– О, мой господин, можете оставить её себе. Это мадлер, привезён из далекого Глинтлея, ставшего давеча Лиополем. Чистое серебро, обладает лечебными свойствами. Положите на ночь в кувшин с водой, и та станет полезнее и вкуснее.
Чтобы хоть как-то себя занять, Лавиен принялся рассматривать стену. Под потолком раскинулась перекладина. С неё ниспадали ткани самых разных фактур и цветов. Каштановый, вишневый, ализариновый оттенки будоражили, фисташковый, вердепомовый и малахитовый – успокаивали. Лазурный, сапфировый и ультрамарин рождали мысли о высоком, наполняли энергией. Индиго, сливовый и фиалковый погружали в думы.
Портной никому не раскрывал секреты расцвечивания. Покупал беленые ткани издалека, платил дорого. Хотя и зарабатывал непомерно больше. Близнецы все наряды заказывали у Ильдефонса. «Когда тот успевал шить ещё и для князей?» Царевич никогда не задумывался, зачем старому лицовщику столько работы. Мог бы обшивать только царскую семью и горя бы не знал. Да и надо ему немного. Мужчина дорогих убранств, еды, домов и земель не признавал. Довольствовался палатями в пять комнат – три занимала мастерская, в одной жил сам, в другой приютил помощников. Жалование спешникам платил щедрое, не обижал. «Что он делает с заработанными деньгами?»
– Господин, работа окончена. Я прошил одежду тройным швом, выдержит любые невзгоды.
Лавьен от неожиданности вздрогнул, с удовольствием кивнул головой:
– Ильде, наш лучший лицовщик! Швец, коих свет не видывал! Спасибо за работу, слуга занесёт тебе должное.
Портной зарделся, отвесил учтивый поклон и протянул царевичу наряд. Тот собственноручно сложил шаровары с пурпуэном в сундук, с некоторым сожалением сел в карету. Лавиену нравилось путешествовать, но он бы с удовольствием отправился в путь верхом, в легкой походной одеже. Сейчас же он посол Веллоэнса – едет с торговой миссией на запад, во владения славного небта Снефру. А значит, выглядеть надо соответственно.
Смуглый худощавый старик поправил тюрбан и потуже затянул повязку на лице. Брови недовольно хмурились, взгляд блуждал по местности, искал ориентиры, следы, дороги. Руки стиснули поводья, бечева резко натянулась и верблюды повернули на юг. Из новехонькой повозки проворно высунулся толстенный мужик в размашистой фиолетовой парче:
– Сдурел, что ли? И так по пустыне мотаемся вторую неделю, еще и шею мне свернуть удумал?
Кучер хмыкнул, равнодушно повел плечами. Голос был сух, как местный кустарник:
– Замело следы. Иду по солнцу. С первым лучом – влево от шара, в полдень – спиной. К вечеру светит в спину справа. Верный ход, долгий… Но верный.
Толстяк визгливо выругался и, проклиная жару, проводника и весь караван, исчез внутри.
В устланной коврами и подушками карете их было двое. Лавьен скучающе пялился на окрестности – будто в море песка и редких кусточках полыни можно найти что-то интересное. Царевич обернулся:
– Так зачем всё-таки мы направляемся в Маноху?
Толстяк учтиво улыбнулся. Капли пота стекали с его лба крупными градинами, на одежде проступила высохшая соль, а на месте складок виднелись темные пятна – казначей измотан долгим путем, но в разговоре с юношей нет и нотки раздражения:
– Я рассказал о миссии еще в Веллоэнсе. Что хочет прояснить светлейший?
– Цулланур, опять ты за свое! Зачем эти хитрости и выспрашивания? Просто расскажи о небте, предстоящем празднике и…
Лавиен придвинулся ближе, в голосе ощущалось волнение:
– Почему отец дал мне именно это задание? Чего он ожидает? Ты знаешь. А если не знаешь, то уж точно догадываешься.
Казначей достал из ларчика платок, отер мокрый лоб. Толстяк заслужил свое место при царе тяжелым трудом и проницательным умом. Как, впрочем, и все приближенные к владыке. Царь не делал различия между богачом и рыбаком – любой мог стать, кем пожелает. Если хватит умения. У него, коренного Манохайца, умение обращаться с деньгами в крови. Хитрый и проницательный купец смог стать управителем в царском доме, а затем и всем Веллоэнсе. Цулланур протянул Лавиену туесок сушеных орехов:
– Вы воспитывались Минаром. Но искусству общения и управления с деньгами обучал вас я. Могу показаться отступником, или даже еретиком. Но я искренне верю, что Веллоэнс силен своим троевластием. Власть религии, власть царя и власть денег. Шпион Минар дал Вам здоровье, силу и ловкость. Я дал хитрость, ум и расчетливость. С Манохой нас испокон веков связывала торговля – пряности, ткани, диковинные животные. Даже мудрецов, поэтов и стратегов – и тех я покупаю для нашего Царства. Но небт Снефру уже стар и не так дальновиден, как должно быть властителю. В его владениях всего две ветви – власть царя и власть жрецов. Жрецы ведают религией и деньгами, заключают союзы, налагают подати и собирают налоги. Нанимают войска и подкупают убийц. Небт признаваем простым людом и в этом его сила. Но такое могущество хрупко. Не устоит стул на двух ногах. На трех же будет крепок.
