Турки всем этим воспользовались. Численное превосходство у них было подавляющее - 9 пехотных, 2 кавалерийских дивизии и курдская конница против 2,5 пехотных и 4 кавалерийских дивизий у Огановского (считая и 1,5 далеко в тылу). Противник скрытно выдвинул свою группировку по северному берегу Евфрата на открытый фланг наших войск, 22.7 форсировал реку и нанес внезапный удар. Другая группировка врага врезалась в стык между главными силами и отрядом Назарбекова. Операция имела далеко идущие стратегические цели. Предполагалось окружить и уничтожить 4-й Кавказский корпус и развивать наступление на г. Алашкерт. Оттуда, с юга, через Кагызман, прорваться в тылы войскам Юденича, стоящим под Сарыкамышем, разгромить их, а дальше - столь желанное вторжение в Закавказье...
Для русских наступление стало неожиданным. Противник навалился на правое, ударное крыло корпуса, сминая фланги и грозя ему окружением. Отчаянно отбиваясь, части 66-й дивизии и пластуны Мудрого стали откатываться назад. Чтобы выправить положение, Огановский направил из резерва Донскую пластунскую бригаду. Но она создавалась в качестве эксперимента - в связи с успехами кубанских пластунов. А донские казаки традиционно воевать в пехоте не готовились, это был первый бой бригады, и турецкие превосходящие силы сразу же ее опрокинули и отбросили. А кубанские пластуны еще раз подтвердили свою славу. 23.7, когда уже все соседи отступили, их 22-й батальон целый день сражался в одиночку, в окружении, страшно поредел, но держался, отходил постепенно, и к вечеру пробился к Мелязгерту.
Огановский для отражения натиска ввел в бой все резервы, даже конвой своего штаба. На северном фланге, у г. Нуреддин, создал конный отряд Афросимова, чтобы, в свою очередь, охватить фланг вражеской группировки, прорывающейся оттуда. Попытался из района Мелязгерта организовать контратаку отступивших сюда частей - кубанских и донских пластунов, 5-го Кавказского стрелкового полка. Но все было тщетно. Силы противника были слишком велики, а отряды 4-го корпуса разобщены. У Афросимова для обходного маневра войск было мало, они сдерживались курдской конницей и не представляли серьезной угрозы для нескольких дивизий, проломивших фронт в долине Евфрата. 24.7 Огановский писал: "14-дневный бой сильно утомил войска корпуса. Противник вводит в бой все новые силы. Под давлением противника отряд Амассинского сегодня очистил Копские позиции, вследствие чего, несмотря на переход в наступление из Мелязгерта отряда Воропанова и угрозу тылу турок у Нуреддин со стороны конного отряда Афросимова, пришлось остальные отряды тоже оттянуть назад... с продовольствием корпуса весьма затруднительно".
А южнее отряды Назарбекова и Шарпантье оказались отрезанными от главных сил корпуса, потеряли связь с командованием и под угрозой окружения начали отступать самостоятельно. Причем Шарпантье с Северским и Нижегородским драгунскими полками сперва вышел к Мелязгерту, где шел сильный бой, и имел возможность нанести врагу чувствительный удар с тыла. Но не разобрался в обстановке, решил зря не рисковать и приказал повернуть назад. Фронт был прорван. 26-27.7 дивизии Абдул Керим-паши взяли Мелязгерт и устремились в преследование. Части Огановского, потеряв в боях около 2 тыс. чел., отступали на Дутах. Командир корпуса фактически сохранил управление только войсками, которые были с ним, и остальные соединения стали действовать самостоятельно. Отряд Назарбекова соединился с полками Шарпантье, они выходили из "мешка" южнее и восточнее, отделенные от главных сил корпуса продвигающимися турецкими авангардами.
