Там, где прежде был только встрепанный ивняк, теперь росло множество айвовых деревьев с причудливо изогнутыми ветвями. Было странно, что прежним стал изрядно потрепанный особняк, что исчезла нитчатая тьма, но остались деревья, которые никогда не росли здесь прежде. Нежные белые с очень бледно-розовым цветы казались сказочными — дотронься до них — и исчезнут они бесследно. От них пахнет чистым предрассветным туманом и еще чем-то густым и прозрачным, волшебным — странный аромат, который никак не удается ни с чем сравнить. Он никогда не видел их прежде, но теперь почему-то знал, что цветы к вечеру закрываются чашечкой, но не полностью, и то, приоткрытое, словно манит… Он никогда не касался листвы, но знал, что эти округлые листья гладкие сверху, а снизу бархатистые, как мордочки новорожденных щенят.
Легкий порыв ветра пронесся среди ветвей, и идущих осыпало бледно-розовым, невесомым. Один лепесток скользнул по его щеке — странное ощущение, легкое и нежное, как поцелуй феи. Рита улыбнулась и уронила голову ему на грудь… но он держал ее… держал, а причал был все ближе и ближе, и на его краю стояла Шайдак. Почему-то она не заводила катер, а стояла, глядя куда-то в сторону, за край острова, и ее рот чуть приоткрылся, словно она смотрела на нечто совершенно потрясающее… но не страшное, совсем не страшное.
— Ксюша! — пророкотал Валерий, ступая на доски. — Какого?..
Вместо ответа Ксения молча вытянула руку, и Валерий, взглянув в указанном направлении, застыл. Меч выпал из его пальцев и глухо стукнул о доски. Роман неохотно повернул голову. Ему не было дело до того, что бы там ни происходило — его волновало только одно, и поворот головы — это потерянный клочок времени, но все же он повернул голову.
Из самого центра Аркудово поднималось нечто.
Вначале показалась макушка серовато-розовой, кажущейся пыльной скалы — она росла и росла, словно поднимающийся со дна озера диковинный остров — длинная, много метров длиной и вырастала все выше и выше и устремлялась к рассветному небу.
Роман знал, что это такое.
Он понял это раньше, чем из воды выступила высеченная в скале круглая розовая башенка с конической крышей, статуи и колонны верхнего этажа, загадочные мистические рельефы, капители в виде корзин с листьями чертополоха, шесть огромных коринфских колонн, которые, казалось, уходили в самое небо, а между ними чернел прямоугольный проход, наполненный тьмой, и отчего-то он знал, что в этой тьме на этот раз нет ничего плохого. Вода с шумом скатывалась с розового песчаника, и все выше и выше становились колонны, и все прекраснее становилось видение.
Из Аркудово поднимался Хазнет Фируан.
Он был таким же, каким Савицкий сотни раз видел его на фотографиях, и в то же время почти неуловимо отличался от него, он был как-то мягче, воздушнее, не было той сметающей величественности, но какой-то удивительно близкой стала эта красота — близкой и зовущей к себе, и розовый песчаник казался еще розовее от восходящего солнца, и чудилось, что древний храм восходит в небо вместе с солнцем. И скала по краям была какой-то неуловимой, почти прозрачной. Иорданский храм был заключен в скалу… но то, что появилось из тихого, сонного Аркудово, было свободным… Его собственный Хазнет Фируан. Древний храм возвышался посередине озера, и лучи рассветного солнца мягко ласкали стройные колонны, и в то же время всплескивались ослепительным сиянием в куполах аркудинских храмов, и казалось, что город, с которого будто спал некий морок, приветливо подмигивает странному пришельцу. Многоголосый колокольный звон плыл с берега и колыхался вместе с озерными волнами.
Рита приподняла голову и, взглянув на то, что возвышалось неподалеку от острова, потрясенно вздохнула.
— Рома!.. Это…
— Да, — тихо ответил он, не сводя глаз с огромных рассветно-розовых колонн.
— Но… как?.. ты…
— А нечего… было надевать то… платье, — Роман пошатнулся, — … и вообще… приставать ко мне… Волшебно хорошее… Думаю, там и заканчивается наша книга.
У иорданского Хазнет Фируана была лестница, ведущая к проходу между колоннами, но у поднявшегося из озера храма никакой лестницы не было. Озерная вода мягко шлепала по основаниям колонн и плескалась в темном проеме. Храм возвышался посередине озера, как ворота — как вход в какой-то невероятный мир. Раньше он думал, что окажись рядом, никогда не сможет туда войти. Стоять снаружи и смотреть — смотреть бесконечно. Но теперь он хотел туда войти. Там все будет иначе — обязательно будет иначе… совсем другая история, в которой не ведают ни смертей, ни безумия, ни боли… там будет одна, с глазами, полными моря, и еще один, с плохим характером… а то, что дальше — это тайна, но тайна хорошая, и в ее тьме нет ничего зловещего…
Он повернулся и, пошатываясь, спустился в катер. Осторожно усадил девушку на сиденье и, придерживая ее, сел рядом и запустил движок. Гай прыгнул за ним и устало развалился на корме, словно измотанный сражением воин. Валерий обернулся — бледное, перепачканное кровью лицо, взгляд пронзительный и короткий, как вспышка. Роман ничего не стал ему объяснять — в этом не было нужды. Нечаев прекрасно сам все понимал. Может, поэтому и удержал дернувшуюся было следом к катеру Ксюшу, схватив за плечо — резко, почти грубо.
— Нет, — хрипло сказал он. — Это не твое!
Причал поплыл назад, и вместе с ним поплыла назад скособочившаяся фигура Валерия, чудом сейчас ухитрявшегося стоять на обеих ногах, и хотя он все еще был очень близко, его лицо уже казалось далеким, словно принадлежащим другому миру.
— Может быть… — негромко сказал Нечаев и замолчал. Роман кивнул.
— Может быть.
Катер обогнул оконечье острова и несся все быстрее и быстрее и все ближе и ближе был темный проем между шестью колоннами. Лежавшая на его плече голова чуть приподнялась, и тонкие пальцы дрогнули в его мокрой от крови ладони.
— Рома… мне страшно… Вдруг там ничего нет… Или вдруг там…
— Там… все хорошо… — слова отчего-то давались с трудом, язык еле ворочался, глаза закрывались, и голову клонило куда-то вниз. — Это… не книга Ивалди… Это наша книга…
— Так холодно… — шепнула Рита. — Как… в египетском зале… в Эрмитаже… словно кругом один холодный камень… Я тогда там… так замерзла… Не отпускай… меня…
— Не отпущу…
Ему и самому было холодно. Накатывала сонливость… но уже и ни к чему было держать глаза открытыми — катер летел четко в темный проем, и уже ничто не могло сбить его с курса. Роман хрипло вздохнул и опустил веки. Тонкие пальцы, разжавшись, начали выскальзывать из его руки, но он поймал их и откинулся на спинку сиденья.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
