— Ой, начальник, схороню я здесь мово Лешеньку, до Москвы не довезу. Только телом своим и согреваю.
Эстет и сноб, бывший долгое время послом в Штатах, Панюшкин таких сцен никогда не видел и потребовал, чтобы ему поскорее показали комнату Валеры.
А Валера гостя ждал с утра и, чтобы в помещении было похолоднее, не топил. Потом не выдержал и зажег-таки маленькую печку. Услышав, что Панюшкин уже в доме, он начал печку тушить, да неудачно, задвинул не ту заслонку, и дым повалил в комнату.
Когда Панюшкин зашел в комнату, она была наполнена черным дымом.
— Так теплее, — объяснил Валера, — отапливаюсь по-черному.
Панюшкин ворвался в кабинет посла и стал кричать:
— Что у вас происходит! После Октябрьской революции ни в одной деревне не осталось курных изб, а у вас… Я это так не оставлю.
И не оставил.
Через две недели нам пришло распоряжение, согласно которому центр оплачивал все жилье по установленным нормативам.
111. Как я стал верным другом Ким Ир Сена
Раз в год советских дипломатов приглашали в посольство Северной Кореи на вечер корейско-советской дружбы. Для нас это было чем-то вроде ритуального мероприятия.
Мы приезжали в корейское посольство, где сначала нас ожидал коктейль. Подавали пирожки с мясом (каждый раз улыбающиеся корейцы «на ушко» сообщали нам, что мясо в пирожках самое что ни на есть говяжье, а не домашних животных, как, считается, принято в Корее) и обильное количество женьшеневой водки.
После коктейля нас отправляли в кинозал. Фильмов в посольстве было всего два: о параде, посвященном национальному празднику, и о жизни клоуна. Их показывали по очереди: один год показывали про парад, следующий — про клоуна. Фильм о параде мы любили больше: он длился «всего» два с половиной часа, в то время как судьба клоуна решалась за три с четвертью.
В 1973 году мы отправились на очередной прием в корейское посольство. Но там нас ожидало горькое разочарование: не было не только женьшеневой водки, но и никаких других спиртных напитков.
После скудного стола нас пригласили в просмотровый зал, и на экране появился мальчик, которому через три часа суждено было стать великим клоуном. Рядом со мной сел третий секретарь посольства Валя Чудаков. Поелозив на стуле минут десять, он поднялся и вышел, а когда вернулся минут через пять, от него явно пахло спиртным. Он прошептал:
— Я встретил в зале корейского посла и заявил, что хочу выпить за здоровье мудрого вождя товарища Ким Ир Сена. Тот распорядился, и мне вынесли бокал.
Повторять было не надо. Я тут же выскочил в зал, встал около огромного портрета Ким Ир Сена и стал ждать. Ждал недолго. Появился посол. Я показал на портрет и изрек:
— Это великий учитель корейского народа.
Посол согласился.
— Я хотел бы выпить за его здоровье.
Посол улыбнулся, и мне принесли бокал женьшеневой водки.
Я вернулся в зал. Моему примеру тут же последовали другие дипломаты. Посольство у нас было тогда молодое, ребята деловые. Недаром восемь из них потом стали послами. И не только в Африке, но и в Прибалтике, и в Западной Европе (некоторые в Африке пребывают в этой должности до сих пор).
Через полтора часа я отправился во второй раз. Посол уже стоял перед портретом.
— Мне бы… за здоровье…
Он понимающе кивнул, и мне принесли бокал.
Когда после приема я сел в свой опель, ко мне подошла жена посла:
— Олег, довезите меня до посольства.
— С удовольствием, Валентина Евдокимовна, только я очень пьян. Вы попросите кого-нибудь другого.
— Что вы, Олежек! Если бы вы видели, в каком состоянии другие! Вы по сравнению с ними совсем трезвый.
Довез я ее без происшествий. Не было неприятностей и у других. На следующий день, заказав холодное пиво в ресторане «Бар Универсаль», что рядом с посольством, мы смеялись:
— Корейский посол наверняка отправил срочную депешу в Пхеньян о том, как к нему тайком подходили советские дипломаты и говорили теплые слова о великом вожде.
Больше посольство Северной Кореи просмотров не устраивало.
В странах, где я работал позже, посольств Северной Кореи не было, и советские дипломаты были избавлены от нудной процедуры личного изъявления «вечной и нерушимой дружбы» с северными корейцами. Зато материалы на кондовом русском языке поступали регулярно. Их, конечно, не читали. Хотя иногда, шутки ради, просматривали. Однажды такой журнал ходил в МИДе по рукам. Там под фотографией веселящейся публики на пляже было написано: «Под мудрым руководством партии всем трудящимся уготован счастливый отдых». Смеялось все министерство.
