…
– Я заставил ее убить одного из них. Она это сделала. Это выглядит жестоко, но… иначе она потом не смогла бы жить с этим. Мстить надо своей рукой.
Баронесса раздавила недокуренную сигарету о мрамор.
– Господи, что же сделали с Россией – сказала она – что с ней сделали. Откуда все это. Я не русская – но и я едва могу терпеть подобное. Даже не могу представить, что чувствуете вы.
– Ты русская – сказал Анхель – русский это не состояние крови. Русский это состояние души. Русским можно стать.
– Слова твоего деда.
– Я знаю.
– Что теперь?
Анхель смотрел в сторону моря.
– Они опознали ее в Ливане, приходится предполагать, что они точно знают, кто она такая. Придется зачистить…
На лице баронессы отразилось презрение и гнев.
– Зачистить всю эту банду торговцев живым товаром. Зачистить концы. Надо было сделать это еще тогда, но у меня не хватило времени. Да и кто тогда что знал.
Баронесса нехорошо улыбнулась.
– А вот это правильно. Такие подонки жить не должны. Поезжай, а мы будем ждать тебя здесь, я и твоя девочка.
Анхель улыбнулся.
– Только плохому ее не учи, бабушка.
– Всему плохому меня научил лучший друг твоего деда, внучек… Да и дед твой… принял в этом посильное участие…
Анхель вытаращил глаза. Баронесса расхохоталась.
– Как приятно, что я еще могу шокировать подрастающее поколение. Шучу. Конечно, я не изменяла Вадиму с твоим дедом, не переживай. Поезжай, я найду, что сказать Совету.
– Спасибо.
Глаза баронессы снова заледенели.
– Убей их. Они поганят землю, на которой живут. Нашу землю. И жить они не должны. Убей их… Всех…
Анхель повернулся и пошел в дом. Баронесса смотрела ему в спину, а когда он скрылся за тюлем, в последний раз прошептала.
– Убей…
* * *
– Георгий!
Он едва успел раскинуть руки – она повисла на нем.
– Ты приехал…
* * *
Запах духов, вкус помады… Тонкая рука на твоем плече, гладкая словно шелк кожа. Легкое дыхание, ощущение тепла. Глаза, смотрящие прямо тебе в душу. Ты приехал – на испанском, она в быту уже разговаривала на испанском, не на русском.
И чудовищное чувство страха и вины, гнетущее, давящее, пригибающее к земле. Страха за то, что однажды он не сможет ее защитить. И вины – за то, что он с ней сделал.
Ты приехал….
Это не ее шрам. Это твой шрам. Твой страх и твой позор – шепчет кто-то в ухо – ты отправил ее туда, потому что сам не пошел.
Ты приехал….
В первый раз он познал женщину, когда дед со своими товарищами – взяли его в офицерский бордель. Ему было четырнадцать. Дело было в Чили, были последние годы и месяцы диктатуры, Они многие туда перебрались, в Аргентине было уже откровенно плохо, а в Чили – еще ничего. Бригадира Мишеля Краснова, самого опасного человека в Чили, командира эскадронов смерти, который работал только по верхушке коммунистической и социалистической партий, по врагам государства – назначили руководить санаторием для высшего командного состава чилийской армии. Там было весело, там принимали самых разных гостей… в те дни там отдыхал южноафриканский полковник из БОСС[10] и люди генерала Стресснера[11]. Было весело, чилийские вина в мире тогда никто почти не знал, но они были так же хороши… и над всеми на этим, над надрывным весельем – висела черная тень конца. Все понимали, что времена изменились, и их мирок – это ненадолго. Самые умные – уже продумывали варианты ухода в тень, на дно. Дед тоже продумывал – он всегда был умным. Но он всегда люто, искренне верил что – что бы не происходило в ближайшие десять лет, двадцать лет, тридцать лет – однажды их снова призовут, однажды они снова станут нужны. Маятник истории – устремится в противоположном направлении – и снова провернется кровавое колесо…
Тогда они много пили, а потом поехали в бордель, в город – они все, парагвайцы, тот полковник из БОСС. Бордель был проверенным, коммунисток там точно не было – проверять надо было, потому что в страну проникали подрывные элементы и было настолько опасно, что члены хунты не передвигались на машинах, у каждого был свой вертолет и каждый день – эти вертолеты совершали посадку на крышу здания одного из первых в Сантьяго небоскребов, ранее принадлежавшего американской телефонной и телеграфной компании. Там, на последних этажах – находился уже много лет центр власти страны.
Вот, они приехали в бордель, и стали выбирать девиц, а потом подвыпивший южноафриканский полковник хотел взять сразу двух, но с двумя он явно бы не справился, он бы и с одной, честно говоря, не справился, потому что напился изрядно… но было уже заплачено. И кто-то крикнул – Ангелито, вот твой шанс. Давай, стань мужчиной…
И он стал.
