Хозяин дома примиряюще улыбнулся, но обиженная гостья словно бы не заметила. Холодно простившись, она быстро накинула на себя плащ и вышла в сопровождении Пауля. Когда автомобиль с ними выехал за ограду, Эссен запер ворота, вернувшись в дом, сварил кофе и сел за доклад для Шелленберга.
Глава седьмая
В этот же ранний утренний час из подъезда лозаннского отеля вышел низенький крепыш с квадратными плечами и рыжевато-седыми прокуренными усами. На сгибе руки у него висел плащ, во рту торчала кривая дымящаяся трубка. Мужчина постоял на пустынной мостовой, пощурился из-под рыжеватых кустиков бровей на яркое солнце, поднявшееся над дальними горами за озером, потом быстрой валкой походочкой пересек улицу.
Фонтэн спешил на женевский поезд, везя с собой написанный ночью Леонидом доклад для Центра. В Женеве капрал пошлет это сообщение через своего радиста и дождется из Москвы инструкций.
Ночью, когда Рокотов пришел к Луи в отель, они мучительно размышляли над тем, как вытащить Кинкелей из капкана, как парализовать действия германской агентуры и сохранить лозаннскую группу. Хотя общая задача им была ясна, однако положение было сложным, силы и возможности противостоящих сторон столь неравны, что в своем донесении руководству Леонид наряду с конкретными предложениями по делу откровенно высказал и сомнение в успехе операции. Без дополнительного подключения людей Папаши Рокотов считал борьбу обреченной и просил у Центра помощи.
Свое ночное свидание с Папашей Леонид провел с предельной осторожностью. Прежде чем подойти к отелю Луи, он покружил по улицам, проверяя, нет ли кого позади, — синий сумеречный свет маскировочных фонарей помогал не только ему, но и преследователю. Возвращаясь к себе уже на рассвете, он опять мобилизовал весь свой опыт и внимание — ничего подозрительного не заметил. По-видимому, ночью наблюдения за ним не было. Теперь Рокотов знал, чье задание выполнял тот красивенький хлыщ, крутившийся возле кафе на набережной, а потом тащившийся за ним всю дорогу до «Централь-Бельвю». Следить незаметно этот тип явно не умел, и Леонид, решивший после того, как его сфотографировали на вилле Кинкелей, что им заинтересовалась швейцарская полиция или контрразведка, подивился, до чего непрофессионально их агент ведет наблюдение. Наверно, новичок. Уйти от него не составляло труда, но Рокотов не стал этого делать. Пусть следят — главное, что он это знает. Все равно он обязан остаться в Лозанне.
Сообщив Фонтану о начавшейся слежке, Рокотов решил сократить с ним контакты до минимума. А чтобы сбить противника с толку, он еще накануне завел знакомства с постояльцами «Централь-Бельвю»: с пожилым приветливым господином, оказавшимся юристом из Берна, и привлекательной молодой дамой, поселившейся в номере на том же этаже, что и Леонид. Пусть агенты гадают, кто из них его помощник. Главное — полностью изолировать от слежки Папашу.
Позавтракав в ресторане, Рокотов зашел в бар, в бильярдную, прогулялся по улице. Давешнего красавчика, которого он засек по пути от кафе к гостинице, не было. Значит, наблюдение передали другому. Если он еще не появился, то вскоре появится. Природная наблюдательность, отточенная за годы работы, почти никогда не подводила Леонида: «хвосты» за собой, если они были, он обнаруживал безошибочно. Надо постараться «наколоть» их агента, как только тот начнет наблюдение.
Около часа дня Рокотов позвонил Кинкелям. В двенадцать Вера Сергеевна должна была встретиться с курьером для получения свежей информации и теперь, очевидно, уже дома. Трубку, однако, взял «заболевший» Герберт: в университет профессор, конечно, не ездил. Леонид справился о его здоровье, Герберт поблагодарил, сказав, что чувствует себя гораздо лучше, жена вернулась из города, выполнив поручение, вечером они ждут господина Шардона, как условились. Леонид обещал быть ровно в восемь вечера. Учитывая, что подслушивающая аппаратура на вилле не только записывает их диалог слово в слово, но и фиксирует интонации, они провели разговор в нужном ключе. Рокотов знал, что сведения, принесенные сегодня Верой Сергеевной от Хосе, уже выхолащиваются теми, кто сидит в подвале, ценная военная информация превращается в дезинформацию, и пока этому помешать нельзя. Вечером Зигфрид покажет ему уже измененный немцами текст, они оба притворятся, что все в порядке, и отправят по радио всю эту чушь в Москву. Сознавать такое было горько. Одно утешало: теперь Центр знает, что его обманывают, что враг руками Зигфрида ведет с ним радиоигру.
* * *
Они столкнулись лицом к лицу в холле гостиницы. Она стояла у конторки портье, подав свой паспорт и ожидая, пока служащий впишет в книгу регистрации ее фамилию. А он подошел, чтобы вручить портье ключ от своей комнаты. Они смотрели друг на друга несколько дольше, чем позволяли нормы приличия для незнакомых людей. Какие-то секунды. Потом оба отвернулись. Он направился к выходу из отеля, она протянула руку за своим паспортом.
