– Принимай ящик шампанского! Запишешь, как подтоварку.
Парней было четверо. Двое занесли в ларек ящик «Спуманте», двое встали у двери. Того, что разговаривал тогда со мной и с Ванечкой, среди них не было. Все четверо смотрели на меня с ненавистью, которая была почти осязаема. Меня даже удивила сила этого чувства. И это из-за ящика шампанского! Да это я их должна ненавидеть!
В этот момент я поняла, что передо мной отморозки, которые не остановятся ни перед чем. Может, они уже убили не одного человека. Озябнув от их взглядов, я записала «подтоварку» в журнал. Саша строго наблюдал за этим. Убедившись, что все сделано, он кивком отпустил парней. Они медленно вышли, унося свою ненависть с собой. Больше я их не видела.
Вскоре после этого в ларьках появились рации. Рации были установлены в офисе и в машине подтоварки, так что проблем со связью больше не было. В случае непредвиденной ситуации стоило лишь связаться с диспетчером и попросить вызвать милицию или «скорую», как диспетчер делала это без лишних вопросов.
В это лето мне пришлось пережить еще один неприятный случай. Обычно витрины в ларьках завешивались шторками – и глазу приятно, и продавцов не видно. Витрина в нашем ларьке отличалась оригинальностью – позади товара стояли два больших, тяжелых зеркала. Они были установлены в специальных пазах немного под наклоном. Зеркала приносили немало неудобств: их было трудно передвигать, а об острые края я постоянно резала пальцы.
– Ты как Ломакин, – сказала мне Светлана, зайдя в ларек. – Вечно вся изрезанная. Он-то в гараже копается, а ты где умудряешься столько травм получать?
В самом деле, пальцы у меня были постоянно перебинтованы. Когда я предлагала Сергею разориться на шторки, он только головой кивал и говорил: «Угу». Дальше дело не шло.
Поскольку я была «совой», то договорилась с Ванечкой, что первую половину ночи буду работать я, а под утро у прилавка будет стоять он. Так у меня был небольшой шанс вздремнуть. Сменялись мы обычно в четыре часа ночи. К утру покупателей было мало, и Ванечка продолжал дремать возле кассы.
Однажды ночью я разбудила Ванечку. Он, кряхтя и жалуясь на горькую судьбу продавца, перебрался к окошку, соорудил себе лежанку из опустевших пластмассовых ящиков и лег прямо на них. Я уснула не сразу. Какое-то время лежала, глядя на полки с товарами из-под прилавка, лежанка была маленькая, и изголовье находилось почти под прилавком, прямо под зеркалами. Я услышала, как к ларьку кто-то тихо подошел и остановился у витрины. Еще я подумала, что надо бы лечь головой в другую сторону, и провалилась в сон.
В следующий момент я, оглушенная, вскочила на ноги. Звенело бьющееся стекло, я мало что соображала, лишь понимала, что витрина разбита, что зеркала, наверное, тоже разбиты, и что по теории вероятности одно из них, ближнее, должно было упасть вниз, на меня и отрезать мне голову. Все это я осознала за десятые доли секунды. Я поднесла руки к голове, ожидая нащупать все, что угодно… Руки наткнулись на осколки стекла и зеркала, торчавшие из волос. Все вокруг было усыпано битым стеклом. Снаружи кто-то убегал. Моя голова, слава Богу, была на месте.
Ванечка спал, как ни в чем не бывало. Меня это не столько поразило, сколько вдруг взбесило.
– Иван! – крикнула я вдруг зычным голосом. – Ты что, прикидываешься? Ларек разбомбили!
Ванечка стартанул с ящиков, будто спринтер. Он спросонья выбежал наружу, словно надеясь застать там хулиганов, но, конечно, они не стали его дожидаться. Обежав вокруг ларька, он вернулся внутрь, ошарашено осмотрел разгром и выдал:
– Вот это да…
– Ни фига себе! – взорвалась я. – Ну ты и спать!
– Ну че ты, нах-х… Ну не услышал… С кем не бывает.
Первым делом мы осмотрели витрину.
– Били битой или палкой, – изрек с видом знатока Ванечка.
– С чего это ты решил? – взъелась было я, но он показал мне пробой на оставшемся стекле, и я замолчала.
На лежанке мы нашли увесистый камень, им я получила по голове. Сбоку, ближе к затылку, набухала шишка. Осматривая зеркало, Ванечка вдруг присвистнул и замолк.
– Ты чего там? – спросила я.
– И как оно не упало… Смотри.
Камень практически разнес низ одного из зеркал вдребезги, осталась лишь тонкая ножка, на которой зеркало все еще продолжало держаться. Но и эта ножка была треснутой.
