Худенькая девчушка, лет пятнадцати-семнадцати, в джинсах, на заду у которых написано «x-clusive»[2], в блестящей многочисленными заклепками куртке, показывает наманикюренным по локоть ноготком на розовый телефон в витрине магазина и говорит, задыхаясь от восторга, своему кавалеру:
— Дима… Дима! Смотри… смотри, как я его хочу… Он такой… ну такой… — и добавляет умильно, — пиздатенький…
* * *
— Они обе такие близняшки — даже пальто у обеих красненькие, с черными пуговичками. И помада одинаковая на вкус, и родинки в таких местах… местах… а как я их нашел-то, эти родинки… Отдельная история… Умрешь со смеху.
— Так ты, Жорик, что… с ними с обеими?… Давно?
— Ну да. Уже полгода. Жалко их разлучать…
Тут подошла маршрутка, и приятели уехали, а я остался доедать мороженое. Не люблю я в транспорте ехать с мороженым. Того и гляди, кого-нибудь испачкаешь.
* * *
Франция и Нижний Новгород никак не оставляют попыток сойтись в чистом поле русского языка и его замусорить. Проезжая по Минскому шоссе, видел рекламный щит с надписью «ангар-бутик». Еще немного, и мы увидим «сортир-бутик». Почему бы и нет…
* * *
Шёл по переходу между «Добрынинской» и «Серпуховской». Ну не то чтобы шёл, а протискивался, сдавленный со всех сторон, как лосось на нересте. Краем глаза заметил у стены перехода совсем старую старуху в чёрном платке и с тёмным лицом. В руках она держала картонку со словами «Жить тяжыло». Я ей верю. Я понимаю, для того, чтобы иметь возможность подавать всем нищим в московском метро, надо быть депутатом или олигархом, но этой я бы подал, если бы имел возможность хотя бы рукой пошевелить. А сегодня её уже там не было.
* * *
Заглянул в магазин, купить килограмм, а то и полтора, какой-нибудь еды. Скучающая нимфа продавщица колбасного отдела, с такими грудями, «каких читатель, верно, никогда не видывал», притиснув ими поддон электронных весов, отчего у последних глаза на лоб цифры начали из окошек выпрыгивать, доверительно мне сообщила: «Мужчина, возьмите сардельку. Не пожалеете. Она сегодня просто волшебная». И я взял. Не потому, что хотелось волшебства — я его уже хотел, да и волшебство продавщиц колбасных отделов мне без надобности, а потому что люблю сардельки. Есть люблю, а так — нет.
* * *
На «Баррикадной» в вагон вошла женщина в чёрном платке и со множеством золотых зубов. Из-под замшевой куртки, аккурат пониже спины, у неё выбивался конец другого платка — красного, с жёлтыми и золотыми цветами. Женщина поздравила всех с праздником (я не расслышал из-за шума поезда, с каким, но полагаю, что со своим, профессиональным) и двинулась вдоль вагона, мощно раздвигая протянутой рукой пассажиров. Тем, кто подал, она желала «всех творческих благ». Подавали, однако, мало и неохотно. А всё потому, что вошла не в тот вагон. Надо было ей пройти по вагону с писателями, артистами или художниками. А мы… Мы просто ехали на работу.
* * *
Раньше я думал, что в столице жизнь кипит. Ну, по крайней мере, что-то там булькает, в этом котле со смолой и серой. А иной раз посмотришь… Каждый день, как иду на работу и с неё по шоссе Энтузиастов, аккурат в тот момент, когда прохожу под железнодорожным мостом, построенным по проекту инженера И. Э. (тоже, небось, Энтузиастович по батюшке) Аршавского, по нему маневровый тепловоз толкает цистерну с хлористым кальцием. Она уже и заржавела, эта цистерна, уже и надпись «хлористый кальций» еле видна, а её все толкают и толкают. С другой стороны, если на себя оборотиться… Тоже каждый день по два раза по шоссе, как та цистерна. Ещё, правда, не очень ржавый, но надпись уже не очень. Но с каким постоянством, достойным, может, и не лучшего, но уж точно какого-нибудь более полезного применения…
А вот ещё в метро рядом со мной сел мужчина и раскрыл газету «Известия». А в ней статья с картинкой про отечественный истребитель пятого поколения. Само собой, я сразу же начал тоже её читать. Нет ничего интереснее статей про самолётики, которых интереснее только статьи про кораблики. И только я стал шевелить губами, читая про истребитель, как сосед мой зевнул, закрыл газету, потом встал и начал пробираться к выходу из вагона. А на его место сел другой мужчина, вытащил из портфеля точно такую же газету «Известия» и открыл её на той же странице. Я даже губами не успел перестать шевелить. Что же получается? Живи ещё хоть четверть века… Исхода нет?! А откуда ему взяться, если вы едете по кольцевой? Да и на радиальных исход тоже не валяется. Упрешься лбом в какое-нибудь «Алтуфьево» или «Новогиреево» — и всё. Совсем всё.
