ready? Where is Konstantin?» – спросила она. Пропустив первую мало понятную мне фразу, я уцепился за спасительное Константин и выдавил из себя вполне достойную начинающего англичанина фразу: «Konstantin. Breakfast», указав рукой в том направлении, куда минут двадцать назад проследовал Костя. Кати покачала головой и показала на часы – мы должны были поторопиться. Костя появился внезапно откуда-то с западной стороны. По его лицу было видно, что завтраком он недоволен, однако, взглянув на мое полуприкрытое носовым платком лицо, он понял, что у меня были все основания для еще большего недовольства завтраком. Это его, кажется, немного успокоило, и мы, более не отвлекаясь и быстро собравшись, сошли вниз к поджидавшей в машине Кати. Стив остался дома, поэтому мы поехали втроем – Костя и Кати на переднем сиденье, я же со своим насморком был изолирован на заднем.
Американские дороги, о которых я был столько наслышан, никоим образом не обманули моих ожиданий: ничего ровным счетом не напоминало ни нам, ни тем более нашей машине о том, что мы не летим над землей, а прозаически едем, перебирая колесами сработанный и уложенный человеческими руками асфальт. Даже изредка попадавшиеся дорожные знаки с характерным изображением неровностей в виде волнистого черного профиля на желтом фоне и совершенно устрашающей и понятной без перевода надписью «Bump!» ничего не меняли по существу. Этот да и многие другие менее и более значительные черты американского образа жизни, с которыми мне довелось познакомиться позже, утвердили меня во мнении, что в большинстве житейских случаев американцы просто не замечают тех проблем, с которыми нам приходится в прямом смысле бороться. Не этим ли объясняется потрясающая популярность в Америке фразы «No problem!» и соответственно нашего восхищенно-завистливого: «Нам бы их проблемы!» Наша еще совсем недавно существовавшая действительность, конечно же, нас закалила – нас не пугали и вряд ли уже испугают ни длинные очереди, ни раздолбанные дороги, ни дефициты в магазинах, ни грязь на улицах. Мы всегда готовы к отражению атак со стороны житейских проблем, возникающих подчас, если вдуматься, на пустом месте. Это дает нам определенное преимущество и заметное превосходство над американцами в разрешении любых нестандартных жизненных ситуаций, в чем мне пришлось не раз убеждаться во время экспедиций. А пока в окнах «Фольксвагена» со скоростью 65 миль в час проносилась по-весеннему раздетая земля Миннесоты. По обе стороны автострады простирались слегка всхолмленные равнины с перелесками, большая часть территорий была огорожена легкими, сплетенными из проволоки изгородями. Огромные рекламные щиты мотелей и придорожных ресторанов яркими цветовыми мазками оживляли серые и светло-желтые тона медленно и неохотно, по-северному наступавшей весны. По мере нашего продвижения на север менялась и погода: синее небо постепенно затягивалось облаками, начался снег. Встречавшиеся изредка фермерские хозяйства при всем разнообразии строений и месторасположения объединяло одно: весьма своеобразная архитектура силосных башен, которые были увенчаны одинаковыми круглыми маковками куполов, делающими их похожими на культовые (а не сельхозкультовые) сооружения.
До города Дулут, куда мы направлялись, было около 180 миль. Это три часа хорошей езды. Когда мы подъехали к Дулуту, погода еще более нахохлилась, серое беспросветное небо опустилось еще ниже, снег усилился и подул ветер. Справа открылся вид на порт с множеством кранов и двумя огромными толстоногими элеваторами. Дулут расположен на западном берегу огромного, как море, озера Сьюпериор, имеющего сообщение с Атлантическим океаном, и поэтому его порт является одним из основных на северо-востоке Соединенных Штатов. Основная часть города расположена на обращенном к озеру склоне, своеобразным и достаточно крутым амфитеатром, так что даже нашему легкому «Фольксвагену» стоило определенных трудов взобраться в гору по заснеженной и потому скользкой крутой улочке, когда мы свернули с главной городской магистрали. Здания деловой части города представляли собой в основном классические образцы архитектуры середины прошлого века: трех– и пятиэтажные, с фасадами, украшенными большими арочными окнами и традиционными колоннами. Небоскребов нет. Создавалось впечатление, что улицы города несколько тесноваты для населяющих его автомобилей.
Мы подъехали к современному зданию из красного кирпича и стекла. Именно здесь, в госпитале Святой Марии, официально именуемом «Saint Mary’s Medical Centre», по словам Кати, меня уже поджидала бригада врачей, чтобы подвергнуть медицинской экзекуции. В холле нас встретили двое мужчин. Тот, что постарше, в белом халате и колпаке, из-под которого выбивались светлые вьющиеся волосы, выглядел совершенно естественно на фоне сверкающих чистотой белоснежных стен этого медицинского учреждения.
Небольшие круглые очки в серебристой металлической оправе отнюдь не делали его лицо строже. Здороваясь, он так приветливо и симпатично улыбнулся, что я сразу же почувствовал расположение к нему и подумал, что такому врачу я мог бы немедленно доверить все тайны своего организма. «Это доктор Скип Хофстранд, друг Уилла и шеф местного отделения скорой помощи, – сказала Кати. – Уилл попросил его по старой дружбе проверить, не потребуются ли, а если потребуются, то как скоро, услуги возглавляемого им отделения будущим участникам экспедиции». Стоявший рядом со Скипом молодой человек явно не принадлежал к медицинскому персоналу этого да и, скорее всего, какого-либо другого медицинского заведения. В то же время он столь же очевидно не подпадал под категорию пациента: при сравнительно небольшом росте он был широкоплеч и строен, а его уверенная манера держаться и готовая тронуть уголки губ улыбка говорили о том, что у него все в порядке и со здоровьем, и с настроением. Одет он был в джинсы, остроносые ковбойские сапожки и флисовую куртку. «Стетсон», – представился он, крепко пожимая протянутую мной руку. «Это Джон, – добавила Кати, – правая рука Уилла. Он отвечает за подготовку экспедиционного снаряжения и тренировку собак». Все вместе мы поднялись наверх, где меня представили «настоятельнице» этого воистину богоугодного заведения. Заручившись ее благословением, я отправился на процедуры. Костя остался с Кати. Перехватив мой печальный взгляд, Скип успокоил меня: «Don’t worry, Victor. You will not need a translator over there»[4]. И действительно, в первом кабинете, куда я попал, меня первым же делом, ни слова не говоря, раздели, и пожилая, но явно молодящаяся и загадочно улыбающаяся тетушка, широким жестом указав мне на стоящий топчан, предложила прилечь. Однако когда я прилег, совершенно неожиданно, во всяком случае для меня, вместо белоснежного потолка я увидел прямо над собой черный глаз кинокамеры. Я хотел привстать, но человек, держащий эту камеру на плече и, наверное, лучше меня представлявший, что мне надо делать, остановил меня и, по-видимому, вполне удовлетворенный ближним планом, продолжая снимать, отодвинулся вместе с камерой в глубь кабинета. Он был не один. Рядом возвышался огромного роста человек в наушниках.