112. Любимый напиток монгольского посла
— Олег Сергеевич, вы не могли бы принести нам бутылку водки.
У Грузинова был посол Монголии. Секретарь куда-то вышел, и он позвонил мне.
Я отправился к буфету, где хранились представительские напитки, но на посольской полке водки не оказалось. Зато на полке военного атташе стояла уже начатая бутылка.
«Не страшно, — решил я, — с генералом я договорюсь». Взял бутылку и отнес послу.
Через полчаса звонит посол:
— Зайдите.
Монгола уже не было, посол сидел один и улыбался:
— Налейте себе рюмку, — показал он на принесенную мною бутылку.
Я налил.
— А вы?
— Да я уже начал виски.
И налил себе виски.
— На здоровье.
Мне было достаточно сделать один глоток, чтобы понять: в рюмке чистый спирт. Я выпил.
— Ну как? — вежливо поинтересовался посол.
— Это спирт.
И я рассказал ему, как достал бутылку.
— Я тоже выпил одну рюмку, — смеялся посол. — Потом перешел на виски.
— А как монгол?
— Выпил четыре рюмки и нахваливал: «Ах, хороша у вас водка».
Военный атташе А. Хоменко, в будущем начальник Управления внешних сношений Министерства обороны, потом часто посмеивался надо мной:
— Тебе ничем, кроме спирта, не угодишь.
113. Как важно быть полиглотом
2:30 ночи. Звонок. Дежурный комендант:
— Через пятнадцать минут за вами приедет машина. Костюм, галстук.
Через пятнадцать минут спускаюсь. Посольский черный мерседес с красным флажком у подъезда.
В машине посол С. Грузинов и кандидат в члены Политбюро В. Долгих. Он уже три дня находится в Алжире с официальным визитом.
Едем на аэродром. По дороге узнаю, в чем дело.
В двенадцать ночи посол получил телеграмму, где ему сообщали, что в 3:30 в аэропорту Алжира будет пролетом Рауль Кастро. Посол проинформировал Долгих. Тот решил ехать встречать.
Через полчаса мы в аэропорту Дар-эль-Бейда. Самолет с Кастро прилетел вовремя. Техническая стоянка 45 минут.
Я первым подхожу к Кастро. Спрашиваю, говорит ли он по-французски. Он отвечает: «Нет». Я говорю, что не понимаю по-испански.
Кастро улыбается:
— Ti a mí habla francés. Hablaré español.
Это я понял: «Ты будешь говорить по-французски. Я тебе буду отвечать по-испански».
— Habla que es necesario hablar en tales casos. No temas! («Говори, что надо говорить в таких случаях, и не бойся».)
Подошел Долгих. Началась беседа. Долгих говорил. Я переводил. Потом говорил Кастро. Я по отдельным словам догадывался, о чем он говорит, и тоже «переводил».
К счастью, скоро объявили посадку. Рауль распрощался с Долгих, с послом, со мной. На прощание сказал послу, показывал на меня:
— El traductor muy bueno. («Очень хороший переводчик».)
Весело мне подмигнул и ушел.
— Что он сказал? — спросил Долгих.
Ответил за меня посол:
— Он сказал, что Олег очень хорошо переводил.
Посол отлично знал, что я не говорю по-испански.
— Правда, хорошо переводил, — согласился кандидат в члены Политбюро.
В. Долгих жив и поныне. Сейчас он председатель Совета ветеранов войны.
114. Академиков на пенсию не отправляют
Я принимал участие в организации визитов в Алжир многих государственных деятелей того времени. Видел совершенно безразличного ко всему Н. Подгорного, по пустякам гоняющего своих помощников А. Косыгина, мягкого и вежливого Ш. Рашидова, помощник которого мне жаловался на трудные времена, «такие трудные, что пришлось устраивать жену на работу» (министром легкой промышленности!). Министр высшего образования В. Елютин почти час рассматривал древнеримскую мозаику, там были изображены люди, ловившие рыбу, и вздыхал: «Надо же! Ловят теми же методами, что и я».
Заместитель министра иностранных дел, бывший секретарь ЦК Л. Ильичев, прославившийся в свое время нападками на деятелей искусства, охотно рассказывал анекдоты про Брежнева и смеялся: «Меня нельзя отправить на пенсию. Еще Сталин подписал закон о том, что академиков на пенсию не отправляют». Академиком он стал в годы своего контроля за идеологией.
С Ильичевым мне приходилось встречаться часто. Не могу не отметить, что рассказывал он о Сталине, Берии и о деятелях искусства очень увлекательно и на крепком русском языке. Однажды в машине я рассказал при Ильичеве очень уж неприличный анекдот, такой, что посол не выдержал:
