Иван напряжённо смотрит на дорогу. А дорога сама как-то странно кидается под колёса. Мопед совсем перестаёт ему подчиняться, он едет вовсе не туда, куда его старается направить Иван. Вот мопед неожиданно свернул с дороги, три раза подпрыгнул на кочках и свалился. Руль свернулся на сторону, и переднее колесо как-то жалко скособочилось. Ростик упал боком. Он ушибся, но не сильно: с багажника всё-таки не так высоко падать. Иван перелетел через руль и расшибся сильнее. На скуле у него краснела ссадина, и руки он ободрал, и колено зашиб. Вид разбитого мопеда здорово его испугал. Он попытался поднять машину, потом опять положил, стал выправлять переднее колесо, но оно не выправлялось. По дороге кто-то спускался к парому. Иван оглянулся. Батюшки мои, милиционер!
– Иди сюда, прячься! – крикнул Иван и ринулся к кустам бузины.
Он дёрнул Ростика за руку и втащил его под кусты. Там не было травы, земля была взрыта дождевыми червями, пахло сыростью, каким-то лекарством и погаными грибами. У Ростика на ноге саднила содранная кожа да ныл слегка локоть левой руки. Ему опять, как тогда на пристани, показалось, что он заболевает.
Глава восьмая.Ещё тревожнее
– Ну что, Мария Васильевна?
– Да говорят, какой-то лейтенант Грошев его ищет. Говорят, никаких несчастных случаев не было. Успокаивают.
– Ох, ужас, ужас! Мария Васильевна, давайте звонить на льнокомбинат.
– Придётся.
– Звоните, Мария Васильевна.
– Елизавета Елизаровна, вы звоните, я к ребятам схожу. Они там с Дусей, надо её на кухню отпустить.
* * *
– Ну вот, молодец, Саша, хорошо вылепил мишку.
– Это не мишка, это собачка.
– Ах да, да, хорошая собачка.
– Мария Васильевна, и у меня собачка.
– Да, да, и у тебя. Павлик, а ты что так сидишь?
– Я не так сижу.
– Но ты же ничего не лепишь.
– Не леплю.
– Что ты сегодня капризничаешь, Павлик?
– Я не капризничаю. Я Ростика жду.
– Ох, наказание!
* * *
– Девушка, да послушайте же, девушка, я льнокомбинат просила! Как это – не отвечает? Ну, цех не отвечает, в завком позвоните, я же вам два номера дала.
* * *
– Ну что?
– Ничего. Не соединят никак. Сейчас ещё покручу.
– Давайте я сама.
– Хорошо, Мария Васильевна.
* * *
– Поречье? Поречье, что там льнокомбинат? Жду. Алло! Алло! Товарищ Харитонова? Это Мария Васильевна. Из детского сада.
– Мария Васильевна? Что случилось, Мария Васильевна?
– Да нет, вы не тревожьтесь, вы только не тревожьтесь!
– Что случилось? Что с Ростиком?
– Он кашлял, был в изоляторе.
– Что случилось? Он заболел?
– Он ушёл…
– Как – ушёл? Куда? Я ничего не понимаю.
– Он недолго был один. Я пришла кормить его обедом…
– Его с обеда нет?
– С обеда нет.
– Боже мой, там ведь река!
– Да нет, река ничего. Мы в милицию звонили.
– Почему в милицию? Я сейчас приеду. Алло! Вы слышите? Я сейчас такси возьму и приеду. Где же он, боже мой! Я приеду!
– Она приедет.
– Мария Васильевна, я к реке пойду.
– Хорошо, Елизавета Елизаровна, только вы что-нибудь примите, на вас лица нет!
Глава девятая.«Харитонов – это я»
Иной раз шаг шагнёшь – просто шагнёшь, а другой раз шагнёшь – и что-то важное случится. Уже сколько улиц прошли лейтенант Грошев и Кеша совсем понапрасну, а на этой улице Кеша вдруг что-то почувствовал, заволновался. Это же Глебова улица! Вот гора свежего песка у чьего-то забора, вот сгорбившаяся от старости, дуплистая, вечно о чём-то вздыхающая ива, а вот и Глебова калитка!
– Ты что это, ласковый? Что тебе померещилось?
– Здесь, здесь! – крикнул Кеша. – Здесь живёт Глеб. Вот тут, тут!
Лейтенант Грошев подошёл к калитке. С той стороны сомкнутым строем стояли высокие кусты жёлтой акации. За забором разговаривали два голоса, а людей не было видно из-за густой зелени кустов.
– Всякий на свой манер воспитывает, – говорил сердитый голос. – Без зверья обойдёмся.
Другой голос возражал ему:
– Да не прав ты, Митрий Глебыч. Всякий зверь человека слабее, потому как разум и слова ему не дадены. И оттого ему забота нужна и защита. А забота-то, она душу мягчит. Кто в малолетстве жалость к живому имеет, тот вырастет – к людям душой обернётся, сердцем прилепится.
– Сказал уж… – опять вступил в разговор сердитый голос. – Псарню в саду разводить не позволю! У меня в саду клубника. И в доме у меня чистота.
