— Предположим, в результате моей проверки все, что вы сказали, подтвердится. Что я получу от этого?
— Может быть, ничего, кроме морального удовлетворения. Только это и ничего больше. Могу дать вам честное слово — я сомневаюсь, что у этой истории будет продолжение, но, если что-нибудь случится, я дам вам знать.
— Значит, одно моральное удовлетворение? — спросил Хольцман.
— А у вас никогда не было желания расквитаться с мерзавцем? — небрежно спросил Кларк.
Репортер отмахнулся от этого заявления, как от назойливой мухи.
— Чем вы занимаетесь в ЦРУ? — спросил он.
— Вообще-то я не должен говорить об этом, — улыбнулся Кларк.
— Много лет назад, как принято начинать рассказ, один очень видный советский деятель попросил политического убежища и улетел за границу прямо с бетона московского аэродрома.
— Я тоже слышал об этом. Если вы попытаетесь напечатать это…
— Ну конечно, дипломатические отношения ухудшатся, — заметил Хольцман.
— Вы давно узнали об этом?
— Еще до последних выборов. Президент попросил меня не публиковать эту историю.
— Вы имеете в виду Фаулера?
— Нет, того президента, над которым Фаулер одержал победу.
— И вы согласились? — Кларк был глубоко изумлен.
— У русского были жена и дочь. Что, они действительно все погибли в авиакатастрофе, как говорилось в сообщении для прессы?
— Вы собираетесь писать об этом?
— Не могу — по крайней мере в течение нескольких лет, но наступит время и я напишу книгу…
— Его семья тоже улетела за границу, — ответил Кларк. — Перед вами человек, который вывез их из России.
— Я не верю в такие совпадения.
— Его жену зовут Мария, а дочь — Катя.
Лицо Хольцмана не выдало его чувств, однако он знал, что лишь горстка людей в ЦРУ знает такие подробности. Он только что задал Кларку изощренный вопрос и услышал правильный ответ на него.
— Через пять лет — начиная с сегодняшнего дня — вы расскажете мне о всех деталях этого дела.
Кларк задумался. Ну что ж, если репортер пошел на то, чтобы нарушить свои правила, то и Кларку придется ответить тем же.
— Это справедливое желание. Хорошо, я согласен.
— Господи Боже мой, Джон! — воскликнул Чавез.
— Он настаивает, чтобы за услугу была оказана услуга.
— Сколько человек знакомы с подробностями операции?
— Подробностями — вы имеете в виду взгляд изнутри? Немного. Если вы имеете в виду все подробности, то с нашей стороны человек двадцать, и только пять из них все еще работают в ЦРУ. Десять человек не служили у нас.
— Тогда кто?
— Придется раскрыть слишком уж многое.
— Кто-то из частей специального назначения ВВС, — предположил Хольцман. — А может быть, армия, группа особого назначения номер 160, эти безумцы из Форта Кэмпбелл, те самые, что высадились в Ираке в первую же ночь…
— Можете фантазировать сколько угодно, но от меня вы ничего не дождетесь. Но учтите, что, когда я приму решение рассказать вам о своей части операции, мне понадобится узнать, каким образом вам вообще стало известно о проведении этой операции.
— Есть люди, которые любят поговорить, — заметил Хольцман.
— Это верно. Итак, вы согласны на мои условия, сэр?
— Если мне удастся подтвердить то, что вы мне рассказали, — если я действительно буду уверен, что мне лгали, — то мой ответ — да, я сообщу вам имя моего источника. Но вы должны дать обещание, что это никогда не попадет в прессу.
Господи, да это похоже на дипломатические переговоры, подумал Кларк.
— Согласен. Я позвоню вам через два дня. Если это вам интересно, то вы — первый репортер, с которым мне довелось беседовать.
— И какой вы сделали из этого вывод? — усмехнулся Хольцман.
— Лучше уж заниматься разведкой. — Кларк помолчал. — Между прочим, из вас вышел бы превосходный разведчик.
— Я и есть превосходный разведчик — в своей области.
* * *
— Сколько весит эта штука? — спросил Расселл.
— Семьсот килограммов. — Госн сделал паузу и произвел в уме арифметические расчеты. — Три четверти тонны — вашей тонны.
— Превосходно, — кивнул Расселл. — Фургон выдержит такую нагрузку. Только как перегрузить контейнер из грузовика в мой фургон?
Госн побледнел, услышав этот вопрос.
— Я не подумал об этом.
— Как его ставили в грузовик?
