– Что случилось? – спросил лейтенант Грошев. – Вроде по радио хорошую погоду обещали, а тут гром гремит.
– Вот, товарищ милиционер, полюбуйтесь. Я тут птицу пасу, а они на выпасе который день мяч гоняют. Гусю от этого вред.
– Ну? Гуси спортом, стало быть, не увлекаются?
– Да какой тут спорт? – не поняла его тётка. – Штраф надо наложить, и всё тут. Я уже и заявленьице писала.
– Прочёл с интересом, – сказал лейтенант Грошев.
– Вы, значит, наш участковый будете?
– Да уж и есть с сегодняшнего дня.
– Вот и ладно. Значит, я там всё описала. Непорядок, чтоб гусей пугать.
– Это и есть перепуганные гуси? – кивнул лейтенант Грошев в сторону пруда.
– Мои, как же, мои это гуси.
– Да вроде у них настроение бодрое, а?
– Чегой-то? – не расслышала тётка.
Тётя Нора, пока лейтенант Грошев говорил, стояла неподвижно, как статуя в парке, и глядела куда-то вдаль, поверх гусиных голов.
Ариадна сначала испугалась, увидев милиционера, потом, почувствовав, что бояться нечего, подняла голову.
– Рекс, Рекс, тётя Нора, это же наш Рекс! – загудела басом Ариадна.
Она кинулась к Кеше.
Кеша попятился, вспомнив о несговорчивой калитке, попытался спрятаться за ногу лейтенанта Грошева. Вид собаки вызвал у тётки новый прилив красноречия.
– Видите, видите, товарищ милиционер! Собак водют. Собака тоже может гуся угрызть. Штраховать, одно слово!
– Кого штрафовать, собак, что ли? Тётка на мгновение оторопела, но, поняв, что лейтенант Грошев шутит, сама захихикала. Потом, боясь, чтобы её не перебили, стала быстро-быстро говорить:
– Я в город молоко вожу. Мне одна женщина, учёная очень, даже сказала: от собак деревьям извод, сохнут они, значит…
– Что же они, собаки, керосином, что ли, заряжены? – перебил её лейтенант. – Всё дело-то яйца выеденного не стоит, нашли о чём заявление писать. Ну люди, ну гуси, ну собаки… В мире надо жить, вот что!
– А штраховать? – спросила тётка.
– Да некого и не за что, – спокойно ответил ей лейтенант Грошев.
Он козырнул сначала тётке с парома, потом тёте Норе и быстро пошёл прочь. Кеша кинулся за ним.
– Ты чего это, ласковый? Рексом тебя зовут?
– Да нет. Я же рассказывал. Это там, где калитка.
– А-а, ну-ну, – сказал Грошев, думая о чём-то своём. А потом сказал, видимо что-то додумывая, вслух: – Грамотные. Пишут. Руки грамотные, а души тёмные. – И обращаясь к Кеше: – Ну вот и пришли!
Домик милиции был маленький, в четыре окна, обшит досками и покрашен синей краской.
Палисадника у домика не было, а прямо возле крыльца цвёл куст сирени и росла мальва – вытянулась уже, но ещё не цвела, раскачивала на ветру длинные стебли с бутонами.
– Это наше отделение, – сказал лейтенант Грошев.
На вывеске было написано: «ПОРЕЧЕНСКОЕ ОТДЕЛЕНИЕ МИЛИЦИИ».
– Погоди на крылечке, я сейчас, ласковый, и пойдём тогда.
– А они меня не прогонят?
– Кто – они? Тут народ хороший. Никого не бойся.
Кеша сел.
Лейтенант Грошев зашёл в синий домик и очень быстро вышел.
Кеша тут же поднялся ему навстречу.
– Вот дела-то какие. Ещё поработать надо. Какой-то пацан Харитонов пропал. Убежал из детского сада. Харитонов. А как звать – неизвестно. Дежурный не понял. Два раза, говорит, переспросил. Отвечают: «Хвостик». А какое же это имя для пацана – Хвостик? Ну, ласковый, пойдём искать. Поможешь мне, ладно? А потом уж и твоего приятеля разыщем.
Глава седьмая.Преступники в бузине
– Ты погоди, цыплачок, – утешал дедушка Колдырь. – Ну не плачь, не плачь, я это так сказал. Сейчас уладим. Иди-ка сюда.
Дедушка повёл Ростика за дом. За домом были грядки. Над молодыми ещё огуречными плетями, покачиваясь, расцветали маки.
К стволу высокой и голой, одной-единственной на огороде сосны был прибит рукомойник. Кусок серого хозяйственного мыла лежал на блюдечке, прямо на земле.
– Мой ноги-то, – сказал дедушка и большим пальцем правой руки нажал носик рукомойника.
Из рукомойника потекла тёплая, нагретая на солнце вода. Ростик сбросил сандалии.
– Ну вот, то и сё, вроде керосин отбили.
– А всё-таки как собака-то, дедушка, а? – спросил Иван.
– Собака-пёс? Искать будем. Только тебя-то вот, цыплачок, как бы маманя искать не стала.
– А мама в городе, на работе. Она на льнокомбинате работает.
– Ну, стало быть, не угадал. Бабаня, стало быть.
– Нет, бабушка далеко живёт, в Пензе.
– С кем же ты живёшь?
– С детским садом.
– С кем, с кем?
– Ну, на той стороне, – вмешался Иван. – За переправой. Сад. Льнокомбинатский.
– А-а-а, то-то я тебя на пароме видал. С собакой-псом. Погоди, дак тебя там хватились небось, в саду-то!
