– Прости, во всем виноват я. Мое пение…
– Твое пение – это все, что я хочу сейчас слышать, – с трудом улыбнулась Атара. – Спой мне, прошу.
Мастер Йувейн извлек два инструмента: бритвенно-острый нож и длинную, похожую на ложку полосу стали с маленьким отверстием у конца.
Тут Альфандерри запел:
Пой же песню славы,
Пой же песню славы,
Ибо свет Единого
Над миром воссияет.
Мэрэм со слезами на глазах пытался поймать кристаллом хоть немного света, просачивавшегося на дно прохода.
– Я сожгу их, если они приблизятся! Клянусь! – закричал он скалам и облачному небу над нами.
Дикое выражение глаз Мэрэма встревожило Кейна. Он достал свой черный джелстеи и стоял, поглядывая то него, то на огнекамень Мэрэма.
– Держи ее! – быстро сказал мне мастер Йувейн, глядя на Атару.
Я отложил меч, сел, обхватил девушку за бока и крепко прижал. Лильяна помогала мне.
Мастер Йувейн разрезал кожаные доспехи и мягкую рубашку, потом захватил стрелу и осторожно потянул на себя. Атара задохнулась от дикой боли, однако стрела не шелохнулась. Тогда мастер Йувейн кивнул мне, словно предупреждая, чтобы я не отходил. Печально вздохнув, он слегка расширил ножом отверстие, которое стрела проделала меж ребрами, и приказал Лильяне и мне держать Атару.
Тело девушки извивалось и корчилось, а мастер Йувейн продолжал ее мучить. Он ввел ложку в алое отверстие в сливочно-белой коже и стал проталкивать ее вдоль стрелы, медленно нащупывая путь, глубоко проникая в рану. Глаза Атары впились в мои, из глубины горла изошло несколько сдавленных криков. Наконец мастер Йувейн удовлетворенно вздохнул. Я понял, что отверстие в кончике ложки село на острие наконечника стрелы, защищая плоть Атары и давая возможность мастеру Йувейну извлечь стрелу. Так он и поступил. С удивительной легкостью и плавностью стрела вышла наружу.
Тут же хлынула кровь, ярко-красным ручьем стекая по груди Атары.
Все это время Альфандерри стоял на коленях и пел:
Пой же песню славы,
Пой же песню славы,
Ибо свет Единого
Над миром воссияет.
– Мэрэм! – раздался окрик Кейна за спиной. – Смотри, что делаешь с кристаллом!
Быстрое цоканье копыт приближалось, равно как и ужасный вой, заполнявший проход невыносимым звуком.
Кейн посмотрел на Атару, с трудом дышавшую; воздух вырывался из ее груди вместе с пенистыми красными брызгами.
– Так, – сказал он. – Так.
Мастер Йувейн прикоснулся к месту, где стрела лучника пронзила легкие. Каждый знает, что такие раны смертельны.
– Она истечет кровью! Надо остановить кровь! – сказал я.
Наставник снова взглянул на нее и застыл в раздумье.
– Рана слишком сложная, слишком глубокая. Прости… боюсь, что шансов нет.
– Нет есть!
Я засунул окровавленную руку в его карман и вынул зеленый кристалл.
Мастер Йувейн вздохнул и, взяв в руки исцеляющий камень, расположил его над раной Атары, а потом закрыл глаза, словно вглядываясь в себя.
– Ничего не выходит…
– Может, вам стоит почитать книгу? – предложил Мэрэм. – Непродолжительная медитация…
– Некогда, – с неожиданной страстью произнес наставник. – Всегда некогда…
– ОУВРРРУУЛЛЛ!
Я ощущал слабеющий пульс Атары. Ее жизнь готова была угаснуть, как огонек свечи под порывом ледяного ветра. Меня совершенно не тревожило, что люди герцога Юлану сейчас нападут на нас и возьмут в плен; я хотел лишь, чтобы Атара пережила следующий день, следующую минуту, следующее мгновение. Там, где есть жизнь, всегда остается надежда и возможность спасения.
– Прошу, сир, попытайтесь еще.
Мастер Йувейн снова закрыл глаза, его жесткая маленькая рука сильнее стиснула джелстеи. Но вскоре он открыл глаза и покачал головой.
– Еще раз. Прошу!
Атара пошевелила губами, желая мне что-то сказать. Я прижал ухо к ее губам, таким холодным, что они обжигали огнем.
– Что, Атара? – В ее глазах отражались отблески далеких мест и минувших событий. – Что ты видишь?
В прозрачных голубых глазах возникли дед и лицо умирающей прабабки, потом наши дети, Атары и мои, что были теперь хуже чем мертвые, ибо мы никогда не вдохнем в них жизнь… Дверь в глубокую черную пропасть разверзлась под Атарой – не мне одному она грозила.
Атара, которая могла видеть столь многое, а порой и вообще все, повернулась и прошептала:
– Альфандерри.
Альфандерри встал, разгладил складки туники, мокрой от пота, дождя и крови, и улыбнулся.
– Альфандерри, пой, настало время.
Когда герцог Юлану и его тяжеловооруженные рыцари показались из-за ближайшего поворота прохода, Альфандерри пошел к ним навстречу.
– О Боже! Куда он идет? – проговорил Мэрэм.
– ОУВРРРУУЛЛЛ! – завывали голоса Синих, что следовали за герцогом Юлану, бряцая топорами.
И Альфандерри каким-то иным голосом запел:
– Ла валаха ешама халла, лайс арда алхалла…
Его музыка обрела новое качество, стала слаще и печальнее, чем все, что я когда-либо слышал. Похоже, он был близок к тому, чтобы отыскать вожделенные слова и звуки небес.
– Вэлаша Элахад! – крикнул герцог Юлану, неуклонно приближаясь к нам в окружении своих палачей. – Сложи оружие, и тебя помилуют!
Альфандерри запел громче, и герцог, натянув поводья, остановил коня. Рыцари и Синие за спиной Юлану смотрели на менестреля, как на сумасшедшего. Песня Альфандерри стала еще шире и глубже, она взлетела, как стая лебедей, стремящихся к небу. Так удивительна была созданная им музыка, что казалось, будто люди герцога не в силах двинуться.
Что-то в этой музыке тронуло и мастера Йувейна, как я понял по отрешенному выражению его глаз. Он вглядывался в прошлое в поисках ответа на приближающуюся смерть Атары, он искал ответ в ускользающих образах памяти и строках «Сэганом Эли»… Но там он никогда бы его не нашел.
– Посмотрите на нее. – Я взял свободную руку мастера Йувейна и положил на руку Атары, прикрыв своей рукой обе. – Посмотрите, сир.
Я не убеждал и не просил. Я не ощущал больше негодования за то, что ему не удалось исцелить Атару; мною овладела ошеломляющая благодарность за то, что он попытался .
Пульс Атары под моими пальцами стал глубже, шире и, несомненно, крепче. Его сладкое биение напомнило мне о том, как прекрасно быть живым, наполнило сердце лучами света. А когда я заглянул в глаза мастеру Йувейну, он отыскал в этом свете себя.
– Я и не знал, Вэль… – прошептал он.
Потом мастер Йувейн, повернувшись к Атаре, посмотрел – и заглянул в свое сердце. Улыбнулся, словно наконец что-то осознав, коснулся раны на груди девушки и поднес к ней варистеи.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
