Гесс отвечает не сразу, думает, дышит мне в затылок, а потом опять склоняется к уху.
— Я предпочитаю об этом не думать и проживать каждый день как последний, — делится своим жизненным кредо. — Настоящую жизнь, происходящую здесь и сейчас, живу как единственную. Стремлюсь жить так, чтобы потом не жалеть об упущенных возможностях.
И я задумываюсь. А ведь я скоро буду неизбежно жалеть об упущенных возможностях при любом раскладе. Уволюсь в понедельник — пожалею, что не заработала всех возможных денег. Не уволюсь в понедельник — буду все лето с тоской вспоминать этот уик-энд и жалеть себя: от невесты мажора вернуться к обслуге так стремительно не каждый сумеет! Но больше всего я буду жалеть о том, что не узнала Григория ближе: его рук, его ласк и поцелуев. А если узнаю, то тоже, конечно, потом пожалею — это ведь не сделает меня его невестой на самом деле, — но в меньшей степени, чем если не узнаю.
Решаюсь на безумие. Откидываю голову Грише на плечо с недвусмысленным намёком, и он его сразу же понимает. Склоняется ко мне и целует. Его язык в этот раз деликатен и нежен, он обводит мои губы и ненавязчиво просится внутрь — я пускаю. Он пробегает по зубам, гладит язык и начинает всё сначала. Я трепещу от восторга и возбуждения. В этот момент мне на всё наплевать, кроме продолжения этого поцелуя.И мне нравится, что Гесс понимает меня без слов. Не задает вопросов типа: ты уверена?Он молча разворачивает лодку и ведёт её к причалу. Что будет дальше — понятно и мне и ему.
Покидаем яхту, идём к коттеджу — все молча. Гриша только за руку меня держит и непрерывно поглаживает большим пальцем ладонь. Будто боится, что сбегу. Но я не сбегу — это точно. Я твёрдо решила пойти до конца. Я даже хочу скорее оказаться под укрытием стен и прекратить это томительное ожидание — сердце стучит слишком часто и дышать трудно. Мне кажется, если я смогу выпустить из груди стон, станет гораздо легче.
Мы входим в прихожую, и я сама, первая, тяну Гесса за руку ближе. И этот мой жест срывает его стоп-кран. Дальше все как в тумане: прелюдия у стены в прихожей — прямо как в моём сне, только я не в рабочей форме, и это не квартира Вязьмина — и я, наконец, стону в голос.
Оттуда мы перемещается в гостиную, срывая по дороге одежду. Задерживаемся у двери спальни с шоколадным шелковым бельём и шторами, чтобы дать волю рукам и ощупать всё, что хочется. Спохватываемся, когда на нас не остаётся ни клочка одежды и нет сил терпеть. Вваливаемся в комнату, путаясь в ногах. Чудом добираемся до кровати... и всё.
Больше ничего не мешает нам, соединившись телами, предаваться страстным танцам.
Гесс как знал и положил под подушку средства защиты, но мне в тот момент совершенно плевать, что он добился, чего хотел, к чему готовился и что предвидел. Я счастлива, возбуждена и сама хочу секса не меньше него.
Наше безумие длится, кажется, бесконечность. Я так выматываюсь, что последнее воспоминание: Гриша покрывает моё лицо поцелуями, убирает с лица влажные пряди, ложится сзади, прижимает меня к себе… и я отключаюсь.
Просыпаюсь от того, что кто-то гремит посудой. Я в постели одна. На пуфике лежит халат, а на полу — те самые тапочки. Я вспоминаю ночь и улыбаюсь. Тело немного ломит от непривычных физических нагрузок, но это приятная ломота.
Подскакиваю бодро, немного морщусь — в интимных местах саднит, мы были несдержанными — и спешу привести себя в порядок. Пользуюсь ванной Гесса, в женскую даже не иду. С удовольствием намыливаю тело его гелем для душа и кайфую от аромата, всколыхнувшего воспоминания. Голова моя как пустой воздушный шарик — мыслей никаких, одни эмоции.
Долго под душем не стою, мне не терпится скорее увидеть Гришу и поцеловать его ямочку на щеке, сказать спасибо за всё.
Вытираюсь, наматываю на голову полотенце, накидываю халат и спешу на трассу, но не дохожу. В кухне-гостиной хлопочет…
Лена!
Накрыла завтрак на одну персону и освобождает холодильник от продуктов.Я в первый момент ничего не понимаю. Стою, хлопаю на неё глазами.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
— А где Гриша? — вырывается у меня, когда Лена меня замечает.
