Эфросинья тяжело дышала, хватая воздух ртом, как рыба на берегу, и наконец не выдержала – разрыдалась. Слезы покатились, теряясь в морщинах на щеках.
– К фликам? О нет! Они же меня сразу заарестуют – труп-то кто нашел? А я честная женщина, не хочу в это впутываться! И потом, мой котеночек меня проклянет, если узнает, что я отдала «Трактат о конфитюрах» Филомене, но она так просила, так просила… Характер у меня, конечно, не сахарный, но ежели меня кто-то умоляет подсобить или одолжить чего – не могу устоять… А Филомена была такой мастерицей – королева конфитюров, ни дать ни взять, и на Новый год мне вкуснятины надарила, я так хотела ее отблагодарить, ну и не удержалась, дала книжку почитать… Если б я знала! Ох, боюсь туда возвращаться, месье Виктор, а вы-то привычный ко всякой мертвечине, умоляю, пойдемте со мной! То бишь вы вперед, а я за вами. И пожалуйста, ни слова моему котеночку, у него и без того столько хлопот с малышом…
Виктор досадливо поморщился:
– У меня, что же, нет хлопот? А Алиса?
– Ох, ну вы же всем сыщикам сыщик, сколько раз фликов за нос водили, дураками выставляли, ведь и сейчас сумеете все уладить, правда?
Виктор задумался. Искушение затеять новое расследование было велико. Но что, если Таша об этом узнает? А Жозеф? Можно ли рассчитывать на его поддержку?
– Неудачный день вы выбрали для похода в гости, мадам Пиньо, – покачал он головой.
– Да уж, в гости! Не терпелось мне поболтать с покойницей за чашечкой чая! – всхлипнула Эфросинья.
– Может, она только ранена?
– Вряд ли, она совсем холодная была и не шевелилась.
– Ну ладно, ладно, я думаю, мы…
Не дослушав, Эфросинья бросилась ему на шею. Виктор отшатнулся, нечаянно смахнув со стола стопку фривольных гравюр.
– Я пока еще ничего не пообещал!
– Ах, я знала, знала, что вы мне поможете!
В торговом зале тем временем кипели страсти – Жозеф жарко спорил с клиентами, которые, потрясая экземплярами «Авроры», выясняли мнение хозяев лавки «Эльзевир» по поводу открытого письма Эмиля Золя.
– Жозеф, в квартире вашей матушки утечка газа, я помогу ей все уладить, вернусь после полудня.
– Дом взорвется! Я с вами!
– Нет-нет, мой котеночек, это совсем небольшая утечка, чуть-чуть газа утекло, и всё, месье Виктор один справится.
– Ах, сегодняшний день – тринадцатое января – навсегда останется в моей памяти! – мечтательно заявила Матильда де Флавиньоль.
– Тринадцатое! Как бы это число не принесло несчастья месье Золя, – проворчал месье Мандоль, бывший преподаватель Коллеж де Франс.
– А по-моему, это очень удачное число, оно должно принести счастье. Как вы полагаете, месье Легри? – проворковала Матильда.
Но Виктор уже выскочил из лавки и стремительно зашагал по направлению к Сене. Эфросинья бегом бежала за ним, не заботясь о том, что ее многочисленные юбки полощутся на ветру, являя миру хлопчатобумажные чулки.
– Это куда ж ты так мчишься, старушка-попрыгушка? – восхитилась при виде ее мадам Баллю, консьержка дома 18-бис, чуть не выронив метлу. – Вознамерилась побить рекорд поезда железной дороги Нью-Йорк – Филадельфия? Говорят, он выдает двести семьдесят четыре километра в час!
Она некоторое время смотрела вслед Эфросинье (та изо всех сил ковыляла, переваливаясь, как утка, будто и правда шла на рекорд), затем по привычке собралась было крикнуть «Альфонс!», но вспомнила, что кузен перебрался на новое место жительства.
– Какое облегчение! Одной-то как хорошо! Не надобно ни кальсоны стирать, ни носки штопать…
– Детка, только посмотри, какая красота! – Таша наконец-то решилась прогуляться с дочкой за пределы улицы Фонтен. Для Алисы это была первая вылазка на Монмартр. Завернутая в одеяльце, связанное крючком, девочка увлеченно сосала большой палец, прерываясь только для того, чтобы поагукать.
Не обращая внимания на громадину Сакре-Кёр в строительных лесах, Таша поднималась по лестницам – ей хотелось полюбоваться панорамой города. Как же она в детстве мечтала побывать в этой волшебной стране, когда Джина, ее матушка, читала вслух сказки Шарля Перро и письма мадам де Севинье!
