— Это потому, что я, по-вашему, убежденный холостяк?
«Черт, теперь я его обидела», — решила Элизабет, когда Тед, повернувшись, пошел к джипу, припаркованному возле парадного входа.
— Это не так, мистер… Тед. Я просто хотела дать вам возможность отказаться. Я бы поговорила с Мэттом и все ему объяснила.
Между тем Тед открыл багажник джипа и достал оттуда громадную коробку. Он взвалил ее на плечи и направился во двор за домом. Не зная, как поступить, Элизабет пошла за ним следом. Рэндольф остановился и опустил коробку на землю. Элизабет остановилась рядом.
— У меня никогда не было детей, но я не настолько стар, чтобы не помнить своего детства, Элизабет.
То, как он произнес ее имя, оказало странное влияние на Элизабет. Ей вдруг показалось, что он прикоснулся к ней, словно длинные и сильные пальцы Теда погладили ее.
— Я не имела в виду, что…
— Представьте, я все еще помню свои школьные праздники, свою радость и возбуждение. Помню, как долго ждал их и как готовился. Мне повезло: со мной приходили и мать, и отец.
Элизабет прислонилась к ближайшему дереву и вздохнула:
— Вы заставляете меня чувствовать себя виноватой. Вы поступаете так же, как Мэтт. Я отругала его, когда он объявил мне, что пригласил вас. Я пришла в ужас. Мне не хочется, чтобы вы чувствовали себя обязанным. А он назвал меня самой вредной матерью на свете.
Тед усмехнулся:
— Я думаю, он погорячился. И потом, я не чувствую, будто мне навязали этот поход. На самом деле я надеюсь, что действительно получу удовольствие. И я не хочу, чтобы вы испытывали чувство вины. Договорились? Давайте оставим эту тему. Скажите мне лучше, что вы думаете по этому поводу?
Тед наклонился и подтащил картонный ящик поближе. Элизабет присела на корточки и принялась изучать картинку на боковой стенке.
— Гамак! Вот чудо!
— Вы действительна так думаете?
— Да. Мне всегда хотелось иметь гамак, как раз такой.
Если верить рекламе, гамак был сплетен из белого джута с бахромой по краям.
— Вот и мне всегда хотелось иметь гамак. Собираюсь повесить его между этими двумя деревьями.
Тед показал ей, где именно он собирается пристроить свое приобретение.
— Да, летом, в теплый день, было бы здорово… — Элизабет неожиданно замолчала.
— Что было бы здорово? — тихо спросил он, глядя ей в лицо. Поскольку она продолжала хранить молчание, Рэндольф решил подсказать: — Поваляться в нем?
— Разве гамаки не для этого предназначены?
— В общем, да. Как только пожелаете, гамак в нашем распоряжении.
— Спасибо.
— Но вы ведь не пожелаете, не так ли?
Элизабет бросила на Рэндольфа быстрый взгляд, затем отвела глаза.
— Скорее всего нет.
— Но почему?
— Я не люблю напрашиваться.
Тед покачал головой:
— Нет, не поэтому. Вы не хотите лежать в моем гамаке, потому что соседи начнут сплетничать о нас. Они могут подумать, что вы отдыхаете не только в моем гамаке, а еще и в моей постели.
Элизабет показалось, что ее ударили в живот. Ощущение было весьма похожим. В довершение руки и ноги стали ватными, она перестала чувствовать вес собственного тела, лишившись воли и сил к сопротивлению.
— Соседям абсолютно не о чем сплетничать, — с трудом выдавила она.
— Вы делаете все для того, чтобы сохранить дистанцию!
— Вы меня в этом обвиняете?
— Обвиняю?
Рэндольф сдвинул брови, очевидно, подыскивая верное определение тому, что чувствовал.
— Я бы не стал использовать это слово, — сказал он наконец. — Я просто считаю, что с вашей стороны глупо менять свои маршруты лишь для того, чтобы избегать меня.
Элизабет ничего не оставалось, как вести открытую игру. Он ее раскусил. Если она начнет оправдываться, то будет выглядеть еще глупее.
— Я понимаю, почему вы выбрали такую тактику, — мягко продолжал он, — вам надо беречь репутацию. Люди только и ждут, чтобы вы поскользнулись, чтобы можно было назвать вас безответственной матерью, ждут от вас каких-то скандальных поступков.
— Да, принято считать, что молодые вдовы…
— Испытывают сексуальный голод, — без обиняков закончил за нее Рэндольф. — А я холостяк, живу один. Одно это уже ставит меня в ряд подозреваемых. Так что, если вы даже зашли ко мне за чем-то совершенно невинным — за стаканом сахара, например, — сплетники уже решат, что мы успели все быстренько обделать на кухонном столе.
Тед, усмехнувшись, продолжил:
— В быстрых сеансах секса есть своя прелесть, но лично я их не люблю. Это все равно что одним махом выпить бутылку хорошего вина. Вы не можете оценить вкус, потому что вас мучает жажда. Но вино пьют ради букета, а жажду утоляют водой. — Его горячий взгляд был обращен на рот Элизабет. — Некоторые вещи надо смаковать, растягивая удовольствие.
Элизабет уже не могла произнести ни слова, едва ли она была в состоянии даже думать. Сердце, однако, трудилось на славу — билось с такой яростью, что грозило выпрыгнуть из груди.
— Вы дрожите… — Он дотронулся до ее руки возле плеча, там, где кожа покрылась мурашками.
— Я замерзла. Надо было накинуть свитер.
— Пойдемте, я вас провожу.
— В этом нет необходимости.
— Это мне решать.
Оба были упрямы, но капитулировать пришлось все же Элизабет. Она не выключила на кухне свет, и, когда они шли через темный газон, Элизабет невольно подумала о том, что жизнь ее видна как на ладони. Она редко закрывала жалюзи, потому что любила солнечный свет, а вечером просто забывала о них.
Смотрит ли на нее Тед со своей застекленной веранды? Пожалуй, придется взять это на заметку и никогда не появляться на кухне растрепанной и в неглиже. А то ему больше не понадобятся журналы с девочками.
— Поблагодарила ли я вас за то, что вы постригли изгородь с моей стороны? — спросила она, вспомнив, что обязана ему избавлением от тяжелой работы.
— Вы заметили?
— Конечно, спасибо. Как щенки?
— Благоденствуют.
— Хорошо.
Они уже дошли до ее дома, и она могла положить конец этой идиотской беседе.
— Во сколько в субботу? — спросил Тед.
— По-моему, дети сказали в семь, если я не ошибаюсь.
— Да, в семь. Я помню. Я вас отвезу.
Она хотела возразить, но что-то в решительной линии его поджатых губ и подбородка не дало ей затеять спор.
— Хорошо, Тед. До свидания.
— Элизабет… — Он схватил ее за руку, не дав ускользнуть за стеклянную дверь.
— Да?
— Они зажили?
Тед провел большим пальцем по внутренней стороне ее ладони. Его прикосновение было легким и нежным, словно касание перышка, но его с тем же успехом можно было сравнить с электрошоком.