— Уехал рано. Велел принести сюда твою сумку с вещами, — она кивает на диван в гостиной, где действительно стоит моя сумка, а рядом пакет с моей формой и туфлями, а с ним ещё один — с вечерним нарядом. На спинке сложена та самая одежда, которую Гесс с меня вчера срывал…
Меня как будто кто-то под дых бьёт. Настроение меняется настолько резко, что даже мутит. Нет, я не думала, что Гесс на мне скоро женится, но вот так кинуть… Мне хочется срочно присесть куда-то, а ещё — провалиться сквозь землю от стыда перед Леной.
— Я… Мы… — пытаюсь хоть как-то оправдать свой внешний вид.
— Да перестань, Рит. Что я, не понимаю? — отмахивается она понятливо. — Нашла возможность подзаработать — молодец! А я не из болтливых, так что не парься!
Я тру ладонями лицо. Это какой-то кошмар наяву. Как робот, негнущимися руками беру сумку, пакеты, сгребаю в охапку вещи и иду обратно в спальню Гесса.
По пути вспоминаю про телефон. Кажется, он лежит в кармане куртки. Надо вызвать такси, чтобы убраться отсюда. Звонить на работу и требовать машину я ни за что не стану.
Бросаю всё на кровать и лихорадочно роюсь в карманах куртки. Ура! Телефон действительно там. Оживляю экран — зарядки двадцать процентов, — но вижу, что у меня на нём куча сообщений. И первое от банка: на ваш счёт зачислены средства…
Миллион!
Гесс перечислил мне обещанный миллион! При других обстоятельствах я бы скакала сейчас до потолка… но это при других. При сложившихся — эти деньги меня мало радуют. Закусываю губу, чтобы не разреветься. Открываю другое сообщение, а оно от Гесса. Сажусь на кровать, делаю звук тише — вдруг Лена услышит — и включаю.
— Доброе утро, солнечная зая! — бодрым голосом говорит Григорий. — Я уехал домой. Не спалось, и решил уже разделаться с долгом. Изображаю из себя греческого бога у Богдана. На парковке тебя ждёт машина, но ты можешь оставаться в «Гладях» на весь день, оплачено! Ты была великолепна, зай, — понижает голос до интимного мурчания Гесс, — я бы повторил.
Роняю телефон ослабевшими руками на покрывало, моргаю, прогоняя настойчивые слёзы — они так и норовят вылиться из моих глаз.
Вот вроде бы он ничего такого обидного не сказал, а у меня будто сердце разбилось. Вскакиваю. Нет, я не буду отдыхать до вечера в поместье! Я прямо сейчас поеду в «Созвездие» и уволюсь!
Пытаюсь трясущимися руками вытащить из сумки чистое белье, засунуть пакет с нарядом и форму — её же сдать придётся — и одновременно решаю, что надеть. Вчерашние джинсы с футболкой или же одежду, в которой приехала в пятницу? И тут до меня доходит! А ведь моих вчерашних трусиков нигде нет! Ни в пакете с формой и нарядом, ни в стопке собранной с пола одежды. Нет их! Нет! Выбегаю в гостиную, заглядываю под диван, кресла и тумбочки. Мчусь в прихожую, переворачиваю вешалку. Даже мусорное ведро в кухне открываю — ищу их, как самое ценное, что есть у меня в жизни. Но нет их. Нигде нет.
У меня внутри все холодеет, и разбитое сердце в момент перестает кровоточить — оно замерзает от холодной ярости. Ну, гад кобелинистый! Я тебе устрою коллекцию заячьих трусов!
Я со скоростью пожарного надеваю форму и даже цепляю на грудь бейдж. Подхватываю сумку, которую с трудом застегнула — одежды-то прибавилось, — и, злобно вдавливая каблуки в пол, стучу ими в сторону парковки.
Машину, на которой ездила прикидываться невестой любителя зайчатины, замечаю сразу. К счастью, и знакомый водитель находится рядом. Он любовно натирает тряпочкой блестящий чёрный бок своего места работы и насвистывает весёлый мотив.
— Здрасти, — бурчу, заставляя его оторваться от крайне увлекательного дела, и распахиваю заднюю дверь. Закидываю туда сумку и командную: — в «Созвездие».
Водитель не говорит ни слова. Молча занимает свое место и везёт меня на работу. А я продолжаю кипеть. Всю дорогу я ругаю Гесса — это перво-наперво — за то, что он такой чёрствый и жестокий козёл. Что так легко топчется по чужим чувствам и самооценке.
