«Трах-тах-тах!
Трах-тах-тах…
Так идут державным шагом,
Позади – голодный пес.
Впереди – с кровавым флагом…
В белом венчике из роз —
Впереди – Исус Христос».
Илья Эренбург опубликовал статью в газете «Понедельник власти народа»:
«Люди, глубоко ненавидящие буржуазную культуру, с ужасом отшатываются от большевиков. Классовое насилие, общественная безнравственность, отсутствие иных ценностей, кроме материальных, иных богов, кроме бога пищеварения, все эти свойства образцового буржуазного строя с переменой ролей и с сильной утрировкой, составляют суть „нового“ общества. Большевистский „социализм“ лишь пародия на благоустроенное буржуазное государство».
А Маяковский продолжал читать в «Кафе поэтов» свои старые стихи. Литературовед Борис Михайлович Эйхенбаум написал о нём статью, опубликованную журналом «Книжный угол» (первый номер за 1918 год). В статье говорилось:
«Кажется, теперь уже никого не испугаешь и не ввергнешь в глубокий обморок, если скажешь просто: Владимир Маяковский – настоящий поэт…
Кому теперь придёт в голову читать стихи. Сытых мало, а на тощий желудок кто же, кроме бузумцев, вздумает развернуть книгу стихов. Итак, Маяковский имеет теперь право быть безумцем, потому что читать его будут только безумцы.
Вы скажете – не поэт?
Необычайное явление – Блок, тихий поэт «лиры», пишет громкую, кричащую и гудящую поэму «Двенадцать», в которой учился у Маяковского. Это трагично, это почти вызывает слезы. Говорят, что эта поэма хороша. Я не знаю – я вижу, что Блок распинает себя на кресте революции, и могу взирать на это только с ужасом благоговения».
«Лошадиные» стихи
Ярый черносотенец и антисемит Владимир Митрофанович Пуришкевич, которого 3 января 1918 года Петроградский революционный трибунал приговорил к четырём годам «общественных работ», и который отбывал этот срок в Петропавловской крепости, сидя в камере, тоже писал стихи. Он назвал их «Песни непокорённого духа». Было среди них и стихотворение, посвящённое Брестскому миру, который многие тогда называли позорным и говорили, что это конец России. В стихотворении Пуришкевича – оно названо «Троцкий мир (воскресший иудей)» – есть такие строки:
«Но нет, Русь не умрёт, наперекор стихиям,
Мне сердце чуткое об этом говорит.
И будет жить она и жала вырвет змиям,
И за позор её заплатит внукам жид.
И цепью длинною грядущих поколений,
Невиданной волны смирив жестокий шквал,
Во прах поверженный славянский дивный гений
Перенесёт девятый вал».
А футурист Маяковский молчал. Мечтая при этом «написать что-нибудь проникновенное про лошадь». В том же 1918 году в сборнике «Ржаное слово (революционная хрестоматия футуристов)» он напишет:
«… поэт Фет сорок шесть раз упомянул в своих стихах слово «конь» и ни разу не заметил, что вокруг него бегают и лошади.
Кони – изыскано, лошадь – буднично».
И чуть позднее Маяковский сочинит стих «Хорошее отношение к лошадям»:
«Били копыта.
Пели будто:
– Гриб,
Грабь,
Гроб,
Груб.
Ветром опита,
льдом обута,
улица скользила.
Лошадь на круп
грохнулась…»
Да, это стихотворение – про лошадь, поскользнувшуюся на улице Кузнецкий мост. Толпа смеялась над упавшей конягой, а поэт пожалел её. И закончил эту историю оптимистично – бедная коняга вставала на ноги:
«Пришла весёлая,
стала в стойло.
И всё ей казалось —
она жеребёнок,
и стоило жить,
и работать стоило».
Владимир Пуришкевич тоже завершал свой «Троцкий мир» с оптимизмом, высказывая надежду, что обязательно воскреснет…
«России спящий дух,
Что так попутал бес лукавый,
И русский Царь – её пастух
В сиянье чистом мысли правой,
Собрав заблудшие стада
И сонм вождей, лишённых страха,
На славный русский путь здорового труда
Вернёт народ, что стал в руках жида
Толпой преступников без шапки Мономаха».
Так высказывал своё отношение к происходившему в стране Пуришкевич.
А Маяковский той же весной писал о том, что «снега распустили слюнки».
Выходит, его в тот момент волновали совсем другие заботы?
Какие?
16 марта в Большой аудитории Политехнического музея состоялся вечер, названный весьма вызывающе: «Против всяких королей». Москвичи, читая расклеенные по всему городу афиши, сразу поняли, что футуристы не хотят мириться с тем, что «королем поэтов» избран совсем не тот, кого они считали достойным. Но поскольку самой главной новостью тех дней был всё же приезд в Москву советского правительства, это футуристическое мероприятие рассматривалось как некий выпад против большевиков.
Как бы там ни было, газета «Московский вечерний час» написала:
«Говорят, что король будет низложен… Надо надеяться, что переворот произойдёт бескровно».
Никакого «переворота», конечно же, не произошло. Те, кого интересовали комментарии самих футуристов по этому поводу, приглашались в «Кафе поэтов», о котором журнал «Рампа и жизнь» (№ 11–12 за 1918 год) высказался так:
«"Кафе поэтов", куда потянулись от скуки с тайной мыслью посмеяться над забавным представлением (живой Маяковский, произносящий непечатные слова, или Д.Бурлюк, поющий „беременного мужчину“, – это ли не острое зрелище?), оказалось далеко не тем гостеприимным и милым уголком, о котором грезит, в конце концов, всякий порядочный беженец: в „Кафе поэтов“ слишком уж нападают на буржуя, кушающего рябчиков и жующего ананас!.. И вот „буржуй“ сбежал от футуристов в „Кафе Питтореск“».
В марте 1918 года в московском кафе «Питтореск» Всеволод Мейерхольд поставил пьесу Александра Блока «Незнакомка».
Март 1918-го
Актриса Малого театра (и сестра гимназического приятеля Маяковского) Ольга Владимировна Гзовская вспоминала:
«Как-то мартовским вечером я проходила мимо кинематографа „Форум“ на Сухаревой– Садовой. Мне бросилась в глаза крикливая и яркая афиша „Вечер футуристов“. Крупными буквами было напечатано: „Поэт Маяковский читает свои стихи“. Я немедля очутилась в зале.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