— Контейнер стоит на такой деревянной… платформе.
— Ты имеешь в виду поддон? Его подняли автопогрузчиком?
— Да, — ответил Госн.
— Тебе повезло. Пошли, я что-то покажу тебе.
Расселл вывел его на мороз. Несколько минут спустя Госн увидел внутри одного из амбаров бетонную погрузочную платформу и ржавый автопогрузчик, работающий от баллона с пропаном. Однако дорога, что вела к амбару, была покрыта замерзшей грязью и присыпана снегом.
— Насколько деликатно ее устройство?
— Бомбы всегда устроены деликатно, Марвин, — напомнил Госн.
Расселл расхохотался.
— Да, в этом ты прав.
* * *
В этот момент в Сирии уже наступило утро. Доктор Владимир Моисеевич Каминский только что приступил к работе — таково было его правило. Каминского, профессора Московского государственного университета, послали в Дамаск преподавать по его специальности — болезням органов дыхания. Будучи специалистом по таким болезням, трудно быть оптимистом. Как в Советском Союзе, так и здесь, в Сирии, больше всего ему приходилось иметь дело с раком легких — заболеванием так же часто легко предупредимым, как и смертельным.
Его первым пациентом оказался больной, посланный сирийским врачом, вызывавшим восхищение у Каминского, — сириец получил медицинское образование во Франции и проявил себя с лучшей стороны. Кроме того, он посылал к советскому специалисту больных, чья история болезни представляла несомненный интерес.
Войдя в кабинет, Каминский увидел крепкого мужчину чуть старше тридцати. Присмотревшись к его лицу, врач обратил внимание на серый цвет лица и обтянутые скулы. Первая мысль была: рак, однако Каминский был человеком весьма осторожным. Диагноз мог оказаться иным, а болезнь — заразной. Ему пришлось потратить на осмотр пациента больше времени, чем он рассчитывал, понадобились несколько рентгеновских снимков, дополнительные анализы, но его вызвали в советское посольство еще до того, как были готовы их результаты.
* * *
От Кларка потребовалось безграничное терпение, но он не звонил Хольцману почти три дня, полагая, что у журналиста могут оказаться неотложные дела и он не сможет сразу заняться этой проблемой. В половине девятого вечера Джон выехал из дома и отправился на заправочную станцию. Там он оставил машину рабочему, чтобы тот заправил ее, — сам Кларк не любил заниматься этим — и подошел к телефону-автомату.
— Слушаю, — ответил Хольцман, сняв трубку телефона с номером, не занесенным в справочники. Кларк не назвал себя.
— Вам удалось проверить упомянутые мной факты?
— В общем да. По крайней мере большинство. Похоже, вы правы. Очень неприятно, когда тебя обманывают, правда?
— Кто?
— Я зову ее Лиз. Президент зовет ее Элизабет. Хотите нечто интересное? — добавил Хольцман.
— Конечно.
— Пусть это будет доказательством моей доброй воли. Фаулер ее любовник. Об этом не сообщалось в прессе, потому что, по нашему мнению, это не должно стать достоянием общественности.
— Вот и хорошо, — заметил Кларк. — Спасибо. За мной не пропадет.
— Через пять лет, приятель.
— Уговор есть уговор. — Кларк повесил трубку. Так, подумал он, именно ее я и имел в виду. Он достал из кармана еще одну монету и набрал другой номер. Ему повезло. Ответил женский голос:
— Алло?
— Доктор Кэролайн Райан?
— Да. Кто это?
— Вы хотели узнать имя, мадам. Элизабет Эллиот, советник президента по национальной безопасности. — Кларк решил не говорить Кэти о дополнительной информации, которую он получил от Хольцмана. Да и к делу она не имела отношения.
— Вы уверены?
— Да.
— Спасибо. — Линия разъединилась.
Кэти снова отправила Джека спать пораньше. Он вел себя разумно. Впрочем, в этом не было ничего удивительного. В конце концов, разве он уже не продемонстрировал это, женившись на ней?
Можно было выбрать время и получше. Несколько дней назад она собиралась отказаться от официального приема, сославшись на усталость после работы, но теперь…
Как все это устроить?..
* * *
— Доброе утро, Берни, — сказала Кэти Райан, как всегда намыливая руки до локтей.
— Привет, Кэти. Ну, как дела?
— Намного лучше, чем раньше, Берни.
— В самом деле? — Доктор Катц принялся за свои руки с мылом и щеткой.
— В самом деле.
— Очень рад этому. — В голосе Катца звучало сомнение.