– Если бы я не прислонил зеркало вплотную к стене еще днем, оно бы упало вниз… – Ванечка не договорил, посмотрел на меня, и я выронила все пачки сигарет, собранные с пола.
После того, как я сама осмотрела зеркало, я села на ящик и долго не могла придти в себя, когда закуривала, руки тряслись. Лучше уж пусть меня застрелят из пистолета, чем вот так вот отрежет голову!
Я представила на одно мгновение, что было бы, если бы зеркало все же упало вниз, и меня опять заколотило.
До конца смены оставалась уйма времени. Мы прибрали валявшийся по всему ларьку товар. Сложили в пустые ящики большие осколки стекла и зеркал, вытряхнули мелкие осколки из одеял и одежды, подмели. Потом закрыли разбитые витрины щитами и подсчитали убытки. Своровали всего две бутылки водки да несколько пачек сигарет. М-да, у кого-то «горели шланги», а я из-за этого чуть не рассталась с жизнью.
Хозяева снова были недовольны.
– Чего это вы закрыли витрины? Почему не торгуете?
– Так все разбито… Сопрут еще что-нибудь.
– А через дверь, что, нельзя торговать?
Вот уж поистине, жадность человеческая удержу не знает.
Глава четырнадцатая
Каждому свое
….Моя личная жизнь оставляла желать лучшего, чему я сама была только рада.
– Вот, – сказала как-то Аленкина мать, Галина Семеновна, глядя на меня, – разведется Аленка с Серегой, и что, будет, как ты, одна сидеть? Нет, Лиана, это не дело…
Сама Галина Семеновна к пятидесяти годам вышла замуж в третий раз и, по-моему, без мужчин жизни не представляла. Мне же было и так хорошо. Никто не дергал меня, не играл на нервах, не грозился покончить жизнь самоубийством и выпрыгнуть из окна, никто не напивался и не смотрел на меня с презрением, обвиняя меня в ханжестве.
Я тратила деньги так, как хотела, вставала во сколько придется, допоздна читала Хемингуэя и Роберта Желязны и даже думать не хотела об отношениях с мужчинами. Впрочем, летом я немножко и ненадолго влюбилась.
Влюбленность носила платонический характер. Немножко и ненадолго – это точное определение, поскольку я вполне могла обойтись и без этого человека, а нравился он мне просто потому, что на горизонте больше никого достойного не было. Его звали Семеном, он работал водителем на машине подтоварки. Он был разведен, некрасив и напоминал Чака Норриса в молодости. Ему было двадцать два года.
Наверное, меня привлекла его открытость, жизнерадостность, без улыбки он никогда в ларьке не появлялся. Вместе с тем он был всегда собран и, насколько я могла понять, очень серьезно относился к семейной жизни. Настолько серьезно, что через два месяца после развода женился снова. Это известие привело меня в уныние ровно на два дня.
Зато состояние влюбленности несколько сгладило унылые будни, и я даже написала несколько стихотворений. Впрочем, что еще было делать по ночам? Ведь несмотря на все трудности, было теплое лето, по утрам мимо ларька в направлении водохранилища шли загорелые, беззаботные пары, вечерами они возвращались обратно, утомленные солнцем, жарой и купанием. Под березками в сумерках то и дело застывали в объятьях влюбленные парочки, а по ночам в распахнутое окошко вливался особый ночной запах города, который напоминал о том, что где-то существуют магнолии, горы, море, белые корабли и красивые, беззаботные люди, к числу которых я не принадлежала.
Я записывала стихи на разорванных коробках из-под сигарет и потом, утром, дома переписывала их куда-нибудь, чтобы не забыть. Строчки приходили с синевой темной ночи и ложились на гладкую, блестящую бумагу темно-синими чернилами обычной шариковой ручки.
***
Эта сизая ночьРастеклась, словно дым, по дорогам,По дорогам судьбы, где не ведаешь ты, что творишь…И пытаюсь прочувствовать я,Как к сомненьям моим и тревогамДобавляется то, как ты, что-то скрывая, молчишь…
***
Прости меня за то, что я не сделал…За то, что нежных рук не целовал…Что не дарил цветы, за то, что предал.За то, что очень редко обнимал.
За то, что думал о другой, не зная,Как любишь ты, малыш мой дорогой.За то, что думал о тебе, ласкаяДругую женщину, ту, что была со мной.
Прости за то, что не сказал, не понял…Прости меня за то, что не люблю…Прости за то, что лгать не очень склонен.Прости за то, что правду говорю.
….Вот так и бывает. Кто-то выходит замуж, а кто-то сочиняет стихи в вонючем ларьке и курит одну сигарету за другой. Каждому свое.
Глава пятнадцатая
Другие
