И я подумала – ну и пусть. Пусть он такой облезлый. Зато на это сокровище никто, кроме меня, уж точно не позарится. Честно говоря, после разрыва с Лешкой отсутствие молодого человека наложило на меня отпечаток легкой паники и стремление хвататься за первого, кто обратит на меня свой благосклонный взгляд. Пусть даже он будет играть роль комического Мефистофеля в уездном театре оперетты. А вдруг это судьба?
В ответ на мой вопрос Люська скривила лицо и, брезгливо вывернув губу, протянула «Ктооо, тыыы, что ли? Да ты офигееела. Уж скорее это я ему нравлюююсь». А потом уточнила, что, однако, она с таким уродом не села бы в кофейне за один столик. На языке подруги это значило, что у хирурга-травматолога не было ни единого шанса покорить сердце привередливой красотки и добиться ее высочайшей любви. Ибо удостоившийся чести пить с Люськой за одним столиком в кофейне кофе автоматически обретал право разделить с ней постель.
Я отнеслась к словам подруги с известной долей скептицизма и, твердо уверенная в нежных чувствах, которые питает ко мне доктор Орлов, выпорхнула в коридор. Сосед рассеянно скользнул по мне взглядом, и вдруг и без того длинное лицо его еще больше вытянулось, а глаза впились куда-то в область моей груди. Ну наконец-то! Хоть кто-то оценил по достоинству мою маленькую, аккуратную грудь. Не то что у Люськи. У подруги тюнингованный лучшими пластическими хирургами Швейцарии пятый номер, и она все время норовит свое оплаченное валютой богатство выложить в вырез декольте... А то вот некоторые еще, бывает, вставят такие си... Но не успела я додумать эту занятную мысль, как Аркадий, точно сбесившись, сделал гигантский прыжок и сорвал с меня с таким трудом созданное рукотворное украшение.
– Ты где это взяла? – проревел врач, размахивая перед моим носом круглой металлической блямбой, от которой тянулся вниз мышиный хвостик кожаного шнурка. – Где, я спрашиваю, ты взяла датчик от израильского аппарата?
Я шарахнулась в сторону, а Люська, вклинившись между мной и хирургом, который, все еще сжимая в одной руке кругляш, второй рукой поднял меня над паркетом и яростно тряс за шкирку, испуганно прокричала:
– А ну-ка прекрати! Ты что, с ума сошел? Ты же платье порвешь, да и ее придушишь!
Аркадий разжал руки, и я с громким стуком упала на пол. Пока я вставала на ноги, отряхивала колени, поднимала с пола заколку фирмы Шанель и снова пристраивала ее на голову, приоткрылась дверь комнаты дяди Вени и его рассерженный голос произнес:
– Люся, какого черта? Идите играть на улицу. Я работаю, и потому кончай шуметь.
– Работает он, – под нос себе пробурчала Люська. – Тараканов лаком мажет...
– Ладно, девчонки, поехали в кабак. По дороге расскажу, в чем там дело, – сквозь зубы процедил доктор Орлов, засунул датчик с веревочкой в задний карман отутюженных брючек и первым покинул квартиру.
* * *
Злачное заведение под названием «Титаник» располагалось в прибрежных водах Москвы-реки. Под него романтичный уголовный авторитет Марат Сущевский приспособил белоснежный прогулочный пароход, что слегка покачивался на волнах недалеко от станции метро «Тушинская». И если бы не Люськины обширные дружеские связи в среде тусующейся молодежи, нам бы этот корабль-призрак ни за что не разыскать. А так подруга позвонила сначала одному, тот отослал ее к другому, другой переадресовал к третьему, третий подсказал позвонить четвертому, и вот уже через каких-то полчаса мы неслись на красном Люськином «мазератти» по Волоколамскому шоссе в сторону области и на повороте свернули к пляжу.
Доктор Орлов отошел от первого потрясения, вызванного лицезрением детали от пресловутого израильского прибора, почти полностью протрезвел и, развалившись на переднем пассажирском сиденье, непринужденно рассказывал о своем плане:
– Главное – это то, что я теперь знаю, где искать певичку. Ту, которая Сеньку отравила.
– А ты откуда знаешь, что Сеньку отравили? – подпрыгнула я на заднем сиденье, где места было так мало, что обычно с трудом помещался Люськин зонтик.
На что сосед, потягиваясь, самодовольно ответил:
– Что же я, не врач, что ли? Ты видела его лицо? Такая отечность только при интоксикации организма бывает. Значит, так, девоньки. Заходим в кабак, садимся за самый ближний к эстраде столик, и сразу же после музыкального номера я иду за кулисы. А вы отвлекаете охрану, чтобы не мешали мне с певичкой беседовать.
На том и порешили. Отвалив мою месячную зарплату за каждый из входных билетов, по мосткам взошли на палубу и уселись на корме. Сразу же за нашим столиком стояли колонки в человеческий рост, и это позволило нам предположить, что здесь и будут петь. Больше ни сцен, ни эстрад на корабле не было. Люська тут же прониклась духом здешней обстановки, закинула ногу на ногу и поманила пальцем юного морячка-официанта, почтительно стоявшего в стороне, дожидаясь, когда его позовут.
