— И да и нет, — шепчет Григорий мне на ухо так интимно, что наверняка гости думают, что он мне всякие глупости говорит, — в кабинет я попал, но не нашёл того, что искал.
— Но сделка в силе! — заявляю категорично. — Я не соглашалась четыре часа подряд изображать твою невесту даром!
— Конечно, в силе, моя корыстная зая, — мурлычет Григорий. — А на что ты ещё готова за деньги?
А вот этот вопрос мне не нравится. Он обидный. И я хмурюсь.
— Ни на что! Тело и душу я не продаю, если ты про это.
Гесс мягко смеётся:
— Значит, бережешь девственность для любимого?
Спрашивает, а сам гладит мою спину вот прямо от шеи и до самой пятой точки! Как будто подталкивает к неверному ответу: «Сплю с первым встречным, которого захочу, но бесплатно».
— Конечно! Только с любимым и после свадьбы, — заявляю назло искусителю.
Вру от души. Я не девственница. С тем козлом — даже имя его вспоминать не хочу, — ради которого я научилась краситься и чуть не завалила сессию, мы встречались целый год. Но Вязьмин же сказал Гессу, что я трепетная лань, вот пусть так и думает.
Григорий опять смеётся, но в этот раз по-другому. Хрипло и азартно. Будто радуется брошенному ему вызову и обещает нарушить мои планы. С этим мажором всё наперекосяк! Что бы я ни сказала — всё звучит неправильно.
— У тебя ничего не получится, зая, — а это он говорит, намеренно задевая губами мой висок и мочку, — ты слишком горячая.
А руками крепче прижимает меня к себе. Всё это работает: мурашки носятся толпами по спине, и низ живота отзывается жаром возбуждения, особенно когда я чувствую твёрдость в паху Гесса — он тоже завёлся. Надо бы прекращать эти опасные игры. Но мы же вроде как пожениться планируем, и родственники Гесса с нас глаз не сводят. А миллион я всё ещё хочу, поэтому отыгрываю роль до конца.
— Ты плохо меня знаешь, дорогой, — сообщаю с улыбкой и запускаю руку ему в волосы, — я останусь верна своим принципам до самого конца. Я очень принципиальная. Скоро уже уедем отсюда?
— Тебе не нравится праздник? — удивляется Григорий.
— Какой праздник? Я на работе, — отрезаю, но так, чтобы со стороны выглядело как воркование.
— Ну что ж, сделаем вид, что нам приспичило уединиться, поэтому мы не можем дольше остаться на людях.
Я сначала не понимаю, о чем он, но Гесс опять покушается на мои губы! Целует глубоко и страстно. По-настоящему. И до меня доходит его замысел. Я готова сквозь землю провалиться!
К счастью, длится это несколько мгновений, а то ноги у меня точно подкосились бы. Но надо отдать должное плану Григория — его отец и мачеха точно поверят в причину нашего бегства. Они же и сами такие!
Мы подходим проститься с бабулей Ви — так называет её внук, и мне велели называть. Я краснею от её понимающего взгляда, лопочу, как рада знакомству, и мы, наконец, идём к парковке. Держимся за руки до самой машины — я чувствую, как чужие взгляды сверлят спину.
Гесс открывает заднюю дверь, усаживает меня и садится следом. Почему-то я думала, что он поедет отдельно на том, на чем приехал, и его неожиданное соседство меня тревожит.
На улице смеркается, и ехать нам долго. Такое тесное общение без лишних ушей и глаз — водитель остаётся за перегородкой — может закончиться катастрофой.
— Отодвиньтесь, Григорий Эрнестович, — говорю и отползаю подальше к окну, — спектакль окончен.
Гесс не обижается. Он разворачивается и, откидываясь спиной на свою дверь, смотрит на меня с вызовом. Глаза его горят интересом, и мне кажется, что своим поведением я его не отталкиваю, а ещё больше завожу.
— Зая, зая… — тянет он, качая головой, — я же тебе уже говорил, что не насильник — помнишь?
Естественно, помню! Но дело тут совсем не в насилии. Я просто за себя не ручаюсь. Гесс мне нравится — отрицать это глупо — и мне бы хотелось много чего ему позволить, но ведь это путь в никуда. Я для него останусь «заей», хоть тресни. Не верю в любовь плейбоя к простой девушке, я не дурочка. А вот в то, что на работе будут проблемы — верю. Хотя… Если я получу свои денежки, а если ещё и от Вязьмина — можно не работать!