Ростик опустил глаза.
– Я не знаю, что делать, – честно признался он.
Ростику пришлось рассказать дедушке Колдырю всю историю с самого начала.
– Глеб, говоришь? – переспросил дедушка. – У кого же это внучонок Глеб?
– А есть ещё Кирилл и Мефодий, – некстати вылез со своей учёностью Иван. – Они азбуку сочинили. Чего смеяться-то? Буквы изобрели.
– Да это, никак, Митрия Глебыча, – продолжал размышлять дедушка. – У них всегда в роду Глебы. Да, Митрий Глебыч, он как можжевеловый корень, карактерный… Вот чего, чурачки. Людей так нельзя тревожить. Ты, Ванюш, давай на паром да мальца в его детский сад проводи. А то они там измытарются, чай, уже заискались.
– А как же Кеша? – приуныл Ростик.
– Да схожу к Митрию Глебычу, погляжу. Может, он, собака-пёс, туда сам придёт.
– Кеша умный, – сказал Ростик.
– Ясно, умный, – подтвердил дедушка. – Ну, в добрый час, цыплачки. Ванюшка, ты потом зайди, я тебе камеру-то залепил, сохнет.
Иван и Ростик пошли обратно к посёлку. Некоторое время шли молча. Солнце зашло за облако. В роще было уже не так светло. И на душе у Ростика тоже было мрачно.
– Ростислав, слышь, на минутку домой зайдём, есть охота. Бабушка оладьев напекла.
Вот и лавочка. Вот и калитка. Иван нырнул во двор. Ростик остался ждать. Сколько собачьих следов на дороге! А вдруг Кешины? Нет, наверно, не Кешины. Мало ли собак ходит по дорогам!
Из калитки выглянул Иван. Выражение лица у него было хитрое. Он подмигнул Ростику и скрылся. А через секунду калитка не просто открылась, а как-то с грохотом отпрыгнула. Иван стремительно выкатил со двора мопед.
– Видал?! – кричал Иван в полном ликовании. – Видал?! Федька мопед запереть забыл. Айда, сейчас до парома доедем!
– А разве тебе разрешат?
– А кто спросится-то? Ведь он его не запер!
Мопед слепил глаза никелем. Сзади, за седлом, был голубой багажник. Иван скомандовал:
– Садись на багажник, Ростислав! Сейчас до парома доедем.
Ростик влез на багажник, сел. Иван взгромоздился в седло, нажал на педали. Мотор не завёлся. Ивана это не смутило.
– Слезай! С горы поедем, он с горы заведётся.
Иван почти бегом повёл мопед за красные резиновые ручки. Ростик поплёлся за ним, последний раз с тоской оглянувшись на собачьи следы. Кешины? Или не Кешины? Может, дурак, что не подождал на лавочке? Может, Кеша приходил?
Иван выкатил мопед на дорогу. Она спускалась вниз крутым скатом и соединялась с большой дорогой, по которой Ростик и Кеша утром поднялись от берега к посёлку. Там торчал уже знакомый Ростику осокорь, и бузинные кусты тоже были на месте. Паромный причал был скрыт за поворотом, зато виднелся тот берег, поросший соснами, и стайка белых уток у того берега, и чья-то лодка возле травы.
«Как далеко отсюда видно!» – подумал Ростик.
Солнце опять выглянуло из-за облака. Высоко в небе, неслышный с земли, казалось, медленно плыл-уплывал маленький блестящий самолёт. Запел жаворонок. Ростик поискал глазами, где он поёт, но не нашёл. Возле дороги росла серебристая полынь. Ростик сорвал листок, растёр пальцами, понюхал. Мама всегда так делает.
– Вроде бы дорога не очень крутая, – сказал Иван. – Чего смеяться-то! Я видел, как с неё раскатили «Москвича», а потом он завёлся. А это – мопед. – Он что-то покрутил возле руля, постучал по голубым щиткам, попробовал, крепкие ли спицы, надуты ли шины. Словом, явно подражал старшему брату Фёдору, владельцу нарядного мопеда. – Ну, садись, Ростислав!
Ростик опять залез на багажник. Иван, переваливаясь с боку на бок – ноги ещё толком не доставали, – стал жать на педали. Мопед двинулся, как самый простой велосипед. Мотор молчал. Но с горы машина поехала быстрее, и скорость её всё увеличивалась на спуске. И вот уже мопед несётся почти сам по себе, нисколько не желая слушаться Ивана. Иван вцепился в руль так, что у него пальцы стали лиловыми. У Ростика во рту противно дрыгает язык. Какие-то камешки подскакивают с дороги и больно бьют Ростика по ногам и ударяются о спицы, и спицы неприятно взвизгивают.
Иван напряжённо смотрит на дорогу. А дорога сама как-то странно кидается под колёса. Мопед совсем перестаёт ему подчиняться, он едет вовсе не туда, куда его старается направить Иван. Вот мопед неожиданно свернул с дороги, три раза подпрыгнул на кочках и свалился. Руль свернулся на сторону, и переднее колесо как-то жалко скособочилось. Ростик упал боком. Он ушибся, но не сильно: с багажника всё-таки не так высоко падать. Иван перелетел через руль и расшибся сильнее. На скуле у него краснела ссадина, и руки он ободрал, и колено зашиб. Вид разбитого мопеда здорово его испугал. Он попытался поднять машину, потом опять положил, стал выправлять переднее колесо, но оно не выправлялось. По дороге кто-то спускался к парому. Иван оглянулся. Батюшки мои, милиционер!
