— Не могу, — голос у Левы сразу осип. — Я очень благодарен тебе, но не могу… Боюсь, после этого я потеряю решимость… Ты просто не знаешь, чего мне стоило все это… Я весь как комок нервов, Мне нельзя позволить себе даже минутную слабость…
— Я все равно не отпущу тебя! — Лилечка вцепилась в его куртку.
— А вот этого не надо! — он рванулся. — Не превращай последние часы моей жизни в ад! Хочешь, чтобы я сошел с ума?
— Да ты и сейчас ненормальный! Как можно было придумать такое? Псих припадочный!
— Каждый человек вправе поступить так, как велит ему совесть! — Куртка на Левке затрещала.
— Если болячку не трогать, она сама заживет! — Лилечка оказалась цепкой, как заправский самбист. — Зачем ее зря бередить! Так и совесть твоя! Сама со временем успокоится, только не растравляй ее.
— Не ждал я от тебя таких слов!
— А я такой дурости от тебя не ждала! Некоторое время борьба шла с переменным успехом, но Левке, хоть и с трудом, все же удалось вырваться.
— Умоляю, возвращайся назад! — Он метнулся в сторону. — Я все равно убегу от тебя!
— Попробуй! — Лилечка кинулась за ним вслед. — Если надо, я за тобой до самого Эдема буду гнаться… До самой Отчины… Не на ту нарвался… Это я только с виду тихая…
Началась гонка, оба участника которой со стороны выглядели форменными дураками. Лева мчался несуразными скачками и, дабы уберечь глаза от встречной растительности, размахивал перед собой руками (о брошенных в порыве отчаяния очках теперь можно было только сожалеть). Лилечка не отставала ни на шаг. Не всякая покинутая жена, даже та, муж которой вдобавок унес с собой и семейную кассу, была способна проявить такую прыть. Несколько раз она уже почти настигала дезертира, но все время что-то мешало: то ветка по лицу хлестанет, то оторвется хлястик Левкиной куртки, до которого сумели-таки дотянуться ее пальцы. Девушка просто осатанела. На все мольбы своего сердечного дружка она отвечала угрожающе-лаконично: «Не уйдешь, трус поганый…»
И тем не менее преимущество Левы, обусловленное разницей в физиологии полов, начало сказываться. Как бы ни были плохи его физические кондиции, у Лилечки, до восемнадцати лет из дома вообще почти не выходившей, они оказались еще хуже. Разделявшее их расстояние начало мало-помалу увеличиваться и вскоре достигло полусотни шагов. Потеряв Леву из виду, девушка должна была ориентироваться только по шуму его шагов, что еще больше затрудняло погоню.
Последние слова Цыпфа, которые Лилечка смогла разобрать, были таковы:
— Дальше нельзя… Опасно… Берегись аггелов…
На это она ответила предельно прямо:
— Ты лучше сам поберегись… Отделаю тебя так, что и аггелы позавидуют.
Спустя примерно три четверти часа Левка, вполне уверенный, что Лилечка безнадежно отстала, наткнулся на передовую заставу аггелов. Сначала его хотели просто придушить, но Левка прокусил пятерню, зажимавшую его рот, и успел крикнуть:
— Ламех! Мне срочно нужен Ламех!
Тем не менее в ставку самозванного потомка Каина его доставили в почти бесчувственном состоянии. Свидание с Ламехом состоялось во внутреннем дворике хорошо сохранившейся виллы, построенной в латиноамериканском стиле из весьма убедительной имитации каррарского мрамора. Несколько десятков аггелов-новобранцев устанавливали на дне высохшего бассейна культовую сковороду, с которой уже было ободрано все, что могло свидетельствовать об истинном предназначении сего предмета. Здесь же высилась куча свеженаколотых дров.
— Я не ждал тебя, — не утруждая себя приветствием, недружелюбно проронил Ламех, внимательно наблюдавший за возней в бассейне. — Почему ты здесь?
— Сестра сказала, что мы заслужим вашу благосклонность, если я раздобуду то самое оружие, которым вас громили в гавани.
— Громили? — презрительно усмехнулся Ламех. — Нас? Ты что-то путаешь… Воинство аггелов неисчислимо. Что значит по сравнению с ним жалкая кучка разленившихся на караульной службе псов, приворовывавших бдолах и менявших его на кастильских шалашовок? Этот гад Грибов давно был у меня на примете. О шкуре своей заботился больше, чем о деле Кровавого Кузнеца. Дальше сотника за десять лет так и не дослужился. Да и сотником-то я его только за то сделал, что ихний колхоз над нашей зоной когда-то шефствовал. Гнилой свеклой и тухлой капустой снабжал. Разве Зяблик тебе не рассказывал?
