– Добрый день, Мария. Не думала, что мы снова встретимся по прискорбному поводу. Вообще, конечно, нам не везет: сначала убили Мавродитиса, а вот теперь – моего младшего брата Никиту. Откровенно говоря, мой младший брат давно нарывался, чтобы его вот так… но одно дело – предполагать, что так может произойти, а совсем другое – когда все уже произошло, и ничего не вернуть.
Наконец я признала в этой женщине Анну Ивановну Климову.
– Моя девичья фамилия Цветкова, – спокойно продолжала она, – но я предпочитала этого не афишировать. Никогда. Мой брат пошел по нехорошей дорожке. В милиции брал взятки, бандитствовал в переходный период, принимал деятельное участие в одной из этих… ОГП…
– ОПГ, – поправил Родион, – организованная преступная группировка.
– Вот именно, да. Я предпочитала не поддерживать отношений с братом, и мало кто знал, что он из моей семьи. На этом настаивал муж, Леонид Ильич. Да я и сама знала, что Никита… что лучше с ним не общаться.
Конечно, порядочная женщина Анна Ивановна не будет широко распространяться, что Цветков – ее брат.
– Продолжайте, Анна Ивановна, – сказал Родион, повернулся ко мне и прибавил: – Моя крестная почему-то не захотела говорить о больной для нее теме наедине со мной. Потому я пригласил тебя, Мария. Говорите, крестная.
– У Никиты были скверные друзья, – быстро сказала Анна Ивановна. – Очень, очень скверные. Он «крышевал», как это принято говорить, многих молодых коммерсантов. Среди них были Берг, Мавродитис и мой зять Леша Маминов. Я об этом всегда знала. Я первоначально была резко против брака моей дочери с Маминовым, потому что у него были какие-то дела с моим младшим братом, и явно грязные – у Никиты других дел и не было.
– Многое из того, что вы сейчас говорите, мы слышали от самого Маминова. Но все-таки у вас другая точка зрения. Значит, вы предполагаете, кто мог убить Никиту Цветкова?
– Да кто угодно! Кто угодно. Все, с кем он был знаком, имели на него зуб.
– Маминов говорил по-другому. Он утверждал, что Цветков был жестоким, но в то же самое время человеком слова. Кстати, Алексей Павлович так и не ответил, когда его спросили, почему Цветкова не было на его юбилее.
– Это я была против того, чтобы Никита присутствовал, – тихо сказала Анна Ивановна. – Да и Мавродитис с моим зятем, кажется, тоже не сильно рвались лицезреть моего брата на юбилее.
– А когда вы последний раз общались со своим братом, лично, по телефону… когда?
– Да, да. Я очень хорошо помню тот последний разговор. Никита позвонил и сказал, чтобы мы все, вся наша семья, то есть Лена, Леонид Ильич, я, Леша, Павел Борисович, и все наши ближайшие друзья, компаньоны… чтобы все мы были настороже.
– То есть он угрожал?
– Никита всегда так говорит… говорил, что кажется, как будто он угрожает. Голос у него такой был – грубый, хриплый. Страшный. Но… но в тот раз мне показалось, что вовсе не угрожал он, а просто предостерегал.
– Вот! – воскликнул Родион. – Вот оно. Цветкову стало что-то известно об опасности, угрожающей вашей семье. В таком случае он мог знать, кому угрожают в первую очередь. Вы не исключаете того, что он звонил, скажем, Мавродитису, заместителю начальника охраны «ММБ-Банка» Кириллову и самому Маминову, вокруг которого, кажется, все и закручивается?
– Исключаю, не исключаю… А какой смысл теперь гадать, если все равно точного ответа не узнает никто? – отозвалась Климова.
– Я навел справки, – сказал Родион, – так вот, я выяснил, что транспортная фирма Цветкова не первый раз оказывается под ударом. Конечно, смерть директора – это самая большая потеря, но, насколько мне известно, в разное время фирма недосчиталась нескольких машин и пятерых или шестерых шоферов-дальнобойщиков. Они исчезали неизвестно куда, причем в Подмосковье, а последний такой случай зарегистрирован не далее как в прошлом месяце, когда шоферы Крягин и Лоськов пропали без вести, а «КамАЗ», на котором они ехали, был обнаружен в лесу, в болотце. Разбитый и дымящийся. Быть может, это не имеет ни малейшего отношения к тем трагическим событиям, что напрямую затронули вас и вашу семью, но для меня не бывает ничего лишнего. Ведь известно, что Цветков и сам несколько раз ездил в рейсы. А совладельцем фирмы Цветкова является именно «ММБ-Банк», то есть – раньше – Мавродитис, ну и Алексей Павлович Маминов.
– И что вы этим хотите сказать? – сухо выговорила Анна Ивановна.
– Да практически ничего! Просто рассуждения вслух. Последний вопрос, Анна Ивановна.
– Да.
– Вопрос, быть может, бестактный.