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
Но одно дело — уволиться самой, а совсем другое — вылететь с позором.
— У меня хорошая память, Григорий Эрнестович, и я не думаю, что вы на меня наброситесь, — он скептически хмыкает, — просто вечер был долгим, шампанское вкусным, а наша с вами актёрская игра достойна всяких похвал. Я просто возвращаю и вас, и себя в реальность, вот и всё.
Внезапно накатывает необъяснимая грусть. За окном стемнело, и это хорошо — значит, Гесс не увидит, как шампанское пытается побежать из уголков моих глаз. Однозначно это оно, а не слезы. В трезвом виде я бы ни за что не стала грустить из-за окончания нашей аферы.
— Ты действительно необычная девушка, — говорит задумчиво Гесс, — я не встречал таких раньше. И знаешь что? Составь мне компанию как друг на оставшиеся два дня. Мне бы хотелось с тобой просто пообщаться и отдохнуть на природе. А за это можешь попросить меня о чем-то помимо миллиона.
При упоминании вожделенной суммы грусть испаряется и сердце в груди подпрыгивает — не надо мне никаких исполнений желаний таким опасным способом, мне хватит денег.
Денег хватит?
В мозге что-то щёлкает, производя математические расчёты, и вместо того чтобы резко и категорически отказаться, меня осеняет: это же мой шанс на получение денег ещё и от скульптора!
— Так-так-так, — вся подбираюсь и перехожу на деловой тон. — Вы мне уже должны за телефон, помните?
Может, получится обойтись малой кровью?
— Так за это я тебя поцеловал. Уже три раза, — смеётся Гесс, а я вспыхиваю.
— Я не просила! — кидаю возмущённо. — Это не считается!
— Ладно, тогда за звонок я дарю тебе весь сегодняшний лук, идёт?
Хм-м, наряд изумительный! А за туфли я могу кого-нибудь убить. Оставить все это себе не просто хочется, а хочется сильнее, чем просить за скульптора. Тем более если я соглашусь составить Григорию компанию, у меня появится ещё одно желание. И я решаюсь на глупость! Но это наверняка все шампанское виновато.
— Идёт. Но тогда за мою компанию вы пойдёте к Богдану Алексеевичу натурщиком для статуи Аполлона.
Гесс давится воздухом.
— Вы с ним сговорились, что ли? — выдыхает Григорий раздражённо. — Это он тебя подговорил меня об этом попросить?
— Да, конечно, — киваю я, — он очень страдает по этому поводу.
— Ты видела его голых мужиков? — продолжает возмущаться Гесс.
— Только накрытых простыней, — говорю правду.
— У них такие... такие дубины! — выпаливает, подобрав подходящее определение тому, что делает из простыни палатку. — Такое увидишь — ночью спать не будешь.
— Я думала, что у вас нет комплекса неполноценности… — подкалываю Григория.
И он шумно втягивает в себя воздух:
— Сколько в тебе интересных граней, зая. Пожалуй, слишком много, чтобы я мог отказаться от твоей компании. Договорились. Я это сделаю!
Мне хочется забить в ладоши и запрыгать на сиденье. Я это сделала! Я почти заработала кучу денег! Можно увольняться и ехать к маме до самого начала курса!..
…А можно и не увольняться…
Отработать месяц, чтобы зарплату большущую с премией получить...
Гляжу из-под ресниц на Гесса — в машине, конечно, темно, но я чувствую, что он меня внимательно рассматривает, и это вызывает приятное внутреннее томление.
А выдержу ли я месяц с ним рядом? Очень сомнительно. Если он будет так же настойчиво проявлять ко мне интерес, я точно сдамся. А если после этих выходных резко остынет и перестанет замечать — тоже будет тяжело. Нет. Надо увольняться и не жадничать.
Машина тормозит, и я понимаю, что водитель уже паркуется на гостевой стоянке «Гладей». Спешу выйти со своей стороны, чтобы никого не искушать желанием подать мне руку.
— Спокойной ночи, Григорий Эрнестович, — желаю, собираясь стартовать в дом для обслуги и там ещё раз хорошенько всё перед сном обдумать. — До завтра!
— Эм-м, погоди-ка, зая, — останавливает он меня недовольным тоном, — куда это ты намылилась? Мы так не договаривались! Вечер ещё не закончен, он только начинается.
