— Тебе далеко идти?
— В больницу.
— Тогда садись в машину. Я тебя туда подброшу. Я еду в «Монашка-Бей».
Я могла бы подумать, что это ребенок, держащий руль, настолько она была крошечной, у нее были мелкие морщинки вокруг глаз, две большие складки обрамляли ее рот.
— Ты поранилась?
— Да.
Я отодвинула повязку и показала ей рану.
— Заражение крови, рыба, правильно?
— Да.
— Такое случается.
— Как вы думаете, сезон лова черной трески скоро будет закрыт?
— Я не могу тебе этого сказать. У меня нет времени, чтобы следить за всем этим. В то время, когда я была шкипером, я узнала бы сразу же.
— А вы были шкипером?
Я обратила внимание на изящные запястья, тонкие, ухоженные руки, которые держали руль.
— Женщины тоже могут вести корабль?
— Я прекратила этим заниматься, когда забеременела. У меня, конечно, есть судно, но только теперь его ведет кто-то другой.
— И что для этого нужно делать?
— Для чего? Чтобы стать шкипером? Работать. Я начала матросом, как и ты. Ты должна уяснить, что важно именно это, а не величина мышц. Нужно держаться стойко, смотреть, наблюдать, запоминать, быть рассудительной. Никогда ничего не терять из виду. Никогда не позволять себе кричать на людей, давать волю гневу. Ты можешь все. Не забывай ничего. Не оставляй ничего на потом.
— Они всегда горланят на «Мятежном», и мне чертовски страшно, но я отдала бы все на свете, чтобы иметь возможность оставаться с ними.
— Ты — «зеленая», новичок, это нормально. Каждый через это прошел. Таким образом ты вначале заслуживаешь их уважение, и главным образом самоуважение. Иди с гордо поднятым подбородком, потому что ты знаешь, что действительно заслужила все это.
Ее лицо стало жестким, голос снизился на тон, на миг он дрогнул, прежде чем она продолжила:
— И может случиться так, что ты должна будешь дать намного больше, чем ты считала возможным.
Она делает паузу, еще колеблется, потом продолжает:
— У меня было другое судно десять лет тому назад, или почти десять лет тому назад… Именно я его вела. Мы ловили крабов. Дерьмовое было время. Ночью случился пожар в машинном отделении. Мой парень работал со мной. Корабль недолго продержался на плаву. Мы плыли по воле волн в спасательных жилетах. Спустя двенадцать часов корабли береговой охраны спасли почти всех. Но его они так и не нашли.
Поднялся ветер. Стив пришел домой поздно. Как и каждую ночь. Как и всегда, он споткнулся о мешки с одеждой и зацепил стол. Чашка покатилась по ковру.
— Ты спишь? — прошептал он.
— Да. Нет. Мне до сих пор снятся кошмары, это не прекращается.
Он сидел на моей кровати. Локти на коленях, туловище подалось вперед, он проводит руками по лицу, у него широко открытые ладони, он растопырил пальцы, казалось, что он хочет скрыть глаза. Потом он опустил руки, глядя напряженным взглядом в темноту.
— Ну и как, ты по-прежнему собираешься идти на рыбалку? — спросил он.
— О, я надеюсь, что так и будет, я надеюсь, что мне это удастся.
— Это будет совсем грустно, когда ты уйдешь. Я опять останусь один, как и прежде. — Он вздыхает. — Иногда я хожу в приют брата Франциска, когда я больше не могу находиться здесь, или же когда я хочу горячей пищи, чтобы не есть в одиночку, или же когда у меня нет ни гроша… В другой раз, если я при деньгах, я ночую в мотеле «Звезда». Я заказываю пиццу и смотрю телевизор. Я также скучаю, но потом это все меняется. Время от времени приходят мои друзья. Но в остальном мне здесь нравится, я чувствую себя спокойным.
— Да, — говорю я. — Это все неплохо. Я бы спала даже в ржавой машине там, в поле, потому что здесь я чувствую себя в ловушке. Но в машине слишком холодно. И это было бы невежливо по отношению к тебе.
Он тихо рассмеялся. Мы говорим очень тихо, как будто опасаемся разбудить кого-то в этом безмолвном здании. Я вылезла из своего спального мешка и села рядом с ним. В темноте я хватаю сигареты со стола. Он вытаскивает свою зажигалку. Пламя освещает изгиб его щеки, длинные тени от век.
— Спасибо. Возьми одну.
— Я много курю, ты, наверное, уже знаешь. — И он зажигает еще одну сигарету. — А еще я слишком много пью.
— Что со мной будет, если судно не возвратится?
— Ты найдешь другое. Совсем скоро начнется сезон ловли лосося.
— Но мне нужен только «Мятежный», только его я жду. Именно с теми, кто на его борту, я хочу продолжить рыбную ловлю.
— Сезон закончился, в любом случае они разъедутся.
— Это правда. Тогда я тоже уеду на мыс Барроу.
— Что ты там собираешься делать, на этом чертовом мысе Барроу?
— Это край. Дальше него нет больше ничего. Только полярное море и ледяное поле. А также полуночное солнце. Я хотела бы попасть туда. Посидеть в конце концов на краю света. Я всегда себе представляла, как позволю себе усесться, свесив ноги в пустоту… Я съем мороженое или попкорн. Выкурю сигарету. И буду смотреть. Я знаю, что я не смогу идти дальше, потому что Земля уже закончилась.
— А потом?
— После этого я спрыгну. Или, может быть, я спрыгну на землю, чтобы удить рыбу.
Он усмехнулся:
— Твой рассказ немного сумасшедший. Сказать больше нечего.
Стив опустил голову и уставился в пол. Ветер свистит снаружи под жестяной крышей и ударяет по брезенту. Я думаю о светлой ночи и льде, о черном судне, испытывающем ужасную бортовую качку под огромным небом, которое движется дальше, о суровых людях на палубе и о нас двоих, говорящих шепотом в темной комнате — грязной маленькой коробке, спрятанной в большой коробке, установленной на земле, об оставленном судне с трюмами на борту, которое заботится о нас, о спящих привидениях затонувших грузовиков.
— Он должен двигаться в море, — шепчу я.
— Ну да. Неплохо.
— А ты? Ты останешься на берегу?
Он смущенно рассмеялся.
У меня морская болезнь, знаешь ли. Я больше сухопутный человек. Все не должны быть моряками, чтобы любить эту страну.
— Откуда ты приехал?
— Из Миннесоты. Почти два года как я здесь.
— Сколько тебе лет?
— Двадцать шесть. Я не покидал своего дома до двадцати четырех лет. Иногда бывали поездки в Чикаго, этим все и ограничивалось. Кампания, однако. Мои родители, ты знаешь, у них было ранчо. Я всегда жил рядом с лошадьми. Так что было хорошо… — Его глаза загораются в темноте. — Я хорош в родео. У нас дома всегда были соревнования. Я часто выигрывал.
— Тогда почему ты уехал?
Ну, у меня четыре сестры. Я чувствовал себя немного одиноким среди этой большой прерии, — он усмехнулся. — Я должен был уехать. Я ясно представлял себе свое будущее — без сомнений, без приключений, напоминающее горизонт, плоский и прямой, как большой луг, который простирается на много миль. Я занимался бы делами ранчо для своих родителей тут без вариантов. А что мои сестры? Они выйдут замуж и переедут жить в город. Это в принципе устроило бы всех. Тогда я уехал.
— Но почему на Аляску?
— Я хотел стать человеком. И не существовало лучшего места, куда можно было отправиться с такой целью. В противном случае я чувствовал бы себя потерянным, все было слишком похожим, всегда одно то же. Ранчо — это не для меня. Я немедленно приехал в Кадьяк. И я поклялся никогда больше не возвращаться туда. Никогда. Мои домашние не понимают, думают, что в один прекрасный день я вернусь обратно. Они пишут мне время от времени. Впервые они, возможно, волнуются за меня — мне даже икается от этого, но это ничего не меняет. Ничего, — прошептал он. — Теперь я здесь, я узнал механику кораблей, я хорошо разбирался в машинах отца, поскольку я хороший механик. Энди доволен мной… Он требовательный, Энди, он не так прост, но он усердно работает, и он испытывает уважение к тем, кто работает. Он похож на моего отца.
Он замолчал. Он закурил очередную сигарету.
— Иногда я хожу смотреть на восход солнца. Мы могли бы пойти вместе, если ты хочешь. Это будет через нескольких часов, у нас есть время поспать. Я часто вижу косуль.