Лейтенант толкнул калитку. Где-то к калитке был приделан звонок. Калитка открылась – звонок позвонил.
На узкой садовой дорожке стоял Дмитрий Глебович – Глебов дедушка.
– Ошибка, – сказал он лейтенанту Грошеву. – Сюда милицию не вызывали. Вам нужен дом семь, а наш – девять.
– Зачем мне дом семь? – удивился лейтенант Грошев. – Мне дом семь совершенно ни к чему. Мне Глеб нужен.
– Глеб? Когда же это он накуролесил? Он и за калитку-то вчера не выходил!
– А где он?
– Нету. Увезли. Заболел, и увезли.
– Куда?
– На аэродром, – сказал Дмитрий Глебович с раздражением. – Фокусы.
– Какие фокусы?
– Лечить.
– Как – лечить?
– Так вот. Новомодные фокусы. Парень коклюшем заболел, кашляет, так ему вместо тёплого молока с мёдом самолёт прописали. На самолёте, мол, если, мол, по воздуху полетать, кашель, мол, проходит. Фокусы и один пустой расход.
– А, поздорову ли, милок!.. – Это лейтенанта Грошева приветствовал возникший из-за куста акации дедушка Колдырь. – Ну дак, то и сё, бывай, Митрий Глебыч.
Он обошёл Глебова дедушку, сойдя с узкой дорожки – на ней было не разойтись, – и вместе с козырнувшим Дмитрию Глебовичу лейтенантом Грошовым вышел за калитку. Калитка опять позвонила.
Кеша, не дозевав очередной нервный зевок, подбежал к ним.
– Вот ты где, собака-пёс! – поразился дедушка Колдырь. – А цыплачок-то уж какой иск из-за него принял.
– Тут что-то все друг друга обыскались! – усмехнулся Грошев. – Я тоже насчёт всяких «цыплачков» розыск веду… Фома Никитич, тороплюсь, хочу до пристани дойти.
Лейтенант Грошев и дедушка Колдырь, слегка прихрамывая, пошли рядом, а Кеша за ними сзади – шаг в шаг.
– Так что это за «цыплачок»?
– Да тут один из-за собаки-пса из детского сада вбежки убежал.
– А кто такой? Из какого сада? Как фамилия?
– А я не пытал фамилию. Из льнокомбинатского сада. А что, хватились?
– Одного какого-то хватились. Запутаешься тут с ними! Их тут вроде бы целых два бегают.
– Ну, я этого-то назад наладил. Ванюшку с ним к парому послал.
– Так. Съезжу-ка я на ту сторону, узнаю. Вышли на дорогу, ведущую к пристани.
Показалась купа бузинных кустов. На дороге никого не было, но Кеша насторожился. Он остановился, его чёрный нос заходил из стороны в сторону.
Ветер, долетевший от бузины, принёс знакомый запах. Кеша помчался к кустам:
– Ростик! Ростик!
В ту же минуту дедушка Колдырь взмахнул руками, удерживая равновесие. Он споткнулся о колесо искалеченного мопеда. Лейтенант Грошев сделал шаг к нему. В этот момент из бузинных кустов выполз на дорогу перепуганный Ростик, а в противоположную сторону, прочь от дороги, шастнул Иван.
– Ванюшка! Ах ты, ботало коровье, стойка! – Голос у дедушки Колдыря был необычный, сердитый.
– Та-ак, – сказал лейтенант Грошев. – Это что, марсиане тут приземлились? – Он показал на разбитый мопед.
– На Марсе воздуха в восемь раз меньше, чем в земной атмосфере, – мрачно сказал Иван. – Там человеческие существа обитать не могут.
– Да? Поди ж ты! Так это, может, кто-то чужой мопед разбил, а?
– Ты чего ж это в сад-то не вернулся? – спросил Ростика дедушка Колдырь.
– А ты кто такой? – одновременно спросил его лейтенант Грошев.
– Ростик.
– А Харитонов кто? Он с тобой?
– Харитонов – это я, – прошептал Ростик.
– Ты?
Лейтенант Грошев захохотал.
– «Хвостик»! Дежурный-то не понял! Ростик, значит, а не «хвостик», как это я не догадался! Ну, небеса проясняются. Значит, вместо двух пропаж – одна, и та нашлась.
Он опять засмеялся, а потом строго сказал Ивану:
– Ну вот что. Ты давай транспортируй мопед домой, получай за это порцию благодарности, а завтра чтоб в отделение пришёл.
– Зачем? Я ничего не сделал… – заканючил Иван. – Это Федькин мопед, не чужой.
– Я уж понял, что Федькин.
– Так я что? Я его в детский сад вёз, я не виноват, это центр тяжести сместился…
– Разговор у меня с тобой завтра будет, профессор.
Хмурый Иван поднял машину. Ни на кого не глядя и ни с кем не простившись, стал толкать упирающийся мопед вверх по дороге. Маленькая аккуратная птичка трясогузка, которая в этот момент переходила дорогу, отлетела в сторону и опять зашагала, недовольно покачивая хвостиком.
– Ну что, милок? – обратился дедушка Колдырь к лейтенанту Грошеву. – Я, может, пойду? Завтра утром смолу курим, там разобраться надо бы.
