Я думал, что джелстеи засияет мягким исцеляющим светом. Даже Кейн, несмотря на свое отчаяние, взглянул на камень, будто ожидая, что тот вспыхнет, как волшебный изумруд.
То, что случилось, потрясло нас всех. Яркий огонь вдруг выплеснулся из глаз мастера Йувейна; одновременно зеленые языки почти непереносимого пламени ударили из джелстеи и вонзились в рану Атары. Та закричала, пораженная горящей стрелой, но зеленый огонь продолжал наполнять отверстие в ее груди, и вскоре синие глаза потеплели от прилива жизни. Несколько мгновений спустя лишь один, последний, огонек кружился у открытой раны, словно сшивая ее сверхъестественным светом. Когда и он потускнел и постепенно потух, я моргнул, не веря собственным глазам. Ибо Атара теперь могла свободно дышать, и ее плоть вновь была целой.
– О Боже! – выдохнул Мэрэм, стоявший над нами. – Боже!
Похоже, ни герцог Юлану, ни его люди не видели чуда, потому что спины Лильяны и мастера Йувейна закрывали им обзор. Но им открылось чудо иное – пока Альфандерри стоял лицом к лицу с передовым отрядом целой армии, он отыскал слова того языка, поискам которого посвятил всю жизнь. Эти звуки истекали из него теперь, словно золотые капли света. Слова и музыка были едины, ибо Альфандерри пел Песнь Единого. В ее вечных гармониях и чистых тонах не сфальшивишь и не увидишь мир иным, чем он есть на самом деле, – каждое слово было истинным именем мысли или вещи.
Я понял это, держа Атару за руку и внимая прекрасной песне – исступленно прекрасной, почти невыносимой. Ничего подобного не слышали в Эа с тех пор, как Звездный народ впервые сошел на землю. С каждым проходящим моментом слова Альфандерри делались яснее, слаще, ярче. Они растворяли время, как море соль, – и ненависть, и гордость и горечь. Они призывали вспомнить все то, что мы утратили и могли обрести вновь, они напоминали о том, кем мы были на самом деле.
Слезы наполнили мои глаза, и я с изумлением заметил, что Кейн тоже плачет. Каменные Синие на мгновение опустили топоры, чтобы закрыть лица руками. Даже герцог Юлану растерял свое презрение, его глаза затуманились; вот-вот он откажется от Каллимуна и Морйина, и весь мир станет свидетелем чудесной перемены…
В магии того момента все казалось возможным. Огонек рядом с Альфандерри кружился яростно, прекрасно, торжествующе. Стены камня разносили музыку и пели сами. Высоко на небе расступились облака; сквозь них пробился луч света и коснулся головы менестреля. Мне почудилось, что я вижу над ним золотую чашу, изливающую свет из неиссякаемого источника.
Так Альфандерри пел вместе с ангелами. И все же он остался всего лишь человеком. Одна простая строка из песни Галадинов – вот все, что он смог спеть. Через некоторое время его голос начал колебаться и сорвался. Альфандерри чуть не заплакал, потеряв небесную связь.
А потом заклинание рассеялось.
Герцог Юлану, сидевший на коне в боевых доспехах, помотал головой, словно очнувшись от сна. Он понял, какую ужасную статую вылепил из самого себя, из той священной глины, что дал ему Единый. И его гнев пал на Альфандерри – за то, что тот ему это показал. И за то, что встал между ним и нами.
Судорога ярости прошла по лицу герцога, он выхватил меч, а рыцари нацелили на Альфандерри копья. Синие нечувствительными пальцами схватили топоры и приготовились напасть.
– ОУВРРРУУЛЛЛ! ОУВРРРУУЛЛЛ!
Под вой Синих, поглотивший последние отголоски музыки Альфандерри, я схватил меч и вскочил на ноги. Кейн поднял свой джелстеи, и его дикие черные глаза устремились к кристаллу Мэрэма.
– Я сожгу их! – крикнул тот. – Я сделаю это, сделаю!
Облака над проходом еще больше разошлись, лучи света устремились вниз и наполнили огненный камень Мэрэма. Тот начал светиться ярко-малиновым.
Альфандерри, отошедший от нас по проходу на много ярдов, повернулся и посмотрел направо. Казалось, что-то привлекло его взгляд. На мгновение он возликовал, и малая толика потерянного языка Звездного народа вернулась.
– Ахура аларама!
– Что? – крикнул я, собираясь с силами, чтобы бежать к нему.
– Я его вижу!
– Кого?!
– Вы зовете его Огоньком. – Он улыбнулся, как ребенок. – О Вэль… цвета!
Но потом, как раз когда герцог Юлану пришпорил лошадь, посылая ее вперед, джелстеи Мэрэма полыхнул и обжег ему пальцы. Рука Мэрэма дернулась; мощная струя пламени изошла из огнекамня и взорвала валуны вдоль стен прохода. Кейн поспешно работал с черным кристаллом, стараясь поглотить силу красного джелстеи, но тот черпал свою силу от самого солнца. Земля вокруг начала яростно колебаться. Я рухнул на колени. Вокруг градом сыпались камни, и один из них угодил мне в шлем. Затем пришел оглушительный рев валунов, падающих со стен прохода. В несколько мгновений огромная насыпь возникла между Альфандерри и нами, отрезав менестрелю путь к отступлению. И теперь мы не могли прийти ему на помощь. Мы даже его не видели.
Но мы все еще могли его слышать. Пока пыль медленно оседала, я услышал из-за кучи щебня, как он поет предсмертную песню. Ибо герцог Юлану, не имевший сострадания даже к самому себе, не найдет сострадания и для него.
Я стиснул рукоять меча так яростно, что поранил пальцы. Кисть моя заболела в тот момент, когда я ощутил, как рука герцога движется вперед, опуская меч. Страшный крик Альфандерри легко пронзил каменную преграду между нами, пронзил весь мир, пронзил мое сердце. Меч выпал из руки, я схватился за грудь и повалился на землю. Черная дверь раскрылась, и я последовал в нее за Альфандерри.
Я шел вместе с ним сквозь темные пустые пространства к звездам.
Глава 32
Кайшэм стоял в том месте, где равнины Йарконы пересекались с изогнутой линией Белых гор. К востоку высилась гора Редрат, испещренная огромными блоками красного песчаника, что напоминали ржавую нагрудную пластину. Гора Салмас, более высокая, плавно поднималась к небу на северо-востоке, вознося лысую круглую макушку над линией деревьев. Из расселины мчалась река Теарам; быстрый поток отводили в маленькие каналы, чтобы снабжать водой поля на севере и западе города. Сам город выстроили целиком к югу от реки. Оборонительная стена проходила над берегами Теарама, тянулась на восток к расселине меж горами и поворачивала к югу вдоль крутых склонов Редрата, чтобы еще раз свернуть на запад через великолепные пастбища. Последний поворот стены возвращал ее на север к реке. Эта полоса скрепленного известью камня была самой протяженной частью стены и самой уязвимой – и потому охранялась особо тщательно. Мощные круглые башни высились по всей её длине с интервалом в пятьсот футов. Южная стена была защищена так же.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