А отряд Трухина на южном фланге после крушения фронта и отхода Шарпантье остался вообще в изоляции. Против него турки наступали относительно небольшими силами, но он был отрезан от своих и вынужден был выбираться кружным путем по южному берегу Ванского озера - на г. Ван, где во вполне мирной еще обстановке стояла Закаспийская бригада. Но и ей теперь приходилось отступать. Уходило с войсками и христианское население, спасаясь от резни. И что казалось особенно обидным, жестоким, а порой и непонятным рядовым солдатам и местным жителям, часто требовалось уходить даже без видимого нажима со стороны противника. Ведь главный турецкий прорыв произошел западнее оз. Ван и развивался там же, вдоль Евфрата. А в результате оказались почти уже во вражеском тылу обширные и густонаселенные районы, лежащие далеко южнее и восточнее эпицентра сражения. И оставшиеся здесь русские части были уже в полуокружении и тоже должны были выбираться, пока им не перекрыли последние дороги на север. Сюда еще и не доносился гром пушек - и вдруг уходить...
Многие офицеры недоумевали и возмущались. Андраник предлагал драться, указывая, что против них врагов не так уж и много. А получив приказ отступать, в отчаянии даже сорвал с себя и бросил на пол полученный недавно Георгиевский крест, не желая больше числить себя в русской армии, беспричинно бросающей цветущий край на разорение (впрочем, позже остыл и продолжал так же самоотверженно командовать дружиной). Была ли альтернатива этому? Была, хотя и трудная. Собрать вместе все раскиданные соединения левого крыла для флангового контрудара. Но время для этого было уже упущено. Правда, оставалась еще одна альтернатива - сесть в осаду в Ване и, опираясь на его ресурсы, отбиваться. Однако части Трухина и Николаева в этом случае заведомо отрезались от основных сил, от тылов, и исход осады был проблематичен - большой город мог на какое-то время обеспечить защитников продовольствием, фуражом, но не боеприпасами. А с другой стороны, на восточном фланге Кавказской армии во фронте возникла бы "дыра", и перед турками лежала открытая дорога через освободившийся от снегов Тапаризский перевал в еще не вырезанные Баязетскую, Диадинскую долины, а оттуда и в Алашкертскую, во фланг отступающим частям Огановского.
Закаспийская и 2-я Забайкальская бригады получили приказ отступать к Баязету - причем предписывалось как можно скорее проскочить Бегри-калинское ущелье, пока его не перехватил враг. Что было жестоким решением, но все же, наверное, логичным. Хорунжий Елисеев вспоминал: "И лишь выйдя из города, мы поняли, что на фронте произошло что-то страшное, так как, насколько хватало глаз по дороге на север и по сторонам, все усеяно армянскими беженцами, сплошь идущими пешком, с узлами на плечах, редко на арбах, на буйволах, на коровах верхом... И каких только ужасов, каких сцен, каких всевозможных трагедий, слез, плача, горестных рыданий мы не повидали тогда там! Жуткий и незабываемый ужас и сострадание чужому горю, которого мы тогда не знали, мы ощутили только потом на себе, после революции. Беженцы все шли и шли, не останавливаясь и ночью, к русской спасительной границе". То же самое творилось на других дорогах отступления. Войска 4-го Кавказского корпуса не удержались и в Дутахе, откатываясь на перевал Клыч-Гядук. Очевидец событий Н.Г. Корсун, впоследствии советский генерал и военный историк, писал: "Части, несколько дезорганизованные при отступлении, смешались с массой армянских беженцев, направляющихся беспорядочными толпами с громадными стадами скота, повозками, женщинами и детьми. В панике отступая, эти беженцы, никем не направляемые и подгоняемые звуками выстрелов, повторяющихся в горах многократным эхом, вклинялись в войска и вносили в их ряды невероятный хаос. Часто пехота и конница попросту обращались в прикрытие этих кричащих и плачущих людей, опасавшихся наскока курдов, которые вырезали и насиловали оставшихся и кастрировали русских пленных".
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