А вы говорите — жизнь кипит. Хорошо, если чайник. Или щи в кастрюле. А чтобы жизнь…
* * *
Поднимаясь на эскалаторе, стоял позади высохшей, почти прозрачной старушки, у которой вдруг зазвонил телефон. Как старушки ищут телефон? Сначала всплёскивают руками, роняют хозяйственную клетчатую сумку, потом подхватывают её, потом водружают на нос очки, потом их прячут и начинают искать телефон по всем закоулкам своего старомодного ветхого шушуна, потом не находят и принимаются лихорадочно рыться в своей клетчатой хозяйственной сумке. Достают полиэтиленовый пакетик с документами и кладут обратно. Нашаривают, наконец, источник звона, но им оказывается большая связка ключей, потом сами собой вылезают спрятанные очки и не хотят лезть обратно в сумку, потом появляется пузырёк с маленькими красными таблетками, потом… находится телефон, уже охрипший от долгоиграния Dies Irae из моцартовского реквиема в тяжёлой металлической обработке.
* * *
В подземном переходе возле станции метро «Шоссе Энтузиастов» есть неприметный киоск. То есть, на первый взгляд, его и нет вовсе. Даже и на второй. Вернее, его не каждый может заметить — только старожилы. Я вот первые полгода и не замечал, а потом вдруг раз — и заметил. Сидит в нём женщина с зелёными глазами и торгует сушками. Только сушками. Простыми, не сдобными, без всякого мака или, там, кунжута. Сушки-то простые, но… непростые. Если идти по шоссе и сосать их, а ещё и не откликаться ни на какое другое имя, кроме как Саша, то будет тебе счастье. И в личной жизни, и вообще. Могут зарплату, к примеру, повысить. Нет, мне не повысили, но я по дороге на работу нашёл пять рублей на тротуаре. Одной бумажкой. Вечером пойду — буду в оба глаза смотреть. Я тут прикинул — если по пять рублей утром и вечером… Это если по пять. А если по… Страшно подумать. Но это если без вычета цены сушек.
* * *
Между станциями «Проспект Войны» и «Шоссе Пессимистов»[3] поезд вдруг остановился. Женский голос из репродуктора попросил сохранять спокойствие. Скоро, мол, тронемся. Мы постояли минут пять. Свет в вагоне помигал и погас. За окнами раздалось гулкое уханье, стоны, и по кабелям на стене побежали зелёные огоньки. В репродукторе зашуршало, зашипело и захрипело на два мужских голоса:
— Опять Лазарь балует. Уже и в дневную смену от него житья нет.
— Это какой же Лазарь?
— Послал бог ученичка. Какой Лазарь… Историю конторы учи, двоечник. Один у нас с тобой здесь Лазарь. Каганович. Дух его мается на чёрной ветке…
— На чёрной? А на схеме…
— Дурак ты, Серёга. Нет этой ветки на схеме, нет. Мне ещё дед рассказывал, есть на чёрной ветке такая станция… Слышь, опять стонет. За последний год четыре машиниста умом тронулись от его фокусов. Мне б только до пенсии дотянуть — ни одного дня не останусь…
В темноте вагона тускло голубели светлячки мобильников. Кто-то сказал прокуренным басом: «Мам, я щас уписаюсь». Вдруг зелёные огоньки за окнами пропали, зажёгся свет, в репродукторе щёлкнуло, и женский голос произнёс: «Осторожно, двери закрываются. Следующая станция — “Площадь Контр революции”». Поезд тронулся, и мы вместе с ним.
* * *
Проходя мимо одного из столичных институтов, видел приклеенное на столбе объявление: «Эксклюзивные решения для ваших задач по физике и математике». Если следовать нынешним российским рекламным штампам, то задачи должны быть из разряда «элитных». От создателей культовых задачников по математике и физике для поступающих в вузы.
* * *
Сегодня в метро было так жарко, что у одной девушки стали плавиться веснушки. Сначала она пыталась их слизывать, да разве достанешь языком лоб или ухо. Потом она тёрла лицо бумажными носовыми платками, но только ещё больше размазывала веснушки по щекам. Это и понятно — насухую тут ничего не сделаешь. К счастью, на «Алексеевской» несчастную поджидал молодой человек, который сразу же стал её облизывать.
* * *
Проходя мимо хрупкой маленькой торговки постельным бельем на Измайловском рынке, державшей на вытянутых руках простыню в огромных, ядовитых цветах-мутантах, от которых чешется все тело и снятся кошмары, краем уха услышал, как она говорила своей подружке:
