Мы ехали к концу дороги, с десяток миль на север. Перед лесом остался след от гравия. Я сошла с грузовика, с удивлением обнаружив, что совсем забыла, какой он — мир вне палубы. Мы шли под деревьями. Мы мало разговаривали. Потом мы решили поехать вдоль побережья. Самка оленя пробежала перед нами. И сразу же сквозь листву пробилось солнце.
Мы вернулись в город пообедать. «У Фокса» молодая официантка, подающая сахар и посуду, узнала меня. Она бросила на меня мрачный взгляд, такой же, как и тогда, когда я приходила с Вольфом, утром он вылетел в Нидерланды. Казалось, что она думает: «Сколько же она, наверное, поимела мужчин».
Стив оставил меня. Он собирался работать.
— Этим утром я буду раньше, чем обычно, — весело сказал он, — я приеду раньше, чем все остальные. Во всяком случае, наплевать на все сейчас, все корабли уплыли. Чертов мелкий ремонт, вот и все, чем можно заняться.
Он повернул голову, указал на дом через дорогу.
— Смотри, смотри, вот это здание — приют брата Франциска.
Ветер, ветер… Я спустилась по улице Шелихов, чайки с криками кружили очень низко. Орлы парили в небе порта, мачты поскрипывали от ветра. Деревянные дома представляли собой яркие пятна на зеленеющей горе. Я съела растущих вдоль склона бойзеновых ягод. Они еще не созрели, и пыль скрипела на моих зубах. Я подъехала к порту. Корабли качались на волнах, яростно тащили швартовы, как если бы они желали вырваться из доков, чтобы отправиться в открытое море. Кто-то должен был быть сильным. Уже на выходе из рейда пенистые гребни волн сообщали о непогоде на морском просторе.
В настоящий момент были установлены стенды праздника. Женщины смеялись, ветер трепал их волосы во все направления. Я пересекла дорогу. Кабинет врача открылся.
Мне сделали надрез пальца. Рыбья кость вышла полностью. Я ее тщательно хранила. Это был большой шип, похожий на стекло. Они сказали, что этот шип мог бы запросто меня убить.
— Встреча через пять дней, нужно будет снять швы. Сохраняйте свою руку сухой и чистой.
Я была на правильном пути для возвращения к рыбной ловле.
Я снова вернулась в ангар. Я почти бежала. Я собрала свой багаж, мешок для мусора, чтобы засунуть туда спальный мешок и непромокаемые плащи. Сапоги были уже у меня на ногах. Я приготовила себе последний кофе, красный термос, темно-красное кресло. Я вышла и побежала в порт. Я нашла свой бывший пост на набережной консервного завода Западной Аляски. Я ждала в доке, смотря на море, у моих ног лежала сумка, порезанная моим ножом «Victorinox»[11]. Пикап затормозил за моей спиной. Из него вышел мужчина, неистово хлопнув автомобильной дверью. Он очень спешил. Он направлялся к офису, и тут он увидел меня.
— Девушка, ты хочешь поехать на рыбную ловлю?
— Ох, — пробормотала я.
Я колебалась. Я была, однако, готова. Я не уехала с ним, потому что хотела именно на свой корабль. Я долго его ждала.
Он не прибывал. И все-таки я решила встать и прогуляться по городу.
Меня потянуло на праздник краба. Мои сумки загружены. Я съела заднюю четверть индейки, приготовленную на мангале береговой охраны. Молодые мамы лакомятся сладкой ватой, в то время как дети играют в пыли, сзади я вижу розовые пухлые бедра девочки-подростка, которая заливисто смеется над прыщавым мальчиком. На скамье напротив изнывает от жары один мужчина. Он только что съел упаковку чипсов. Он вытирает свой багровый лоб, у него очень ясный взгляд. Его глаза наблюдают за праздником, неожиданно останавливаются на ногах девчонки, на чересчур узких шортах, потом его взгляд бросает якорь на мне. Он заканчивает пить свою кружку пива, улыбается мне.
— Скучаем, не правда ли? — говорит он хриплым голосом.
— Да, — отвечаю я. — Это красивый праздник, но как-то нудновато.
Тогда я оставляю свои сумки возле бюро такси, и мы направляемся к его кораблю. Мужчина похож на рыболова из Сиэтла. Так же, как и он, жизнерадостен и добр. Он возвращается из Тугидака, где ловил сельдь. Музыка в стиле кантри звучит из старого магнитофона. Мы пьем пиво. Он режет ананас и угощает попкорном. Его крупные руки отбивают такт песен, которые заставляют его прослезиться.
