— Когда придет флот, офицер? — Эн Эйко требовательно заглянула ему в глаза.
— Через сутки. Это поздно, — честно ответил Тораки. — Меня послали для налаживания обороны, но остальные корабли не способны развить такую скорость, как курьерский клипер.
— Двенадцать истребителей, три бомбардировщика. — Кононов покачал головой. — Они могут и не высаживаться.
— Они будут высаживаться. Инфраструктуру космодрома требуется захватить неповрежденной. К тому же бомбардировщиков на корабле нет, по архивным данным эта палуба была полностью уничтожена нашими перехватчиками, частично — при таране. Младший лейтенант Даниель Дейвиц и не предполагал, что отдает жизнь не за детей, а за праправнуков.
Фраза явно была заранее заготовленной, но ожидаемого эффекта не оказала. Что нам подвиг младшего лейтенанта! Вот если бы он весь крейсер взорвал.
— Истребителей тоже немного, — вступил в разговор Огарин. — Семь или восемь было уничтожено, пока «Лоредан» уходил от преследования. Но это нам не поможет. Тот флот, что мы способны выставить, не выдержит боя даже с одним псилонским истребителем. Даже с поврежденным. Возможно, я раскрываю какую-то тайну, но гарнизон располагает лишь двумя малыми перехватчиками времен Смутной войны. И никто толком не умеет ими управлять. Новую технику нам поставлять не считали нужным.
— Ваша система давно утратила стратегическое значение! — огрызнулся Тораки. Видимо, на эту тему они хорошо поговорили прошлой ночью.
— Скоро она утратит всякое значение, — спокойно ответил капитан. — С вашего позволения я сообщу населению, чем мы располагаем.
— Как угодно. — Тораки сделал шаг в сторону.
Денис обвел взглядом трактир. Конечно, не так уж много нас тут было, лучше бы камеру притащить да начать трансляцию на весь поселок… Впрочем, в общине всегда предпочитали передавать новости из уст в уста, а не по TV.
— Граждане! Я у вас пробыл недолго. И честно говоря, намеревался скоро смотаться куда подальше. Видно, не судьба. Да и привязался я к вам. — Он ослепительно улыбнулся и посерьезнел. — Наш гарнизон, включая меня, повара и врача, — пятнадцать человек. Это вы знаете. Община сможет выставить под ружье около двух тысяч человек, верно? Вооружить мы сможем всех, тут проблем нет, старый арсенал полон. Еще у нас есть три стационарные ракетно-лазерные установки на поле космодрома, где они расположены — сказать не могу, ибо слишком секретно.
Вот тут многие не выдержали и заулыбались, несмотря ни на что. Все мы в детстве лазили по этим «секретным точкам», играли в войну. Многие и внутрь забирались, с восторгом барабанили по клавишам заблокированных пультов, крутились на креслах наводчиков, вопили: «Псилонцы с северо-северо-востока!» Кто в общине не знает, что Ново-Китеж пытались захватить именно псилонцы?
Доигрались!
— Значит, есть эти точки, — задумчиво произнес Огарин. — Это — минус шесть человек из гарнизона. Продержатся они минуты две-три. Авось чего и собьют. Остальное, отец Виталий, — по вашей части. Промысел Божий, короче.
— Не лучше ли увести людей в леса? — спросил священник. — Всех? И пусть псилонцы берут этот старый космодром до прихода наших сил?
— Нет, — отрезал Огарин. — Вот этого мы сделать не можем. Если псилонцы захватят космодром, то «Лоредан» сядет и выгрузит свои стационарные огневые точки. Через три часа здесь будет полноценная киборгизированная крепость. Что будет тогда, хотите знать? Половина флота погибнет при штурме. Только штурма не будет. Мезонная бомбардировка — и конец псилонцам. И нам. И планете.
— А если мы вооружимся и выйдем против десанта? — требовательно продолжил отец Виталий. — Шансы победить есть?
— Нет, — так же спокойно ответил Огарин. — Никаких. Есть лишь надежда, что нам удастся задержать посадку «Лоредана» на значительное время, и псилонцы не успеют окопаться. Тогда флот уничтожит захватчиков из прошлого. А некоторые из нас сумеют уцелеть. Псилонцы имеют… имели свой кодекс военной чести, и достойное сопротивление заведомо слабейшего противника может вызвать у них уважение. Кто-то может попасть в плен и тоже останется в живых. Вот, пожалуй, и все, что я могу и должен сообщить.
Еще двадцать минут назад в трактире царило оживление, немножко наигранное и бестолковое, но все-таки… Необычные гости, возможность повеселиться в разгар рабочей недели. Теперь царила кладбищенская тишина.
Мы же и впрямь теперь — мертвые. Все — или почти все. Не справиться нам с четырьмя десятками псилонцев, никак не справиться. Это все равно что толпу дикарей с дубинками пустить против танков.
А вот страха почему-то не было. Наверное, невозможно осознать такое разом. Что ожили старые страхи, что вернулись враги из детских книжек, что кошмарные сны обрели явь.
— Через сорок минут, — сказал Огарин. — Возле штаба гарнизона. Мы ждем всех.
— У нас нет возможности принудить вас взять в руки оружие, — добавил Тораки. — Но и выхода другого у вас нет. Если же вдруг вы решите сдаться, покинете поселок, укроетесь в лесах…
Он нехорошо улыбнулся.
— Система живет по законам чрезвычайного положения. Надо ли объяснять наказание за предательство Империи? Советую отправить маленьких детей и стариков как можно дальше от поселка, им разрешено не участвовать в сражении. Пусть уходят пешком, транспортные средства псилонцы заметят. По крайней мере ваши дети и родители выживут.
— Здесь нет трусов, офицер, — резко сказал Кононов.
— Верю, сержант. Мы ждем вас.
Тораки развернулся, и в этот миг его окликнула Эн Эйко, последние минуты стоявшая абсолютно тихо и незаметно.
— Что делать нам, офицер?
Взгляд курьера был недоуменным.
— Вы слышали приказ.
— Мы не жители планеты. Мы участники галактической регаты. У нас имеются корабли.
— Они не вооружены, девочка. Спасибо, но…
— Невооруженные, зато быстрые! Мы хотим покинуть планету.
Эн быстро оглянулась, будто ища помощи у остальных экипажей. Но, кажется, ее запас неудач был не меньше моего.
— Культхос — родина трусов! — тонко выкрикнул один из похожих на подростков иномирцев. — Мы останемся здесь и выполним приказ Императора!
Один за другим они пошли к выходу, нарочито обходя Эн Эйко по дуге.
С какой же они планеты?
Гонщики в темной одежде проявили меньше экспансивности. Просто встали и вышли следом.
— Мне десять лет! — выкрикнула девочка, будто ища сочувствия. — Моему брату — двенадцать! Вы же не заставляете воевать своих детей!
Дядька всегда любил детвору. И своих детей, и чужих. Наверное, он был первым, от кого я ждал бы сочувствия к этим словам.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
