Дверь из детской вела в столовую. Рядом с дверью большая печь, выложенная изразцами с петухами. И по белым изразцам двигались тени.
Появился офицер. Длинный, худой. В шинели, опоясанный портупеей. Фуражку с головы не снимал. На лице тоненькие усики, которые придавали надменное выражение.
Офицер огляделся по сторонам и четким голосом сказал:
— По распоряжению жандармского управления обязан произвести в вашем доме обыск… Весьма сожалею…
Марию Петровну трудно узнать. И ростом стала выше, и говорила резко.
— Значит, обыск… Гм?! В который раз! Вваливаетесь ночью, все перероете, чтобы утром откланяться и уйти. Кстати, предъявите ордер на обыск. Возможно, смогу удовлетворить ваше любопытство устными ответами. — В голосе ее появилась надежда, но, поймав угрюмое выражение на лице офицера, вздохнула: — Значит, нет… Я буду жаловаться губернатору на частые обыски. Сдается, кто-то задумал над нами подшутить — вот и посылает каждые десять дней полицию…
— Весьма сожалею… Служба… — ротмистр слегка наклонил голову. Он получил указание о строжайшем обыске в доме секретаря земской управы Голубева. И то правда, обыски в этом доме частые. Последний обыск проводил собственноручно. И ушли ни с чем. Василий Семенович особых подозрений не вызывал. Все зло в жене. Якшается с подозрительными личностями, к ней ведет ниточка нелегальной доставки литературы. Значит, искать и искать…
Мария Петровна прошла в кабинет и сделала холодный компресс мужу на сердце. Прикрыла пледом и застыла около дивана, на котором лежал муж.
Громко стуча сапогами, в кабинет ввалились городовые. За ними ротмистр. Офицер снял шинель и повесил на вешалку из оленьих рогов.
Мария Петровна понимала бесполезность своей затеи, но все же сказала. Иначе стала бы упрекать себя, что не использовала возможность:
— Очень прошу помнить, что в доме маленькие девочки и больной муж. К тому же Василий Семенович — известный литератор, весьма уважаемый в Петербурге человек.
Офицер в душе возмутился: девочки, которых боится испугать ночным обыском?! В Вологду таскала их в арестантский дом! Каким-то образом раздобыла разрешение на свидание, облапошила дуру-надзирательницу, передала арестованной, к сожалению личность ее полиция до сих пор не установила, явки, деньги и кинжал! И вернулась в тихий Саратов, а через два дня после отъезда исчезла так называемая Иванова. Гм… Опаснейшая преступница, о задержании которой поступили специальные депеши из Петербурга. Скрылась во время прогулки, словно прошла сквозь стены тюрьмы… В Вологде большие неприятности… Тогда она не боялась испугать девочек…
Офицер сурово отрезал:
— Долг есть долг… Я — не из благотворительного общества по защите животных. Дамы Саратова любят в нем состоять. — Он поймал ненавидящий взгляд Марии Петровны и приказал: — Сидоров, займитесь кабинетом… Сатинин, пройдите на кухню и проследите… Вас, госпожа Голубева, попрошу остаться здесь и по квартире не бродить!
Городовой Сидоров был неприятным человеком. Толстый, словно шар. В плечах косая сажень. Невысокий, ходил вразвалочку. Ноги в громадных сапогах ставил тяжело. Лицо заросло щетиной. Большущие усы, заплывшие глаза казались злыми и пронзительными. Руки короткие, с толстыми пальцами, которые так и прилипали к вещам. Обыск производил обстоятельно, не спеша.
Поставил стул на середину комнаты и положил на него фуражку. Шкафы с книгами занимали всю комнату. Даже письменный стол, за которым работал хозяин, тощий и невзрачный человек, с точки зрения Сидорова, был приставлен не к стене, как в других домах, а к шкафу. Так и стоял стол торчком, словно ему места в кабинете не нашлось! Сидоров не любил, когда во время обыска приходилось сталкиваться с большим количеством книг. Морока одна! Каждую возьми, перетряси, чтобы узнать, есть в ней запрещенное и недозволенное властями. В душе считал, что книги читают дураки и бездельники; набирают их столько из вредности одной, чтобы при обысках труднее приходилось ему, Сидорову. И его удивляло — зачем нужно листать книги, проверять корешки, куда главным образом и заталкивают недозволенное, когда надо сразу сажать в кутузку тех, кто имеет их много. Сколько хорошему человеку нужно книг?! Ну, две, от силы — пять… Коли начитается книг, обязательно пойдет супротив царя. И называть его нужно супостатом, и будет врагом царю и отечеству. Вот и на глазах у барина очки. Батюшки, стекла-то какие толстые… Так и надо… Одно, знать, занятие у барина — глаза портить… В кутузке при свече-то не станет читать. И он довольно хмыкнул.
