Хотя в голосе ее и чувствовался извинительный акцент, звучал голос достойно, уверенно звучал.
— Слушаю внимательно, — спокойно ответил Стас, решив, что не по-мужски залупаться на женщину из-за мудевых тридцати минут задержки.
— Вы знаете город? — спросили на другом конце провода.
— Язык до Киева доведет, — хмыкнул младший двойник.
— Из гостиницы налево — и вниз, до памятника адмиралу Нахимову, — объяснила невидимая собеседница. — Там я вас и встречу…
— Не обознаетесь?
— Я вас… вернее, вашего… словом, Станислава Семеновича знаю…
— Я несколько помоложе выгляжу, нежели он, — придав голосу вполне допустимую в данной ситуации игривость, забалаболил Стас Гагарин, но девушка изменение тона не приняла, и, промолвив на полусухом режиме «До встречи», отключилась.
Двойник сожалеючи вздохнул.
Полугодовое воздержание Стаса Гагарина в Северной Атлантике не разрядилось даже встречей с Верой, ибо прямо с Ленинградского вокзала, на котором жена встречала его в апреле 1968 года, а с нею прибыли и извещенные загодя Вучетич с Зиксом, все четверо поехали в злосчастную «Софию», затем к Олегу Ефремову, и вот…
«Как же мне в принципе решить проблему этого? — думал иногда Стас Гагарин, ощущая себя мужчиной, но придавая положению, в котором очутился, несколько насмешливый, иронический оттенок. — Ведь ежели по большому счету, то воздерживаюсь я уже четверть века…»
Апрельские дни, когда ошеломленный перебросом во времени, лихорадочно листал газеты в Ленинской библиотеке, порождали такое нервное напряжение, что Стас Гагарин и в голову не брал этого. Потом, убедившись, что вырван из собственного времени безжалостно и бесповоротно, он безнадежно тосковал по оставшейся в Свердловске Вере, сыну Анатолию и особенно по маленькой Ленке, которая в длинные недели сумасшедших лабрадорских вахт виделась ему сквозь снежные заряды и морскую пыль, поднятую океанскими штормами.
Сколько их было, жестоких штормов в его удивительной, наполненной приключениями жизни! И вот еще один тайфун, самый трагический, если хотите… Он в одночасье, по воле высших сил лишен был всего, с чем жил возвращающийся на Урал незадачливый штурман.
«Дали бы хоть на ребятишек поглядеть», — посетовал он однажды Гитлеру, когда посланец Зодчих Мира, объяснял Стасу Гагарину его новую миссию на Земле.
— Чего не дано, того не дано, — развел руками и вздохнул вождь германского народа. — Вы что, думаете, будто я не мечтал создать семью, нянчить маленьких киндеров, продлиться во времени через рожденные мною поколения?
Увы, и этого мне не было отпущено богами… Моей семьей стала нация, весь германский народ. Ибо так предписали мне свыше, не спрашивая, буду ли счастлив в этой ипостаси, и Адольф Гитлер решению судьбы безропотно подчинился.
А новые дети, дружище, у вас еще будут… Потерпите, партайгеноссе!
Сглаживало горечь утраты лишь понимание собственной ненужности в шестьдесят восьмом году. Ведь его ненаглядная Вера не одинока, с нею остался второй — или первый? — Станислав Гагарин, который доживет вместе с нею до нынешнего времени, в котором он находится, видимо, сейчас уже в Трускавце, где попивает вместе с Верой Васильевной славную водичку Нафтусю и ждет, когда ему разъяснят, зачем отправили писателя в Западную Украину.
— Каждому свое, — усмехнулся Стас, запирая номер перед тем как вприпрыжку — штурман любил трапы — сбежать с шестого этажа и выбраться на Морскую улицу, ведущую к памятнику адмиралу Нахимову и Графской пристани.
— Огоньку не найдется? — дружелюбно спросили его из подъезда последнего перед площадью дома, и рослая фигура выступила штурману навстречу.
Стас Гагарин будто споткнулся и машинально сунул руку в карман светло-салатовой куртки, которую набросил перед тем, как выйти в ночной Севастополь.
Очутившись в более зрелом возрасте, его двойник усвоил привычку отвечать на подобные просьбы категорическим нет. Но у этого Гагарина были иные пока манеры.
Он выхватил из кармана спичечный коробок, с готовностью протянул его, тут же услыхал за спиною быструю поступь, почувствовал, как рука его оказалась захваченной приемом «рычаг внутрь», а под подбородок легла чужая рука того, кто напал на Стаса Гагарина сзади.
— Наручники! Живо! — услыхал он прерывистый голос, и стальное кольцо охватило правую руку, завернутую за спину.