— Нет, — молвил Лева, которому уже абсолютно все равно было, кто такой сотник Грибов и в каких отношениях он находился с Ламехом.
— Ах да… — поморщился аггел. — Совсем забыл… Он же тогда в крытке вшей кормил… Ну да ладно. Толкай свою речь. Будешь, наверное, за оружие цену набивать?
— Нет, — молвил Лева все тем же безразличным тоном.
Жить ему — если оправдаются все расчеты — оставалось минуты три-четыре. Лева уже морально подготовился к смерти и убедил себя, что это вовсе не конец, а начало чего-то нового, неизведанного. (Тут уж пригодились проповеди Зяблика о переселении души.) И все же невозможно было оторвать взгляд даже от этих постыло-серых, но успевших стать привычными далей. Хотелось до бесконечности вдыхать сырой, странновато попахивающий воздух. Так и тянуло в последний раз сделать глоток воды, погладить шероховатый ствол дерева, надкусить травинку.
Однако выбор был сделан. Телесная оболочка еще попирала ногами грешную землю, а душа уже рвалась на волю.
— Нет, — повторил Левка. — Нет.
— Не понял! — Ламех косо глянул на него. — Ты что, штымп порченый, издеваешься надо мной?
— Нет, — ответы Левки не отличались разнообразием.
— Что — «нет»? — обычная невозмутимость уже начала покидать Ламеха.
— Оружия нет, — сказал Левка отчетливо. — И меня нет. Ничего вам не достанется. Ошиблись вы, козлы рогатые!
Не давая врагам опомниться, Левка сунул руку в потайной карман, случайно обнаруженный им пару дней назад под подкладкой трофейной куртки. Устроен карман был так хитро, что даже пистолет в нем почти не прощупывался, не говоря уже о гранатном запале, много места не занимавшем, но вполне способном прикончить человека (если, конечно, успеть сунуть его в рот).
Карман был глубокий, и рука ушла в него почти по локоть. Было там немало всего: несколько мелких монеток, завернутые в вощеную бумагу фосфорные спички, окаменевший сухарик, армейская пуговица и много табачных крошек. Вот только ничего похожего на проклятый запал не попадалось, хотя Лева прекрасно помнил, что прихватил его с собой, перед тем как отправиться к аггелам. Не то он вывалился из кармана во время борьбы с аггелами, не то был изъят при обыске в тот момент, когда Лева находился в бессознательном состоянии.
Ситуация создалась идиотская, чтобы не сказать больше.
С одной стороны, за свои слова надо было отвечать (при упоминании о рогатых козлах головы всех присутствующих, как по команде, повернулись в сторону Цыпфа), а с другой стороны, столь наглое поведение безоружного пленника как-то настораживало аггелов. Что бы там ни говорил Ламех, а побоище у фонтана Посейдона не только не выветрилось из памяти каинистов, но и успело обрасти новыми жуткими подробностями. Никто не мог даже предположить, какой очередной неприятный сюрприз ожидает нынче детей Кровавого Кузнеца.
На Левку уже было наставлено не меньше десятка стволов, однако в присутствии Ламеха никто не осмеливался открыть стрельбу. Тот хоть и скрежетал от ярости зубами, но на людях старался сохранять величие, приличествующее его высокому сану.
— Ты почему грабку в карман засунул? — спросил он зловеще-строго.
— Да так… проголодался… — Лева почистил о рукав извлеченный из потайного кармана сухарик и принялся грызть его, что было весьма кстати — помогало маскировать нервное клацанье зубов.
Маразматическое поведение Левки запутало Ламеха. Он просто не мог взять в толк, что имеет дело не с хитро продуманным планом действий, а с отчаянием дилетанта, утратившего путеводную нить своих замыслов.
— Что ты там такое про оружие плел? — спросил Ламех. — То оно есть, то его нет…
— Дайте вспомнить… — Левка попытался изобразить на лице крайнюю степень задумчивости, но получилось нечто такое, что вызвало сочувствие даже у закоренелого каиниста Ламеха.
— Может, ты, приятель, ширнулся? Или колес наглотался? Тут в некоторых местах такая дрянь попадается, что от глюков целый месяц спасения нет.
Цыпф в ответ промычал что-то неопределенное. Все его планы, в равной мере геройские и дурацкие, разом рухнули. Надо было срочно выдумывать что-то новое, но в голову, как на грех, ни одна толковая мысль не лезла — сказывалось душевное потрясение, вызванное пропажей запала. Как это он не догадался взять с собой несколько штук и по разным карманам рассовать? Правильно говорил Смыков, что запас задницу бережет.
