все, сдаюсь, чик-трак, я в домике...» И сама залезаю в лодку.
Потом, завернутая в плед, сидя в настоящем кубрике, я стучала зубами и тряслась как сумасшедшая, а рядом сидела Люська и извинялась за меня перед Маратом Юсуповым. И Аркаша тоже был рядом. А потом Марат вдруг посмотрел на часы, поднялся и сказал:
– Ну, господа, время уже позднее, вернее, раннее, так что лягушку-путешественницу я оставлю у себя, а с остальными вынужден попрощаться.
Отлично помню, как вытянулось у Люськи лицо и она даже, кажется, начала протестовать, объясняя, что произошла ошибка и остаться должна она, Люська, а меня замечательно довезет до дома Аркадий, но хозяин заведения мягко, но настойчиво выпроводил гостей из каюты. А потом подошел ко мне, обнял за плечи и, целуя в холодный нос, шепотом сказал:
– Люблю таких ненормальных...
Уже засыпая, меня приятно укачивала мысль, что это даже здорово, что мой парень – никакой не доктор Орлов, а мужественный и красивый Марат Сущевский в белом кителе капитана дальнего плавания.
* * *
Утро следующего дня началось самым причудливым образом. Сначала с меня содрали одеяло, а затем окатили ведром ледяной воды. И если бы я не умела нырять, непременно бы захлебнулась. Продрав глаза, я увидела, что на кровати рядом со мной отфыркивается совершенно голый Марат. А над нами, уперев руки в бока, стоит самая настоящая карлица в мотогоночном костюме и, пыхтя от возмущения, не может вымолвить ни слова. Первым пришел в себя хозяин ресторана. Схватив со стула полотенце, он сначала вытер лицо, а потом обмотал им бедра и заорал:
– Каринка, ты что, с ума сошла?
– С-котина! – обрела дар речи карлица. Она визжала высоким писклявым голосом, похожим на ультразвук. – У-род! Пр-редатель! Не успела я за порог – а он на тебе, сразу бабу приволок! Что же мне теперь, и к матери нельзя съездить? Всех уродок города Москвы у себя под одеялом собираешь, да? Ты хоть видел, с кем ты спишь? Где ты этого бухенвальдского заморыша только выкопал?