— Вот эта вот самая красивая, слушай… «Мать океана»…
Он повторяет слова песни, страшно фальшивя. Его глаза — это глаза ребенка на багровом лице.
— Океан — это моя мать, — говорит он. — Там, где я родился, и там, где я умру. Там, где я обнаружу Валхалла, когда придет мое время.
Он тихо плачет, его пальцы подхватывают ритм. Открывает бутылки двух других видов пива и вручает одну из них мне.
— Если в течение этого сезона я рыбачил удачно, это только потому, что я был осторожен и терпелив, — говорит он мне между двумя большими глотками пива. — Я знаю все места, где можно находить рыбу. Возможно, скоро у меня будет свой корабль, так как больше я не пью, как это бывало раньше.
Он исполняет «Мать океана» и уже не сдерживает слез. Я рассматриваю каюту: две койки, покрытые тканью с начесом из лоскутов, эмалированный кофейник на печи, лакируемое деревянное колесо, компас в медном корпусе.
— Этот корабль тоже красив, — говорю я.
На фоне ясного неба его фигура вырисовывается четким силуэтом, на фоне перламутрового отблеска оранжевого солнца. Можно было подумать, что пенистые облака проплывают в больших волнах. Наступает вечер. Возможно, уже десять часов. Цвета становятся не такими яркими. Солнце торопится скрыться за горой Пиллар. Внезапно мне захотелось забраться туда, идти под его светом, прежде чем оно погаснет. Я выпиваю одним глотком свое пиво. Восстанавливаю дыхание. Теперь я иду туда.
Он немного сожалеет.
— Если тебе нужно теплое место для сна, — он показывает на кушетку, — и если вдруг с тобой что-нибудь случится, приходи ко мне. И будь осторожна с людьми, которые попадутся тебе на пути. Те, кого ты встретишь здесь, — человеческий мусор, они выбрали «последний рубеж», потому что они до жути дикие. Меня зовут Маттис, знай, что я — друг, а ты — свободный дух.
Свободный дух, вообще-то, это мой велосипед, я так думаю. Я говорю: «Спасибо, большое спасибо». Я до сих пор смотрю на его хорошее лунообразное лицо, слезы в уголках его глаз уже высохли.
— До свидания, Маттис.
Я опять собрала свои сумки и выбежала на улицу. Солнце таяло за горой Пиллар. Вдалеке шумел праздник краба. Серый дым поднимается от стенда береговой охраны, поворачивается в направлении моря и растворяется между мачтами. Счастливая толпа поглощает хот-доги, индеек и крабов. Розовые бедра девушек стали красными.
Только на скамейке напротив порта один мужчина прикладывается к бутылке. Его жесткие черные волосы спадают на плечи. Его сощурившийся взгляд следует за мной. Он сужает свои темные глаза.
— Эй! Подходи, выпьем по рюмочке! — кричит он, размахивая бутылкой шнапса.
— Спасибо! — кричу я на ветру. — Но я не люблю шнапс!
Я подхожу к магазину охоты — там в витрине выставлены ножи и другое оружие. Чучело гризли возвышается рядом, на приколотых фотографиях, зияющее горло — когда-нибудь у меня будет винчестер — это точно. Я подхожу к аркам. Большие двери баров открыты. Я мельком вижу людей, липнущих к стойкам, тир для дротиков, бильярдные столы в залах в глубине помещения. До меня доносятся крики, звон стаканов, музыка… Я быстро прохожу мимо, боюсь, что они меня увидят. Я забираюсь в маленький сквер, царство деревьев и травы между Брикерс и Шипе. Четыре скамейки. Там сидят несколько индейцев. Они пьют водку. Женщина без возраста стреляет косячок. На ее стороне меня подзывает крупный мужчина:
— Эй, ты, я тебя знаю! Это ты, по-моему, работала с Джудом? Мой друг Джуд, большой Джуд.
Он подчеркивает слово «большой».
— Что ты делаешь здесь? Ты разве не должна быть на «Мятежном»? И эти сумки? Ты на улице или выгружаешься?
— Мне стало плохо.
— Я совсем не понимаю тебя из-за акцента. Иди, садись с нами!
