я пацана хотел… В общем, все как у людей… Собака, кот и семья.
– Что кислый такой, разведка? Вернешься еще, собаку обнимешь и кота в жопу поцелуешь.
– Да так, – поморщился Иван. – Мысли нехорошие… Сдохнуть не боюсь. Боюсь не вернуться. Или без вести пропасть. Как мой товарищ боевой. А семья… Ждут они меня. Скучают. Вот, посмотри…
Иван достал из нагрудного кармана фотокарточку и протянул мне. На истерзанном трещинками черно-белом снимке сияла статная молодая женщина с двумя девочками-близняшками в кружевных платьицах.
– На тебя похожи, – кивнул я и отдал снимок обратно. – Не ссы, командир, вернешься домой, еще замуж красавиц выдашь.
– Эх, Ваня… Настоящий страх, это когда не за себя боишься… Повезло тебе. Бобылем сюда попал.
– Это как сказать… Тебя ждут, а на меня всем насрать. Сгину – хорошо если прикопаете, здесь, в леске, и не вспомнит никто Ивана Решетова.
Я покрутил фотокарточку в руках:
– Не боишься брать с собой в рейд?
– Нарушаю, – покивал полковник. – Особист узнает – кишки намотает. Но знаешь… Когда вечером совсем невмоготу… Я смотрю на них, мысленно представляю, что я дома, в Москве, дочки сидят на коленях, читают сказку… И такое на меня спокойствие находит! Такую силу чувствую. Горы готов свернуть.
Вернув фотку, я добил перевязку, и мужицкие откровения с этим закончились. Заглянул в шалаш: Лиен повторно перевязывала бабку. Судя по ране, пуля прошла насквозь, и это хорошо. Поди достань ее в мышцах…
Поняв, что мое участие не требуется, я решил все-таки сходить искупаться. Не привык я столько потеть. Как вообще можно здесь жить? Климат – охренеешь…
Взяв кусок мыла, нырнул в заросли, что обрамляли заливчик сплошной стеной. Разделся, развесив одежду на ветках. Покидал палки в воду – проверить, не сидит ли «Гена» в засаде. А может даже парочка. Нет, не сидели.
Зашел по колено в воду. Кожа превратилась в гусиную, яйца втянулись в тело. После такой жары вода в затоне казалась ледяной. Бр-р…
Плюх! – нырнул с головой, чуть побарахтался, вылез на берег и намылился. Повторил омовение, в этот раз более тщательно шоркая себя по телу ладонями. Хорошо!
Вернулся в лагерь. Чунг разводил костер, Лиен не было. Наверное, тоже ушла купаться. Минут через двадцать вернулась, выжимая длинные волосы. Взгляд грустный, как у брошенного щенка. Но держится молодцом, и от «домашней» работы не устранилась, стала «накрывать на стол».
На примятой траве вместо скатерти разложили кусок брезента, прихваченный с катера. На «стол» расставили жестяные баночки с тушенкой, с какой-то кашей из крупы непонятного цвета (но на вкус очень даже ничего), консервированный хлеб и конфеты. М-м-м… Не думал, что я сладкоежка. Видать, энергии вагон пожег и глюкозы дико не хватает.
Чунг с гордым видом альфа-добытчика достал алюминиевую трофейную фляжку, обтянутую дырявой зеленой тканью, и потряс ее над «столом»:
– Водка! На катере нашел!
– Что ж ты молчал, друг ты наш раскосый? – обрадовался я, выставляя вперед жестяные кружки. – Пятьдесят фронтовых всем наливать?
– А то! – одобрительно кивнул Иван.
– Лиен, – повернулся я к девушке, похлопывая себя по горлу под челюстью. – Водка, дринк. Будешь? Тебе надо немного выпить…
Та морщилась, силилась понять мои лингвистические потуги. Но на помощь пришел Чунг. Рассказал ей о предстоящем «фуршете». Та в ответ молча кивнула.
Я выхватил у Чунга фляжку (на разливе русской водки обязательно должен быть русский, иначе не по фэншую), накапал по пятьдесят на глаз в каждую кружку. Протянул одну Ивану, три пододвинул вьетнамцам. Бабка, несмотря на рану, тоже не отказалась.
– Ну, как говорится… За мир во всем мире.
С шумом выдохнул и опрокинул жидкость в глотку. Горло чуть не сгорело. Цепануло даже желудок. Я скривился. Не готов был к такому градусу. Скорее накидал в рот закуски. Прокашлялся, вытер слезы и прохрипел, таращась на Чунга:
– Ах ты!.. Какая же это, на хрен, водка?! Спиртяга голимый! Не разбавленный.
Иван хохотал, он не успел еще отпить ядреной жидкости:
– Ну, тезка! Ну, даешь! Они же все водкой называют. Где ты на войне водку видел? Чунг, разбавь пойло дамам.
– Видел! – буркнул я, зажевывая тушенкой.
Спирт примерно приблизили по градусам к водке с помощью трофейной канистры с водой.
Лиен выпила и не поморщилась. Я подсел ближе. Стал нести какую-то чушь. Все равно она меня не понимает. Но говорил от души. Лиен чувствовала интонацию и прониклась. Иногда кивала и поглядывала на меня с таким узнаваемым женским любопытством.
Окончательно стемнело. Бабку затащили в шалаш, Иван зашел сам. Чунг юркнул следом и тут же отрубился. Как Штирлиц, блин. Умеет спать в любых условиях. Я остался дежурить первым. Лиен тоже сидела у костра, протягивая ладони к пламени. Ночь теплая, но ей хотелось ощутить еще больше тепла.
Она что-то рассказывала мне на своем, показывала на звезды. Голос ее как ручеек. Серебристый и с переливами. Я заслушался. Ни слова не понял, но будто песню послушал. Даже гитары не надо…
Положил ей руку на коленку, но мою ладонь аккуратно так сняли. Ага, ясно.
Где-то громыхнули раскаты. На землю упали первые капли дождя. Лиен встала и показала на шалаш.
– Спать пойдешь? – улыбнулся я. – Спокойной ночи…
Та улыбнулась в ответ и юркнула в темноту походного жилища.
* * *
Утром меня разбудил крик какой-то горластой птицы. Я приподнялся на локте и огляделся. Шалаш пуст. Снаружи слышны голоса. Похоже, я продрых дольше всех. Выбрался наружу. Возле костерка Лиен колдовала с завтраком. Чунг чистил наш М60.
– Проснулся? – ко мне, опираясь на бамбуковый «костыль», подковылял Иван.
– Вижу, уже совсем бодро ходишь.
– Да, могу носить свою задницу помаленьку. Силы появились. Сам удивился…
– Это самая охрененная новость за последние дни! – покивал я.
– Не думал, что ты так радеешь за мое здоровье!
– Да к бесу твое здоровье! Это ж мне теперь только бабку тащить. А она легкая. Считай, Добби свободен!
Шутку, конечно, никто не понял, ну и пофиг.
После завтрака собрали манатки и двинули в лес. Равнинная местность была не такая сырая и густо заросшая. Идти стало лучше, идти стало веселее. Хотя получалось не так быстро, как хотелось. Приходилось часто останавливаться и давать передых Ивану. Но все равно получалось быстрее, чем с волокушей. Маршрут держали на северо-восток.
– Долго еще телепать до партизан? – спросил я Ивана.
Он шел, опираясь здоровой рукой на самопальный костыль. На трудных участках его поддерживал Чунг, уцепившись рукой за ремни.
– Да фиг знает, – пыхтел полковник. – Тут не угадаешь. Тут фронта нет. Все вперемешку. Главное, на американцев не напороться. Любят они