Хильда-Сюззи задержала взгляд на мужчине потому, что сразу узнала в нем Шардона-Ришара: точная копия фотографии, лежавшей у нее в сумочке. Она прекрасно запоминала лица. Хильда успела заметить, на какой гвоздик повесил ключ портье: ключ с бляхой еще покачивался под № 83. Да, так и есть — комната господина Шардона. Без сомнения, это он! Высокий брюнет, густая шевелюра волос. Лицо худое, смуглое, темные смелые глаза. Зевнув, Хильда обернулась, как бы рассматривая холл и посетителей. Ее «объект» широким энергичным шагом пересекал вестибюль, приближаясь к выходной двери. Вот и руки — длинноватые даже для такого роста, узкие в запястьях, отметила Хильда. Да, конечно, он! Сфотографировал его Франц, правда, в другом костюме — в спецовке электромонтера, но это один и тот же человек: господин Шардон-Ришар. Хильда обрадовалась: зверь выбежал прямо на ловца! Хотя в первое мгновение она испугалась: только вошла в отель, а он тут как тут — нос к носу. Мелькнула даже мысль, не следят ли за ней его люди. Пустяки, просто удар по нервам…
Внутренне возбужденная, довольная удачей, Хильда в сопровождении горничной, подхватившей с готовностью ее новенький чемодан, поднялась в лифте на третий этаж, и тут судьба одарила ее новым приятным сюрпризом. Предназначенный для нее № 80 оказался на той же стороне коридора, что и комната Шардона, почти рядом — через две двери. А когда вошла к себе и, растворив балконные двери, выглянула, то от восхищения рассмеялась: внизу сияла под солнцем голубая чаша Женевского озера, а через два балкона от нее находился балкон ее подопечного. Нынче ей необыкновенно везет!
Отблагодарив горничную чаевыми, Хильда достала из чемодана платья, купленные сегодня, и попросила девушку как следует отутюжить. Заперев дверь, Хильда вынула из сумочки фотографию Шардона-Ришара и, убедившись, что не ошиблась, сожгла карточку на огне зажигалки. Так спокойней. Потом заказала разговор с Берном, назвав номер телефона загородного дома господина Эссена: вероятней всего, шеф еще там. Она доложит, что приступила к выполнению задания и что начало успешное. Но что-то беспокоило Хильду, словно предчувствие какой-то опасности. Она ходила по комнате с сигаретой во рту, расставляла по-своему мебель, выкладывала из чемодана туалетные принадлежности, примеряла новое белье, шелковый ночной халатик (пижам она не терпела). Руки привычно делали свое дело, но прежнее ощущение радости пропало. Что же ее тревожит — ведь все идет хорошо? Ах, вот оно что! Его взгляд, когда он посмотрел на нее там, у конторки портье. Почему он посмотрел так внимательно? Что было в его глазах: вопрос, удивление? Может, я на кого-то похожа? Или понравилась? Нет, этого в его взгляде не было: Хильда безошибочно угадывала, произвела ли она впечатление на мужчину. Допустим, он «наколол» нашего Нарцисса, когда тот шел за ним до отеля, и он сейчас насторожен. Вполне возможно. Но при чем здесь я? Он видит меня впервые! Ах, глупости! Морочу сама себя… Но тогда почему в его глазах мелькнуло удивление? Просто я напомнила ему какую-то знакомую женщину, а я воспринимаю все обостренно. Нет причин волноваться!
Так рассуждала, успокаивая себя, Хильда. Но если бы она могла знать то, о чем думал сейчас, выйдя из гостиницы, мсье Шардон, то поняла бы, что проиграла свою партию уже после первого хода. Но не по своей вине.
Рокотову же показалось, что внешность встреченной им в холле ярко накрашенной молодой особы удивительно совпадает с обликом немки, нарисованным супругой профессора. Госпожа Кинкель называла ее Магдой. По словам Веры Сергеевны, это рослая крашеная блондинка, с пышным бюстом, довольно вульгарная, косметикой пользуется сверх меры. Похожа, очень похожа… Дама явно не жительница Лозанны (объемистый чемодан, паспорт для регистрации), видимо, только что приехала. Во всяком случае, в «Централь-Бельвю» Леонид ее не видел. Конечно, может быть, это и не Магда. Разве мало высоких крашеных блондинок с дурным вкусом? Явление довольно ординарное… Почему-то у нее в глазах был испуг. Когда он подошел и она взглянула на него из-под наклеенных ресниц, в ее голубых глазах метнулся испуг. Чем мог напугать случайный мужчина незнакомую женщину? Женщины никогда меня не боялись, скорее наоборот… Посмотрела она пристально. И что-то еще было в ее глазах… Узнавание, что ли… Да! Узнавание знакомого. Вот что было! Впрочем, у меня, наверно, был такой же взгляд. Ну, я — другое дело: почудилось, скажем, что встретил близкую знакомую… бывшую любовницу, обознался… А вот она напугалась. Если это Магда и ее приставили ко мне, внезапность встречи, да к тому же лицом к лицу на миг ошеломила ее. Выдержки не хватило. Вполне… Агент она, судя по рассказу Веры Сергеевны, не из лучших: нервна, вспыльчива… Итак, нужно установить, действительно ли это Магда. Как? Ну, это не так уж сложно, если показать ее госпоже Кинкель. Если удастся… Значит, сделаю так… Познакомиться с ней, максимум внимания, ухаживать — выложиться целиком, но добиться благосклонности. Погулять, повезти в город, к озеру, в ресторан. Где-нибудь там показать ее госпоже Кинкель. Только с предельной осторожностью: Магда не должна ничего заподозрить, тем паче увидеть Веру Сергеевну. Ну, а если это не Магда, — найти того, кому поручено наблюдать за мной в отеле.