Огромный человеческий муравейник, замурованный в камень, стекло и черепицу домов, питаемый надеждами, терзаемый вопросами, застыл под сводом из серых облаков, тесно прижавшихся друг к другу, будто для того чтобы не проронить вниз ни лучика, ни капли небесной синевы. Фабрики и магазины боролись за жизненное пространство с памятниками и коллежами, лошади брели по макадаму центральных авеню и по утоптанной глине бедняцких кварталов. Сена хмурилась и мелкими морщинами волн гнала шаланды к причалам. Марна пестрела вывесками ресторанчиков на радость рабочим и служащим. А она, Таша Херсон, шла все выше и выше, глядя сверху на это гигантское пестрое полотно, как королевы обозревают свои владения, и ее дочке надо было лишь чуть-чуть подрасти, чтобы стать принцессой.
Их обогнал щуплый мальчишка-газетчик, выкрикивая во всю глотку:
– Читайте «Аврору»! Эмиль Золя восстает против несправедливости! Новый эпизод в деле Дрейфуса!
Рауль Перо задумчиво созерцал собственные ступни. В соотношении с его ростом они были просто огромные, и возможно, именно поэтому он до сих пор оставался холостяком – женщины избегали общения с мужчиной, наделенным природой такими выдающимися конечностями, ибо расценивали их не как свидетельство мужественности, а скорее как признак некоторой душевной неуравновешенности, попросту агрессивности. Сам же Рауль Перо считал себя премилым собеседником и компаньоном, а утешения искал в верлибрах, ставших предметом его горячей страсти.
Он погладил черепаху Камиль и положил ее на подушку. Бывший комиссар полиции все еще пребывал в растерянности от резкого поворота судьбы. Уход с государственной службы принес ему облегчение, но одновременно стал источником смутного страха перед будущим. Накануне, перекладывая в ящики букинистической стойки содержимое личной библиотеки, он, к своей досаде, обнаружил, что заполнились только три. «В каждом ящике должно быть не меньше трехсот пятидесяти книг, – сказал ему коллега-букинист. – Да вы не расстраивайтесь, за пару недель наберете с миру по нитке – макулатуры какой-нибудь и приличных вещей. Опять же продать иногда можно как минимум вдвое дороже, чем купили, ну и пойдет дело помаленьку…»
Раулю Перо так хотелось поскорее покинуть выстуженную каморку, что он даже не стал тратить время на приготовление кофе, наспех оделся и дошел по набережным до Малого моста, возле которого Гедеон, младший брат полицейского Шаваньяка, держал винный погребок, затерянный среди облезлых домишек с рваными тряпками вместо занавесок на окнах. В погребке несколько непрезентабельно одетых посетителей за стаканчиком дешевого вина бурно обсуждали новости, звучали имена Золя и Дрейфуса.
– Будь жив Демосфен, он не смог бы высказаться достойнее! «Я обвиняю!..» – величайшая речь века! – твердил тощий господин в замызганном рединготе.
– Ну да, ага, патриоты так дело не оставят – вот возьмут и разнесут в пыль его халупу на улице Брюселя, а этот писака иного и не заслуживает, – отрезал нищий в рваных башмаках и продавленном цилиндре.
Рауля Перо ничуть не смутила обстановка и не заинтересовала благородная дискуссия – он пришел выторговать у Гедеона Шаваньяка стопку книжиц в картонных переплетах с иллюстрациями Тони Жоанно[51], которые кабатчик грозился выкинуть, чтобы освободить за стойкой место для винных бочонков.
Дело сладилось – на набережную Вольтера Рауль Перо возвращался с кипой запыленных книжек под мышкой, не обращая ни малейшего внимания на нервную суету, охватившую парижские улицы после выхода «Авроры» с открытым письмом Эмиля Золя. Но своего друга Виктора Легри он все же заметил издалека – тот несся ему навстречу, а следом изо всех сил, пыхтя и отдуваясь, бежала какая-то толстуха.
– О! Перо, я уж и не надеялся вас найти! Мне срочно нужно с вами поговорить, это очень важно!
– Что стряслось, месье Легри? У вас такой вид, будто вы не меня, а Мессию встретили! Дайте хоть отдышаться…
Виктор оттащил его в сторону от букинистических стоек – подальше от любопытных глаз и ушей Люка Лефлоика и Северины Бомон. Эфросинье он велел занять букинистку беседой, и та нехотя послушалась.
– Месье Перо, мне необходима ваша помощь. – Виктор вкратце пересказал все, что узнал от Эфросиньи.
– Вы уверены, что эта женщина ничего не выдумала? – нахмурился бывший комиссар.
– Мадам Пиньо известная паникерша и могла навоображать себе всякие ужасы – она боится, что ее заподозрят в убийстве. Но в том, что ее подруга мертва или без сознания, я не сомневаюсь. Возможно, сердечный приступ.
– В любом случае необходимо обратиться в комиссариат округа.