Из первого шкафа книги Сидоров выбросил на пол. Сначала они падали на ковер, который лежал на середине комнаты. Ковер золотистый, отделанный широкой каймой из диковинных цветов. В центре ковра возлежал лев с густой гривой. Лев?! Ну и ну… Хозяин скорее мокрую курицу напоминал, чем льва. Книги падают, а у него лицо от боли сводит. Ничего, барин, потерпи… Еще не то увидишь… Почти все книги расчерчены красными и синими карандашами. Неужто прочитал такую страсть?! И поверить трудно. Могет, просто так черкает и черкает… Нет, подлюга, видно, все прочитал — тогда обязательно в кутузку… В кутузке… И он оглянулся на офицера, чтобы показать ему прорву книг и подчеркивания карандашами.
Офицер усмехнулся его недоумению и приказал:
— Будьте внимательны… Ищите… Ищите…
Сидоров выхватил из груды книг на ковре ту, что казалась потолще. Подержал за корешок. Заглянул сверху, снизу — ничего. Потом сложил две обложки, рассыпал страницы веером. И начал трясти.
— Да кто так просматривает книгу?! Вы же можете ее испортить — и листы замять, и вырвать из переплета… Уму непостижимо… Господин офицер, вы только взгляните… Это же Гейне! Гейне, господин жандарм!
— Эка невидаль — Гейне! И в вашего Гейне можно запросто натолкать нелегальщины. Тут глаз да глаз нужен! — И Сидоров носком сапога отбросил синенький томик Гейне к печи. И горько рассмеялся — около печки торчала этажерка с книгами! Знать, барину места и правда в кабинете для книг не хватает… Тоже мне Гейне! Господи, язык от таких имен сломать можно!
— Гейне принадлежит не мне, а всему человечеству. — Василий Семенович встал с дивана и беспомощно прижал к груди мокрую салфетку. — Маша… Маша, надо остановить этого варвара. Он погубит мне библиотеку!
Василий Семенович страдал. Грубость и невежество его убивали. Такое пренебрежение и нарочитое неуважение и к кому?! К Гейне — великому немецкому поэту, классику. Сапогом передвигать томик прекрасных стихов?! Бросать их на ковер?! Дикарство неслыханное… И такие чудеса вытворяются на глазах офицера, да при исполнении служебных обязанностей. Он пошире расстегнул ворот рубахи. Сердце гулко стучало и болезненно сжималось. И все же он решил ответить:
— Господин офицер, призовите к порядку своего ретивого подчиненного. Да и объясните ему, Гейне принадлежит не мне, Голубеву, а всему человечеству. Я попрошу вас вмешаться…
Офицер стоял у шкафа, где хранились книги на немецком и французском языках, и тоже в душе проклинал хозяина. Кошмар какой! Попробуйте разобраться в книгах, какие из них разрешены для хранения в личных библиотеках, а какие нет. Где она, крамола?! А ведь наверняка притаилась на полках. «Сидоров сильно разошелся, — офицер усмехнулся, — вот и Гейне отдал Голубеву, маленькому тщедушному человеку, у которого неизвестно в чем душа держится. Нет, зло не в нем: Голубев — ученый червяк, а жена его — врагиня…» Врагиня — слово, которое он любил упоминать при разговоре о женщинах-революционерках, с которыми приходилось сталкиваться. И он сердито посмотрел на Голубева — тоже мне мужчина, который не может усмирить собственную жену. И сердито насупился: Мария Петровна по-французски советовала мужу не метать бисер перед свиньями. Интересно, относит к свиньям она и его, офицера жандармского корпуса?!
Офицер холодно взглянул на женщину и дал Сидорову совет:
— Обыск проводите с особенной тщательностью!
Сидоров кашлянул и приступил к осмотру второго шкафа. Дубовые дверцы скрипнули, словно просили о защите. Жандарм распахнул их пошире. Книги с шумом повалились на пол. Падали тяжело. В кожаных переплетах и с золотым тиснением. С удивительным безразличием, которым отличаются тупые и злые люди, Сидоров переступал через них, отталкивал ногой и, чертыхаясь, вываливал все новые и новые.
Временами он с ухмылкой поглядывал на Василия Семеновича. Значит, барин из-за каких-то книжонок мучается. Полоумный!
Офицер решил приняться за книги на иностранных языках. Брал их на выбор и просматривал. Как Сидоров, он не мог раскрывать их веером и трясти, ибо считал себя интеллигентным человеком, но листать — листал. В скором времени весь пол был завален книгами. И офицер, как и Сидоров, начал через них перешагивать.
