Вера Александровна Морозова
МАСТЕРСКАЯ ПРЯТОК
КУКЛА ЛЕЛИ
Однажды, воскресным днем, мама пригласила свою маленькую дочь Лелю погулять по Саратову. День выдался яркий, весенний. Отцвела сирень, и терпкий аромат висел в воздухе. В лужицах, оставшихся от дождя, который прошел ночью, плавали бело-лиловые цветки. Лужицы морщились от ветра, и цветки раскачивались, словно кораблики на волнах. С громким всплеском вода стекала в небольшой котлован, уносила зеленые листья сирени, сорванные ночной непогодой.
На улице с нарядными домами сверкали витрины магазинов. Улица была широкая и усажена липами. И на липах с клейкими листочками Леля увидела белые набухшие коробочки, из которых вот-вот появятся цветочки. Она подняла несколько ажурных веточек с земли, отряхнула от налипшего песка и подивилась красоте. «Словно восковые», — подумала девочка и услышала голос мамы:
— А ты понюхай, как они удивительно пахнут… Аромат-то сладкий… Необыкновенный.
Мама сегодня была также необыкновенной. В сером костюме, в серой шляпке с перламутровой булавкой на русых волосах. На руках серые перчатки и ридикюль, шитый бисером, которым любила играть Леля. Да и Лелю по случаю прогулки нарядили в синюю матроску и соломенную шляпку, едва державшуюся на макушке. Даже кухарка Марфуша, с большими руками и полным лицом, которая всегда пахла пирогами, не выдержала и прижала девочку к груди. Затем отстранила от себя и сказала: «Франтиха-то какая… Совсем барышней стала…» И почему-то вытерла кончиком фартука слезы на полном лице.
Так и шли по городу Саратову — мама, на которую смотрели прохожие, как казалось Леле, и она, ее дочь, в новой матроске и с игрушечной сумочкой в руках.
Они остановились около дома из разноцветных кирпичей, напоминавшего пряник. На фасаде белыми кирпичами под крышей был выложен год — 1902. Именно в 1902 году и начинались события, о которых идет рассказ.
Это была новая лавка купца Сидорова. Солнце играло на зеркальных витринах, блестели водосточные трубы, выкрашенные серебряной краской. В витринах лавки были выставлены куклы. Целое царство кукол — и простые матрешки с румяными щеками, и ваньки-встаньки, раскрашенные в синие и красные цвета с застывшими улыбками, барышни в кисейных платьях и шляпах с лентами и плотные голыши, которых так легко купать в ванночках… Здесь и Красная Шапочка в белом расшитом фартуке. В руках ее корзинка с пирожками. Пирожки она несла больной бабушке, которая жила в глухом лесу. Эту сказку недавно прочитала мама. Сказку она запомнила. Вот и на витрине волк с большущими зубами преградил дорогу девочке…
И снова, как и тогда, когда Леля сидела на диване и слушала сказку, стало страшно, и она покрепче сжала мамину руку.
Приказчик вышел из лавки и снял картуз. Низко поклонился и пригласил зайти в лавку купца Сидорова.
Приказчик улыбался, как напомаженный ванька-встанька. Сверкал белыми зубами да и одеждой смахивал на игрушечного человечка. Красная рубаха с выстроченным воротом, синий жилет и серые штаны, заправленные в сапоги. Голенища бутылками, густо смазаны какой-то пахучей мазью. Из кармана болталась цепочка для часов. Только часов приказчик не имел, а цепочку носил так, по моде.
На двери зазвенел колокольчик, и они вошли в лавку. Нет, это была не лавка, а настоящее царство. На полках коробки с куклами. Чуть пониже плюшевые мишки. От толстой мамы-медведицы до проказливых медвежат с плюшевыми мордами и пуговками-носами. И кубики, из которых складывались домики и дворики. В двориках торчали собаки, высунув красные языки, и кошки с большущими усами.
Купец Сидоров с толстым животом и маслеными волосами приветливо наклонил голову. Он был доволен восхищением девочки. Улыбнулся и сказал, отчетливо выговаривая слова:
— Милости просим… Давненько к нам не жаловали, Мария Петровна… И наследницу привели… Душевно рады… Чего изволите?.. — Купец не стал ждать ответа на вопрос и прибавил: — Получен новый товар из Петербурга…
В Саратове, как казалось Леле, все жители знали друг друга. Мужчины приподнимали шляпы из соломки и кивали головами, когда они шествовали по городу. И это очень нравилось Леле. Она чувствовала себя большой и вежливо отвечала на поклоны тихим голосом.
Вот и купец знал маму по имени и отчеству. И улыбался ей, как старой знакомой.