Но подошел к нашему столику вовсе не морячок, а усатый бобер в кителе и капитанской фуражке. Я сразу же догадалась, что это и есть хозяин заведения Марат Сущевский. Он склонился над столиком в галантном полупоклоне и приятным голосом произнес:
– Что наши гости будут заказывать?
В принципе я даже не сомневалась, что на усатого бобра неизгладимое впечатление произвела моя подруга. Люська тоже была в этом абсолютно уверена. Она выпятила грудь, оценивающе прищурилась, прикидывая, села бы она с Маратом пить кофе или нет, и, видимо, осталась им недовольна, потому что уже через секунду, самоутверждаясь, командным голосом заказала все меню, попросив принести сначала закуски и напитки, затем все остальное. Из напитков подруга выбрала только соки, пояснив, что моего «Шейка» здесь все равно нет, она за рулем, а остальным много пить вредно.
Когда стол был под завязку заставлен вазочками с салатами, креветочным коктейлем, сельдью под шубой и кучей других разносолов, юный морячок застенчиво подошел к нашему столу с характерной формы бутылкой зеленого стекла. Шаркнув ножкой и залившись румянцем, он проговорил:
– Вот, «Вдова Клико». Хозяин нашего заведения просил вам передать.
– Ну что же вы стоите? Открывайте, любезный, – как будто ей каждый день присылали к столу французское шампанское, распорядилась Люська.
– А коньячку ваш хозяин не просил нам передать? – дуясь на Люську за допущенный произвол, нахально поинтересовался доктор Орлов.
Я, засмотревшись на своего нового бойфренда, потасканного и никчемного, еле успела накрыть свой бокал ладонью и торопливо проговорила:
– Мне не наливать, я это не пью...
И тут же приятный голос у меня за спиной весело спросил:
– А что же вы, мадам, пьете, позвольте полюбопытствовать?
Это незаметно подкрался к нам даритель шампанского и следил за реакцией на свое подношение.
– У вас все равно такого нет, – убежденно ответила я.
– И все же? – не отставал Марат. – Да, разрешите представиться, – спохватился он. – Марат Юсупов, владелец этой старой посудины.
– Фи, подумаешь, тоже мне, тайна Мадридского двора, – фыркнула Люська, вдруг ни с того ни с сего принимаясь отчаянно строить глазки усатому бобру. – Да фигню всякую она пьет. Лонг-дринк под названием «Шейк» она пьет, вот что.
– И что же, настоящего шампанского не хотите попробовать? – удивился тот.
Но я не хотела. Когда-то, в далеком детстве, у меня была собака породы сенбернар по имени Орфей. Так вот, Орфей никогда не брал в рот незнакомую пищу. И даже если мы исхитрялись затолкать ему в пасть кусочек какого-нибудь нового продукта, он тут же раскрывал обман и выплевывал подметный кусок. Видимо, пищевыми пристрастиями я пошла в Орфея. В то же самое время у нас жила толстая глупая хомячиха по имени Мыша. Как-то раз за плохое поведение Мыша была отсажена в пластмассовую клеточку-переноску, а клеточка эта, в свою очередь, была поставлена на книжную полку, что висела высоко на стене. А как раз под книжной полкой стояла Орфеева миска с водой. И толстая глупая хомячиха, приложив поистине титанические усилия, все-таки перегрызла пластиковый прутик и совершила из клетки дерзкий побег.
Само собой, далеко она не ушла. Да и куда ей было деваться с висящей на стене полки? В принципе у Мыши было два пути. Она могла сигануть на пол и уйти в бега, а могла просто и без затей спрыгнуть в миску с водой и там закончить свои дни. Думаю, она не особо этого и хотела, просто именно так все и получилось. В общем, наша Мыша, вырвавшись из заточения, совершила героический прыжок точнехонько в собачью воду и стала там плавать, не предпринимая попыток выбраться на берег. Орфей, который в это самое время дремал рядом с миской – была у него такая привычка, – заслышав плеск, мигом открыл глаза, как будто это не он всего секунду назад дрых как убитый, вскочил на ноги и с любопытством сунул в миску нос. Вы поймете, что такое нос у сенбернара, если представите себе стоптанный кирзовый сапог сорок шестого размера. И вот Орфей сунул в миску свой немалый нос и принялся нюхать новую пищу, которую зачем-то бросили ему в воду, хотя он об этом и не просил. На вдохе хомячиха, обмирая от ужаса, влипала в ноздрю ужасного чудовища, на выдохе ее относило волной на другой конец миски и било о бортик. Что бы вы там ни говорили, но только разборчивость Орфея в еде спасла глупой Мыше жизнь. Другая собака непременно прельстилась бы неожиданным угощением, и неизвестно, чем бы для них обоих это приключение закончилось.