– Да когда от тебя, Родион, приходилось ждать тактичности, господи помилуй!
Босс улыбнулся словам своей крестной и произнес:
– А вот вы собираетесь присутствовать на похоронах своего брата?
– А почему это вызывает интерес?
– Вот примерно то же самое сказал Маминов, когда у него спросил Родион Потапович, почему Цветкова не было на юбилее, – не выдержала я. – И, следовательно, можно делать только один вывод…
– Вы правы, – прервала меня Климова. – Не нужно выводов. Я не собираюсь присутствовать на похоронах Никиты. Мне не простят, если я буду там. Потому что завтра день рождения у моей дочери. И я не испорчу ей праздника.
– Вот такой примечательный разговор, – сказал мне босс после того, когда мы оставили Анну Ивановну в квартире ее брата. – Откровенно говоря, не думал, что так тщательно и так долго можно скрывать родство. Наверно, к этому приложил руку наш славный дорогой Леонид Ильич. Ну и семейка получается, Мария. Ничего не скажешь. И что самое печальное, инцидентов много, а зацепку я пока что найти не могу. Все эти махинации Мавродитиса за спиной своего компаньона, предупреждения Цветкова… а объединяет этих людей то, что оба уже мертвы. А эта фраза: «Придет время, откроешь сейф». Нет, Мария… пока что мы не можем раскусить этот орешек. Не можем.
При этом у него были хитрые глаза. И я подумала, что Родион снова что-то темнит.
* * *
Я только что распрощалась с боссом, как зазвонил телефон. Это оказался Маминов, и его голос показался мне встревоженным, хотя, кажется, он тщательно пытался это скрывать. Тщательно и – тщетно.
– Я хотел спросить вас, Мария, готовы ли вы поехать со мной?
– Куда?
– А этого я еще и сам не знаю. Мне в очередной раз скинули сообщение… то есть даже не скинули, а позвонили Халу… я же говорил, что у него всегда с собой телефон. В общем, не на тот номер, который знают несколько человек, а на другой, который известен большему количеству лиц. Так вот, позвонили Халу и велели передать…
В трубке возник угрюмый, ровный голос телохранителя:
– Сказали, чтобы Алексей Павлович не забывал о Чернышеве. Я думал, что это новый партнер.
И добавили: сто сорок, одиннадцать, два нуля. И еще сказали: «Передоза». Я подумал, что это номер телефона, 140-11-00, тут же позвонил, а мне ответили, что такого номера не существует. Тогда я позвонил нескольким Чернышевым в городе…
Снова заговорил Маминов:
– Сейчас мы едем по одному адресу. Еще один Чернышев, профессор, нарколог. Это я к тому, что «передоза». Я хочу сам его расспросить, тем более что у него телефон тоже на сто сорок, а оканчивается на два нуля.
– Профессор? – переспросила я. – Может, все это идиотская шутка?
– Не думаю… – начал было Маминов, и тут яркая, как вспышка, мысль указала мне элементарную разгадку того, что было сказано Халу. Я воскликнула:
– Алексей Павлович, притормозите где-нибудь, я сейчас буду! Или вы за мной! Вы все не так делаете!..
– Где вы?
Я быстро огляделась и назвала станцию метро, близ которой я находилась и где мне, наверно, и следовало подождать Маминова и его телохранителя. Они подъехали через несколько минут. Я буквально упала на заднее сиденье маминовского джипа («Линкольн», по всей видимости, остался в подземных гаражах «ММБ-Банка») и выговорила:
– Алексей Павлович, все это… Чернышев, сто сорок, одиннадцать, два нуля – это никакой не телефон с фамилией владельца, это – адрес.
– То есть как – адрес? – нахмурился Маминов.
– Улица Чернышева, дом 140, квартира 11… или наоборот: дом 11, квартира сто сорок.
– А два нуля?
– Алексей Павлович, двумя нулями раньше обозначали общественный туалет.
– Два нуля? – выдохнул Маминов.
– Табличка, обозначающая сортир… грубо говоря! – бросила я. – У нас был в практике случай, где фигурировала такая табличка, и потому я сразу догадалась.
– Но я что-то не припомню в Москве улицы Чернышева, – признался банкир.
– Есть такая на окраине… кажется, в Выхино, – проговорила я.
Маминов сощурил глаза и выдохнул:
– Ну так поехали в это ваше Выхино! Хал, давай побыстрее! А то, как сюда ехали, тащились как мухи!
Я сказала:
– Вы думаете, что это связано с…
– Все, ни слова! – повернулся ко мне банкир, и его скрипучий голос приобрел металлическое звучание, а тусклые глаза заблестели. – Мне кажется, что кто-то играет со мной, как с маленьким мальчиком. Дразнит, разыгрывает, гоняет, как щенка палкой. Только не заиграться бы. Уж больно серьезную, недетскую игру этот «кто-то» себе придумал! Хал, поехали, говорю!
