Вот только между закаленными в боях представителями могущественной когда-то империи и остальными имелась существенная разница. И заключалась в том, что римлян учили не только сражаться до последнего, но и умирать. Эти двое эльфов являлись чистокровными, истинными представителями Империи. Ни одного человека в родословной, что стало повсеместно в конце падения могущественного государства.
Для остальных они стали символом. Но не более. За них были готовы сражаться, но не умирать. Даже во имя общего спасения.
Поэтому рухнувший мост, а также потери дали некроманту преимущество, и он лишь усиливал натиск.
Теперь пятеро мертвых крестоносцев были постоянными гостями на поле боя. Из на девятый день удалось убить лишь одного. Копье африканского орка попало в брешь в его нагруднике, разбивая кристалл внутри. Но вот с остальными можно было справиться только толпой.
Заканчивающиеся патроны не могли пробить результат гения эльфов и гномов. Впрочем, в распоряжении некроманта они тоже не бесконечные. Поэтому настоящий дождь из пуль противники устраивали редко. Только когда открывалась хорошая возможность.
Все понимали, что баррикада не может держатьяс вечно. Вражеские пули делали свое дело. И когда на девятый день стало ясно, что постройка больше не держит пули, было решено отступать ко второй линии обороны между двумя горами. Предпоследний оплот.
Проблем сразу прибавилось. Иногда меткие мертвяки умудрялись подстрелить рабочих на мостах во время работы. Поэтому стройка заканчивалась, пока не удавалось отбить очередную атаку.
Каждый защитник забыл, что такое сон. С потерями число обязанностей каждого росло. Виктор с трудом успел сделать с помощью подходящей деревяшке и ремней замену отрезанной ноге профессора.
Тот пережил кровопотерю и болевой шок без последствий. И даже никакая болезнь не развилась.
Учиться ходить пришлось без костылей, на плохо пригодной деревяшке. Но Хэммет справлялся. Молча, не говоря ни с кем, словно стесняясь своей потери.
Ни о каком ближнем бое при таком раскладе и говорить не приходится. Поэтому он отдал свой меч тому, кто больше в этом нуждался. А сам держал наготове револьвер.
Только Катерина опасалась, как бы он не пустил себе пулю в лоб в критический момент. Но, возможно, не стоит судить других по себе. Возможно, женщина бы так и поступила, попав в такую ситуация. Ибо судьба и так отняла у нее все.
На Уильяма некоторые из соратников по несчастью продолжали коситься с враждебным взглядом. До сих пор не могли простить, за то, что он «профукал» шанс на спасение.
Да еще к тому же нацепил на себя уцелевший после взрыва нагрудник капитана Патрика. Один из подхалимов, что был средневековым рыцарем, думал его отнять в пользу легата или императора, за что поплатился передними зубами.
И, несмотря на конфликт, случившейся ранее, Глабр при полевом суде был на стороне справедливости и разжаловал подхалима-рыцаря. Все равно как командир он оказался достаточно посредственным, действовал не так эффективно, и его отрядами гораздо лучше управлял заместитель.
Вся эта грызня продолжалась то и дело, вспыхивая мелкими конфликтами, несмотря на всю угрозу, находившуюся снаружи. Люди и им подобные всегда оставались собой. Но пара показательных казней, когда конфликтовали наиболее бесполезные, сделали свое дело. До убийств пока еще не доходило. Однако неизвестно, насколько хватит этой острастки…
— Порой я не понимаю, что мы все творим, — сказал на десятый день отец Витторио.
В последние дни они с Уильямом часто беседовали. Тому требовалась духовная поддержка, и уже очень давно. В ордене помогала вера, а с потерей места в организации пропала и вера. И он шел лишь вперед, будучи лишь собственной темной тенью.
Но быстрого духовного воскрешения не произошло. Все беседы помогали лишь держаться на плаву. Война была стихией бывшего крестоносца, у него в крови. Но здесь была не война. Здесь были джунгли, выживаение диких зверей, запертых в клетке, борящихся с практически неизбежным.
Каждому требовалось справиться с этим давлением. Даже сильным. Кто-то умудрялся использовать внутренние резервы, как Хэммет и Виктор. Кто-то отстранялся от происходящего, как Катерина и Салим.
Солдат всегда знал, что отличается от них в большинстве аспектов. И подсознательно считал себя наиболее достойным попасть в рай, несмотря на все грехи.
— Я думаю, не нам решать, хорошо это или плохо, — тихо ответил Уильям.
— Вы не правы, — покачал головой эльф. — Когда Бог вызовет нас на свой суд, что скажет тот, кто убил чужому по приказу тысячи людей?
— Правду…
— Правда в этот раз не спасет. Даже истинная вера в необходимость преступления не спасет от тяжести возложенного на душу греха.
— Где же тогда выход? — поинтересовал солдат. — Послать к черту все принципы? — от этой грубости священник чуть поморщился, но собеседник никогда за подобное не извинился, приходилось к этому привыкать. — Сказать, что даже поступая правильно, я не прав?
Отец Витторио задумался, но потом добродушно усмехнулся:
— Вы хотите жить проще, Уильям. Это хорошое желание. Потому что естественное для многих людей. И порой так жить правильно. Но мир не делится на черное и белое. Как и Бог не всегда добр. Равно как и не всегда карает за преступления, если человек истинно раскаялся.
Теперь настала очередь бывшего крестоносца всерьез задуматься над этими словами. И ответ, как обычно не приходил.
Его мучили сомнения. Мучили постоянно. Но солдат не мог поделиться этим с кем-либо. Но именно сейчас сделал первую робкую попытку.
— У меня есть сомнения. Постоянно. И они все больше укрепляются не в ту сторону, в которую мне бы хотелось. Именно поэтому я не хочу доказательств. И по-своему прав. Но если я окажусь не правым на божественном суде, то мне не будет прощения. Что мне делать? Переступить через себя? И, возможно, уничтожить то немногое, что осталось?
Священник посерьезнел. Пусть он и выглядел озадаченным, но Уильяму показалось, что он если не полностью, то хотя бы частично догадывается о том, что говорил. И это еще сильнее насторожило.
— Только вы можете выбрать свой путь.
— Но зачем тогда молиться Богу, если он не указывает его? — настаивал солдат, продолжая задаваться непростые вопросы.
Но отец Витторио, казалось, слышал их слишком часто.
— Если знаков нет, значит, мы в них не нуждаемся. И должны сами в таком случае принять решение. Да, это звучит как совершенно пустое извинение. Но мы не вправе требовать от Него чего-то.
— Я понимаю… — запнувшись, бывший крестоносец запнулся. — Я… больше всего на свете я боялся попасть в ад. Потому то демоны, эти твари — идеальное доказательство его существования. Наш орден был построен не на песке или в болоте. Каждый из создателей знал, что ад существует, и что человеческие грехи низводят души умерших туда. А я совершил слишком много дурного, чтобы избежать этой участи… и у меня есть один-единственный шанс на искупление.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