Мгновенно сообразив, что попал в западню, штурман-сочинитель напрягся и зацепился левой рукой за собственный поясной ремень. Одновременно он вывернул шею и что есть силы вонзился зубами в руку, которая отгибала его подбородок.
Нападавший матерно вскрикнул и ослабил захват, позволив штурману прижать подбородок к груди.
Одна рука его, правая, продолжала оставаться завернутой за спину, левую, которой он цеплялся за пояс, пытался завернуть тот, кто просил у него огонька, положение складывалось патовое, эти двое не могли совладать с Гагариным, и Стас успел подумать, что сейчас вот и дадут ему по затылку, дабы не сопротивлялся.
Не оставляя надежды переиграть нападавших, он резко сунулся вперед и вниз, к асфальту, увлекая за собой неизвестных противников, но падая, успел увидеть, как на подмогу выметнулись из неосвещенной подворотни еще двое.
«Теперь мнет хана», — отрешенно подумал эмиссар Зодчих Мира на Черном море.
Оставалось закричать благим матом — «Караул, мол, люди добрые, спасите!» — но всегда обостренное в натуре Гагарина чувство собственного достоинства не позволило штурману прибегнуть к веками испытанному средству.
Молча сопротивляясь, он свалил-таки противников на уличный асфальт, но вторая пара неизвестных бандитов была уже рядом.
Толком не успел Стас Гагарин рассмотреть того, что произошло затем. Он услыхал резкое х-э-а-к, затем глухой удар, напомнивший ему времена, когда сам мордовал набитый песком кожаный мешок в боксерском зале, и почувствовал, как исчезло давление на руку, которую завернули ему за спину.
Изловчившись, он поднялся и принялся что есть силы хлестать того, кто захватил его за шею, болтающимся на штурманской руке свободным кольцом наручников.
Тот, кто хотел прикурить, мешком валялся на асфальте подле.
В сумрачном свете уличного фонаря Стас Гагарин увидел небольшую и щуплую на вид фигуру в спортивном костюме и белых кроссовках, которая угрожающе хэкая, осыпала ударами обеих ног тех двоих, кто бросился к сообщникам, не сумевшим сразу одолеть Гагарина.
Тот, кого штурман хлестал пусть и недостаточно тяжелым, но чувствительным кистенем, вновь несмотря на удары бросился на ускользнувшую жертву, но внезапно раздался резкий свист от стоявшего поодаль уазика-фургона.
Затем автомобиль резко подвинулся к ним задним ходом, нападавшие подхватили уже поднявшегося на четвереньки мужика, так и не сумевшего надеть браслет на вторую руку Гагарина, поволокли его к распахнутым дверцам, втащили в нутро и впрыгнули сами, уазик резко рванул с места, исчезнув с Морской улицы, едва на место схватки подбежали трое морских пехотинцев в камуфлированной одежде.
В руках они держали короткие автоматы.
Один из морпехов вскинул оружие и собирался открыть огонь по удаляющемуся автомобилю, но старший в этой троице крикнул:
— Отставить!
Быстрым и ловким движением он освободил руку Стаса Гагарина от металлического кольца, проверил — насколько штурман в порядке, потом поворотился к спортсмену, так хватко владевшему приемами каратэ и сказал:
— Чуть-чуть не успели прикрыть тебя и товарища. Ты уж прости нас, олухов, Вера…
V
Раздался звонкий хлопок, и осколки внешнего стекла со звоном осыпались во внутреннее межоконное пространство.
— Привет от Кравчука! — воскликнул тоже ошеломленный, но сохранявший обладание Станислав Гагарин.
Он видел, как испугалась Вера Васильевна, и старался обратить этот случай в шутку.
Хотя — ни хрена себе шутка!
О подобных вещах слыхать мне доводилось и раньше, видел и битые окна электричек, но чтобы так, неожиданно, на подходе к станции Зворичи ахнуло стекло в купе спального вагона, в котором мы с Верой мчались в Западную Украину… Подобного в житейской практике у нас еще не было, и некая обалделость наша извинительна вполне.
Да ежели учесть, что минувшую ночь горланили песни пьяные соседи в вагоне, то начальные впечатления от затеянной в Хохляндию поездки были не из радужных вовсе. Правда, козлы с песнями выбрались из вагона в Киеве, и стекол неизвестные злоумышленники больше не били, и в пять утра местного времени следующих суток мы оказались в надежных руках Кириллова и — надеюсь! — еще в более надежных генерала Мотринца, облаченного на случай раннего утра в спортивный наряд, оказывается, в эти часы он регулярно бегает по Иезуитскому парку.