— Наследнице наследовать нечего, — улыбнулась Мария Петровна. — Да и что сегодня, кроме здоровья и образования, можно дать детям…
Леля разговора не слушала. Глаза ее разбегались от всего увиденного. С мамой они редко ходили по городу, а по магазинам никогда. Мама всегда куда-то спешила, дома бывала редко, чем вызывала неудовольствие папы. Правда, мама на это неудовольствие особого внимания не обращала и отвечала какими-то непонятными словами:
— Волка ноги кормят! — и смеялась, только глаза оставались печальными.
И Леля представляла волка, который уносил маму, обхватившую его за шею, словно Аленушку, в лесные неведомые дали. Сказки ей читали все — и папа, прикрывая рот белым платком от кашля, и кухарка Марфуша, вечно боявшаяся пожара в квартире, и мама с тихим и ласковым голосом. Больше всех она любила слушать маму. Они сидели на диване, через окна вползали сумерки, и все вещи погружались в полумрак. В углу сгущалась тень от оконной занавеси, и казалось, что там притаился медведь. Большой, с мохнатой мордой и длинными когтями на лапах. И Леля прижималась к маме, затихала в объятиях ее сильных теплых рук. И медведь был не страшен… Сладко засыпала под сказку — во сне сражалась с волком, чтобы спасти Красную Шапочку.
Здесь в лавке купца Сидорова все чудеса были наяву. Она подошла к клоуну, висевшему на крюке, и дернула его за колпачок с бубенчиком. Бубенчик зазвенел, и клоун будто рассмеялся. Погладила по морде тигренка. Тигренок был в полосатой бархатной шкурке и тоже улыбался, как показалось Леле. Ударила в мяч. Мяч отскакивал от пола, поворачивал красно-синие бока. Поиграла с попугаем в разноцветных перьях, потрогала ведерко, расписанное яркими ягодами, постучала по железному дну деревянной лопаточкой и замерла около куклы.
Кукла была и вправду необыкновенная. Огромная. С удивленными глазами в пушистых ресницах. Глаза у нее открывались и закрывались. С вьющимися темными волосами. С руками, на которых можно пересчитать пальчики. В красных туфельках. В платье из оборок, словно белый лебедь в городском саду. На груди голубой бант. В чепце с кружевной прошивкой, как у младшей сестренки Кати. С красным ртом и белыми зубами. Девочка взяла куклу на руки. Кукла прикрыла глаза и уснула. Леля качнула куклу, и кукла сказала: «ма-ма…» У Лели дух захватило — какая девочка семи лет не мечтает стать мамой, чтобы кормить, одевать и укладывать спать игрушечную дочку!
Леля прижала куклу к груди, и Мария Петровна поняла, что нет силы, которая могла бы отобрать игрушку.
— Сколько стоит ваше чудо? — У Марии Петровны потеплели глаза. Какая мама не испытывает счастья, когда может выполнить желание дочери! — Значит, восемь рублей! Дороговато…
Леля затаила дыхание. В голосе мамы уловила неудовольствие. И она принялась укачивать куклу, чтобы та не услышала сердитого голоса мамы.
В магазине повисла тишина. Волновалась Леля, застыла в ожидании кукла, которой явно хотелось уйти из магазина и поселиться у девочки, хмурилась Мария Петровна, и только купец Сидоров посмеивался и вытирал вспотевшую лысину фуляровым платком. Он-то знал, что Марии Петровне от судьбы не уйти и деньги она выложит как миленькая. Да и как не выложить, когда у девочки такие просящие глаза и тихий, срывающийся голосок. В душе он называл себя простофилей и проклинал, что не заломал десятки. «Заплатила бы барынька червонец… Заплатила бы… Куда бы делась… Эх ты, напасть-то какая…»
И действительно, Мария Петровна велела завернуть куклу. Лицо дочки полыхнуло румянцем, и она крепко обняла маму за шею.
Так кукла появилась в доме на Мало-Сергиевской улице, в просторной квартире Голубевых. С большими белыми печами, украшенными изразцами с петухами, печами, которые пели, когда весной из-за дождливой погоды их подтапливала кухарка Марфуша.
Кукла поселилась в столовой на плюшевом диване. Леля сама усадила франтиху на подушку и запретила сестренке Кате приближаться к ней. Кукла широко раскрыла голубые глаза и принялась рассматривать столовую. На столе фырчал самовар, грудь его украшали медали, как у бывалого солдата. Очевидно, все в квартире кукле нравилось, и она улыбалась напомаженным ртом с белыми зубами.
— Ну, хорошо, Леля, Кате ты запретила брать куклу… Правда, этот поступок тебя не украшает. Ты становишься жадной девочкой… — говорила вечером мама, и лицо ее было серьезным. — А мне ты позволишь изредка брать куклу?