– Так почему именно я, Цулланур?
Казначей приподнял бровь:
– Вы любите лесть, царевич? Умейте слушать восхваления с довольством на лице, но не кормите ею сердце. Вы имеете такт и мудрость, которой нет у старшего брата и уверенность, которой не досталось младшему. И… Вы не девушка.
Юноша потер руки. Лицо прояснилось, в глазах засияли искорки:
– Нужен священный союз. Пир может оказаться брачным. Удачный политический и торговый ход. Да и небтаути Мосвен, говаривают, недурна собой.
Необъятный манохаец вынул из сундука игральный пергамент, удобно развалился на подушке:
– Скоротаем время за ири. Брак был бы лучшим исходом. Я же направляюсь к небту лишь для торговли.
Повозка резко затормозила. Кучер опустил поводья, с опаской поглядывал по сторонам. Странники очутились в долине валунов. Огромные, кряжистые камни угрюмо поблескивали иззубренными песком боками. От раскаленной поверхности глыб поднималось марево.
Казначей высунулся из оконца, лицо налито кровью, глаза на выкате. Увидев долину, сглотнул, лицо побледнело. Толстяк обменялся с кучером знаками, скрылся внутри, приложил пальцы к губам.
– Среди камней может быть засада. От горстки бродяг мы отобьёмся, но наёмники… С нами слишком мало воинов и слишком много наживы. Будем надеяться, что проводник знает своё дело. Нас могли заметить, царевич, будьте готовы.
Лавиен кивнул. Руки нашарили изогнутые двухлезвийные клинки. Кханджарли. Их ему подарил Минар. Пальцы защищены плотной полосой стали, головка в виде полумесяца заточена остро. Вначале тренировок наставник давал только деревянные кинжалы. Для каждого оружия есть своя наука. Для меча с щитом – одна. Для двуручного молота – другая. Парное оружие сложно, но может сделать искусного воина в несколько раз опаснее, чем одиночное. Царевич долго учился управляться с этим оружием. Постоянно задевал себя, оставлял на теле ссадины и занозы. Итог превзошел ожидания. Клинок стал частью руки, юноша мог выписывать любые пируэты, прыгать и крутиться – кханджарли двигались плавно, поражали цель наверняка, исчезали за пазухой незаметно.
Путь через валуны казался вечностью. Царевич слышал тревожный стук сердца, пульсацию крови в венах. Цулланур смотрел куда-то вдаль, на коленях лежал посох, исчерченный письменами, руки с силой сжимали твердое дерево. Необъятная туша вздымалась при каждом вздохе, толстяк с натугой сопел, безуспешно пытаясь сохранить тишину.
Вдалеке заржали кони. К обозу стремительно приближалась шайка в тридцать голов. Разбойники одеты в бурнусы горчично-золотистого цвета, сливаются с песком, лишь поблескивают серебристые подвязки. Верхом на пустынных гелишах, в каждой руке по сабле, некоторые вооружены легкими короткими луками.
Кучер спешился, заглянул в карету:
– Нас заметили. Биться против стольки головорезов непросто. Попробую откупиться. Сидите внутри.
Лавиен воспротивился:
– Я могу вести переговоры! Если кому и идти им навстречу, так это мне. Они не посмеют тронуть царевича Веллоэнса!
Казначей посмотрел на кучера, перевел взгляд на юношу. Мягко произнес:
– Если разбойники узнают о Вашем благородном происхождении, то не преминут взять в плен. Лучше будет уподобиться купцу и его служке. Я похож на торговца – и одеждой… и формами.
Кучер усмехнулся. Да уж, этот мешок сала очень подходит на местного менялу. Ущипнув бороду, с ехидцей проронил:
– Люди пустыни не страшатся власти и не ценят золото. Но они уважают седину на голове. Пойду я. Если убьют – отправится казначей. Но Вы, царевич – в любом случае не говорите много – из рабства или банды вырваться не сложно.
Старика окружила свара галдящих бандитов. Тот стоял недвижно, понимал – резкое движение, косой взгляд – и каменный наконечник стрелы распорет сухую кожу, пробьет ребро и вонзится в сердце. По щеке прокатилась капля, в горле запершило. Кучер высматривал атамана, искал малейшие признаки отличия – драгоценный камень в навершье, роспись на обуви, цепочку или перстень. Все были как один – золотистые накидки, простые добротные луки и кинжалы, остриженные песчаные гелиши.