Он помнил ее глаза. Он не хотел, но она сказала – давай, а то меня побьют…
Его дед очень уважал страх. Любил страх. Его всегда окружал страх. В отличие от многих других – он прятался за высокими заборами, часто они жили на обычной гасиенде, в дорогом районе под Буэнос-Айресом, типично местной, испанской, с дверями на уровне земли. Можно было войти… в доме было оружие, много оружия – но все равно можно было войти.
Никто не вошел. Дед усмехался – боятся…
Боятся…
Вот это – отсутствие страха – было самым важным. Не бояться – совсем не бояться – научил его дед. Этому же – не бояться – он научил и ее. Как умел.
Когда у тебя с детства изломана судьба, когда ты не более чем половая тряпка, о которую вытирают ноги – очень легко сломаться. Она не сломалась… он сразу это понял. Не сломалась, несмотря ни на что, в ней все еще горел тот огонек, что делает человека свободным и сильным. Он всего лишь раздул этот огонь – в смертельное для других пламя…
Он вдруг понял, что она не спит. Смотрит на него.
– Морена… – тихо проговорил он, назвав ее не по имени, как обычно, а по оперативному псевдониму, который она выбрала себе сама, отказавшись от себя прошлой и став другой. Морена. Богиня зимы. Ангел смерти…
Его рука нащупала едва заживший шрам.
– Больно?
Она покачала головой.
– Я справилась. Слышишь?
– Знаю.
– Я справилась…
Она свернулась клубочком.
– Я справилась. Ты не представляешь, насколько для меня это важно.
– Знаю.
Она покачала головой, едва видимая в темноте.
– Нет. Не знаешь…
…
– В Париже на вокзале ко мне пристали трое ублюдков. Муслики. Один из них сказал – ну что, белая шлюшка, поиграем.
– И что ты сделала?
– У меня была бутылка. Одного я ударила по голове… бутылка разбилась. Второму разрезала лицо. Третьему чуть не вырезала глаза осколком стекла.
– Кто-то видел?
– Нет. А если и видел, вряд ли полиция заинтересуется этим. Город оккупирован мусульманами, они такое творят…
– Отпечатки?
– Нет.
Он вздохнул.
– Я жалею, что научил тебя…
– Нет!
…
– Нет, ты был прав. До этого… каждый мог… понимаешь, у меня не было ничего, я ничего не могла сделать с тем чтобы…
– Не думай об этом… – приказал он – просто забудь. Ничего этого не было. Забудь.
– Но это было! Понимаешь, было!
…
– Чтобы со мной было сейчас? Меня бы, наверное, уже убили, или я заразилась бы всем, чем только можно. Меня использовали. Я не могла ничего сделать с теми, кто творил со мной такое. Но теперь я могу. Я могу дать отпор.
– Спи.
– Я люблю тебя. И сделаю все, что ты скажешь.
– Спи. Обо всем – завтра.
– Хорошо…
Он вслушивался в ее дыхание… оно стало спокойнее. Надо бы и ему поспать… но он вряд ли заснет.
Страшен мир….
Мир всегда был страшен – и он не питал насчет этого ни малейших иллюзий. Мир был страшен, кровав, жесток… что говорить, если его мать расстреляли сразу после его рождения и сделали это – по приказу его деда. Он ведь узнал об этом только после смерти старика…
Его самого учили отвечать на зло – злом. Учил дед. Учили инструкторы в школе спецназа в Коронадо. Учили в Школе Америк. Он делал то, чему его учили, но никогда не задумывался – а где конечная точка? Где финал всего этого.
А теперь он думал.
Она ведь была права. Что бы с ней сделали, если бы она не выбрала именно его? Что бы с ней было сейчас?
А что с ней сделал он? В кого он ее превратил? В убийцу, которая мстит так жестоко поступившему с ней миру?
А что делать? Что делать с теми тремя уродами на вокзале? Или уродами в полицейской форме которые ее били и насиловали?
Только одно – убивать.
Вот он и научил ее – отвечать на зло – злом.
Однажды к Конфуцию пришли ученики и спросили: учитель, чем нужно отвечать на зло? Может быть, на зло следует отвечать добром, как и полагается порядочному человеку?
И Конфуций ответил: нет! Нельзя отвечать добром на зло! Если вы ответите добром на зло – то чем же вы ответите на добро?
Нет… не заснуть. Не заснуть хотя бы потому, что он знает, ему уже сказали – кто-то ее ищет, кто-то взял след и ищет. И почти наверняка это ЦРУ. А они умеют искать. Он это знал, потому что и сам на них работал.
