А когда Малконемершгхан со своими последователями три тысячи лет назад расшатал Омнис; когда открылось множество «дыр», и старых, и новых, вот тогда-то камень Илианн и исполнил свое предназначение.
Это был первый стигийский камень, Кангасск. Тысячи лет, миллионы благодарных душ — все это было нужно лишь для того, чтобы отшлифовать его. И открыть путь стигам. Сами они плодят эти камни в любых количествах… что и говорить, в гадальном деле эти твари куда способнее людей. Потому не удивляйся, что ни один гадальщик, даже Илианн или Нансар, не увидит их, если они того не желают. И ни один простой владелец харуспекса не увидит судьбы наследников Азарии и Самберта… это стигийская наука, Кангасск… ставить кляксы на страницах книги судеб…
Мы хотели умереть вместе с Таммаром. Мы благословили династию Нансар на продолжение гадального дела… потому, что они знают способ пробуждения харуспексов, но не знают его истории, а значит, не виноваты в том, что происходит с Омнисом сейчас.
— Ты тоже не виновата! — с возмущением произнес Кан, забыв, что нужно придерживаться шепота. — Ты винишь себя в том, что было аж на заре Омниса! Да ты даже не видела этого белого камня…
— Слова… утешение… — презрительно усмехнулась она в ответ и пристально посмотрела Ученику в глаза. Голос ее стал холоден, как сталь. — Ты был чужаком даже в родном городе; тебе неведома гордость за свой род и стыд за него. Илианн никогда не были одиночками, никогда. И простой чередой поколений, связанных кровным родством, — тоже. Со времен Азарии и Самберта мы разделяли общий дух и общее дело. Но тебе не понять.
Жестокий выпад, но Кан врядли сумел бы что-то противопоставить ее словам, даже если бы захотел оправдания. Но нет, собственная гордость интересовала потомка Дэл и Эмэра сейчас меньше всего. Вспомнился дух старого Таммара, который наконец-то обрел объяснение… Возможно, и это — стигийская наука. Разве что в приложении к человеку она прекрасна…
— Ты права. Мне не понять, — согласился Кангасск. — Я всегда был одиночкой.
— Чтобы ты понял… — Занна выдержала недолгую паузу. — Моей вины тоже достаточно. Я должна была умереть на втором году войны вместе со своей семьей, когда Таммар горел… или убить себя, когда меня спасли…
— Кто тебя спас? Алх Аэйферн?
— Нет. В Таммаре — один из стигов. Видимо, главный среди них… Он не дал детям тьмы убить меня. Не удивлюсь, если он и есть тот, кого мы оба знаем сейчас как Немаана… а все Илианн — как «незримого отца»…
У Кангасска сердце упало при этих словах… Немаан-стиг… нет, расчетливость и коварство этого существа заставляют волосы жутко шевелиться на затылке, стоит только представить. Такой масштаб — вмещающий тысячелетия — невероятен для любого человека. И миродержца, пожалуй, тоже…
— Я была глупая, Кангасск, маленькая… — Занна грустно улыбнулась и покачала головой. — Я думала, что, раз это сородичи незримого отца, я сумею найти общий язык с ними, сумею все исправить. Я жила под опекой стигов пять лет. И, по-моему, они делали все, чтобы мне казалось, что мой глупый план удается. Они учились очень быстро. Почему взяли меня… не знаю… возможно, у Илианн и стигов много общего, и стигам проще понимать таких, как я, чем обычных людей. Через пару лет они уже принимали человечий облик — сначала людей, которых я помнила, потом и других — и разговаривали со мной. Говорили, что расторгли соглашение с Эльмом Нарсулом и хотят понять людей… Я верила, правда…
А потом пришел Алх. Он перебил десяток стигов, приставленных меня охранять. Про меня он не знал, но, когда я выбежала навстречу с криками «Что ты делаешь?!», решил забрать меня с собой как трофей. Я проклинала его всю дорогу, а он даже не заговорил со мной. Когда добрались до ближайшего поселения беженцев, я сама поняла, что делается в мире на самом деле… Я возненавидела стигов и себя. Из-за ненависти я и осталась с Алхом… хотя это тоже было глупо…
Ну, — она вскинула голову и посмотрела в глаза Кангасску, — что скажешь на это, наследник миродержцев?
Кангасск долго молчал, прежде чем ответить. Что-то мучительно боролось в его душе, пробивая себе дорогу через все печальные доводы разума.
От него ждали слов, действий, решений… но со всей искренностью и верой наследник миродержцев мог предложить лишь одно…
— Занна, милая, — тихо, но горячо произнес Кангасск, наклонившись к ней. — Прошлое не изменишь. И перестань корить себя за все… Я тебе обещаю: все, что знаешь о стигах ты, и все, что знаю о них я, мы еще обратим себе на пользу.
— Каким образом? — Занна бросила на Кана разочарованный взгляд.
— Таким… — кивнул он. — Так же, как этот стиг изучил и понял меня в свое время, я изучу и пойму его. И я найду выход, клянусь тебе.
— Небо в помощь… — хмыкнула Илианн с глубоким разочарованием и, демонстративно отвернувшись, принялась устраиваться на ночлег.
Вскоре Кангасск остался бодрствовать один…
И ему одному в эту ночь сияла звездами полоса неба, видневшаяся сквозь узкое окошко; и пел снежный ветер. А в глубоком размышлении исказилось само время.
Клятвы существуют сами по себе, вне зависимости от того, смеются над ними или чтут их. За свою жизнь Кангасск клялся лишь дважды, и для него клятва никогда не была пустой фразой. Нет, этот человечек, проживший тридцать четыре года, а помнящий лишь двадцать один, действительно собирался сейчас сделать то, что сказал…
Глава шестьдесят третья. Последний еретик
Занна уже забыла о том, что спит; недавняя память, со всеми тревогами и опасностями, послушно скрылась за тяжелой, бархатной занавесью тьмы, не смея показаться ни на миг, пока говорит Ффар…
Скрипучие корабельные доски… спокойное море за круглым окошком каюты… и глухая боль в сердце, — словно старая рана саднит к непогоде.
Занна обернулась — и память, точно ворох пуховых перьев, подхваченный ветром, смешалась в свете ффара, лишив мир смысла. Миг хаоса выдался кратким: терпеливый, мерцающий, ффар вновь поднял забытое из глубин, вернув ясность взору и памяти.
Кангасск?.. Во сне подобная мысль не казалась нелепой. Хотя суровый пират с волосами черными, как смоль, внешне не походил на Ученика миродержцев ничем. Не совпал бы даже возраст: этот мужчина выглядел куда старше тридцатитрехлетнего Кана. И имя носил иное. Но ффар не врет: это он. И сердце не врет: оно полно все тем же горячим чувством, что и сейчас; чувством тяжелым и мучительным, которое так и хочется назвать ненавистью. Разве что настоящая ненависть — холодна, как сталь, и мертва, как покинутый мир…
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
