из мощного океанского течения, проплывая мимо американского побережья, а не плыть дальше по течению в сторону Европы. Уже через год американские мальки проходят свою первую метаморфозу и превращаются в стеклянных угрей, в то время как европейские плывут с течением еще два долгих года и становятся стеклянными угрями только через три.
По мнению Шмидта, именно в этом и состоит уникальность угря. Не его метаморфозы, не то, что взрослые серебристые угри уплывают в море и переплывают океан для размножения. «То, что делает угря исключением среди рыб, как и среди прочих животных, — это невероятный масштаб того путешествия, которое он совершает, еще будучи мальком».
К весне 1914 года Йоханнес Шмидт чувствовал, что до его цели уже рукой подать. Нерестилище угря все приближалось, наблюдения указывали в одном направлении, и требовалось лишь снарядить новую экспедицию. Естественно-научный метод — эмпирическое и систематическое наблюдение — после десяти лет поисков все же оказался верным. Скоро истина покажется под микроскопом. В мае 1914 года он обнаружил двух мальков длиной всего по девять миллиметров.
И тут вмешались прочие причины. Сначала шхуна «Маргрете» затонула, сев на мель на рифах возле острова Сент-Томас. К счастью, собранных мальков удалось спасти, но, как писал Шмидт, «мы оказались на острове Сент-Томас без корабля, и единственное, что нам оставалось, это попытаться убедить грузовые суда продолжать свою работу».
А чуть позднее, в июле 1914-го, разразилась Первая мировая война. Атлантика вдруг стала не только загадочным местом размножения угря, но и зоной боевых действий. Подводные лодки патрулировали моря, держа на прицеле все, что могло двигаться. Многие из кораблей, участвовавших в исследованиях Шмидта, были потоплены, и плавать по океану в погоне за прозрачными «ивовыми листиками» теперь было не просто безумной идеей — это стало опасно для жизни.
Пять долгих лет пришлось Йоханнесу Шмидту сидеть дома, дожидаясь, пока великие державы закончат свои разборки и ему снова можно будет приняться за свои куда более важные дела. Тем временем он обрабатывал собранные на тот момент материалы, фотографировал пойманные экземпляры, создавал каталог, рисовал таблицы и диаграммы. В большом нетерпении, ибо прекрасно знал, что надлежит делать, «как только закончится война».
В 1920 году, когда большая часть Европы еще пребывала в руинах, Йоханнес Шмидт снова отправился в плавание. За время вынужденного простоя он успел хорошенько подготовиться. Через Восточно-Азиатскую компанию в Копенгагене он арендовал четырехмачтовую шхуну «Дана», снабдив ее всем необходимым научным оборудованием. Теперь он точно знал, где именно искать.
В течение 1920 и 1921 годов «Дана» выловила более шести тысяч лептоцефалов в западной части Атлантического океана, и Шмидт мог теперь детально выяснить, где находились самые мелкие экземпляры. Настолько крошечные, что, как писал Шмидт, «не может быть сомнений в том, что они только что вылупились из икринок».
Тот, кто ищет чужие корни, ищет и свои собственные. Так ли это и верно ли в отношении Йоханнеса Шмидта — человека, у которого с семи лет остались лишь воспоминания об отце, тающие с годами? Доводилось ли ему ловить в детстве угря? Держал ли он в руке угря, пытаясь заглянуть ему в глаза? За несколько лет до начала первой экспедиции утонул его дядя Йохан Кьельдаль, во многом заменивший ему отца. В 1906 году, когда он ходил вокруг европейских берегов, умерла его мать. Йоханнес Шмидт, отправившийся на запад, навстречу открытому океану и неизвестности, был молодым человеком, оторванным от своих корней.
Однако мы не можем знать, что все это значило в его жизни. В его истории — вернее, в сохранившихся фрагментах его биографии — ничто не объясняет, почему его заинтересовало именно происхождение угря. Он был ученым до мозга костей. Его описывали как человека, работающего с большой отдачей, — он наблюдал, записывал, стремился понять, куда реже задавая себе вопрос «почему». К миру у него был рациональный подход — как и к своему месту в нем. В письмах и отчетах он выражался просто и формально. На фотографиях он предстает перед нами симпатичным и человечным, обычно в костюме с жилетом и галстуком-бабочкой. Говорят, он любил животных — особенно собак. Но какая сила двигала его вперед, остается тайной. Придя из стабильного среднего класса, он рано почувствовал себя в научном мире как рыба в воде. После женитьбы на Ингеборге он стал принадлежать к верхушке датской буржуазии и мог бы выбрать себе куда более простую и удобную жизнь. Если судить по внешним факторам, в которых обычно измеряется успех: богатству, благосостоянию, престижу, — он рисковал скорее потерять, чем приобрести, отправляясь в свои экспедиции. Однако ему, похоже, ни разу не пришло в голову усомниться в правильности идеи два десятилетия бороздить Атлантику в погоне за крошечными прозрачными «ивовыми листочками».
Иными словами, Йоханнеса Шмидта захватил вопрос об угре — эта великая загадка, где размножается европейский угорь, как он рождается и как умирает. «Как я это вижу, — писал он, — ни один другой вид в мире животных не сравнится с угрем в том, что касается его жизненной истории». Возможно, просто существуют такие люди, которые не останавливаются, если уж они решили найти ответ на загадку, которая будоражит их воображение, — они продолжают поиски, пока не найдут то, что ищут, сколько бы времени это ни заняло, какими бы одинокими они ни были и какой безнадежной ни казалась бы временами задача. Как Ясон на корабле «Арго», отправившийся на поиски золотого руна.
Или же все дело в том, что сам вопрос об угре требует от того, кто за него взялся, совершенно особой настойчивости?
Чем больше я сам узнаю об угре, чем лучше понимаю, какие усилия потребовались от человечества, чтобы понять его, тем более склонен в это поверить. Я верю, что эта загадка влечет человека, потому что в ее недрах таится нечто знакомое. Происхождение и путешествие угря, при всей своей необычности, вызывает чувство узнавания: долгий путь по течению, чтобы уйти прочь, и осознанный, тяжелый путь обратно — все то, что нам приходится совершить, чтобы попасть
