Похоже, в последние месяцы жизни фельдмаршала государь редко расставался с ним, зная, что его общество доставляет полководцу радость. По-видимому, и самому Александру Кутузов стал интересен. 14 января Михаил Илларионович сообщал жене: „Сегодня расстаюсь с Государем на одни сутки, негде бы было ночевать ему в гаубт-квартире моей <…>»19. Александр старался развеять тревоги Кутузова по поводу болезни корью сразу нескольких внуков. Может быть, он впервые узнал о том, что Михаил Илларионович потерял своего единственного сына, в младенчестве подхватившего эту болезнь. Всю свою жизнь Александр был страшно одинок. По-видимому, беседы с фельдмаршалом то о прошлом, то о настоящем, то о войне, то о политике, то за обедом, то за чаем создавали для государя обстановку теплоты и доверительности, от которой он отвык. Может быть, общаясь с Кутузовым, который воплощал минувшее, он забывал о своем разладе с бабушкой и в памяти всплывало самое главное — любовь к нему Екатерины. Ему было трогательно наблюдать за тем, как старый полководец переживал исчезновение домашнего гостинца — трески, о которой Кутузов написал жене в письме из Пруссии 16 января: «От 9-го числа получил твое письмо, мой друг, с фельдъегерем, где ты пишешь, что послала трески, но ее не привезли. Я, слава Богу, здоров и здесь, конечно, все идет хорошо, как военные, так и политические дела. Слава Богу, что дети выздоравливают»20. Благодаря фельдъегерской почте супруги теперь переписывались часто: «24 января, близ Вислы. <…> Теперь не скоро и письма получишь: далеко ушли. Мы, то есть корпус наш, под Варшавой и можно бы занять завтра: жители все сего желают. Но французы так много оставили болезней, что и нехорошо вводить много войск; а станут около, под самым городом. По рапортам к Государю, чума в Крыму совсем прошла, и я от этого покойнее. Выздоравливающих всех целую»21. Государь, очевидно, навел справки и заверил Кутузова, что его дочери Елизавете Михайловне чума не грозит. 29 января фельдмаршал с радостным волнением писал жене из Плоцка: «Вчерась, мой друг, писал к тебе с фельдъегерем; а это готовлю с Васильчиковым, который, думаю, завтра поутру поедет. Сегодня поутру Государь говорит мне: „Ты мне всякой день сказываешь хорошие вести, так и я что-нибудь скажу: 'Опочинину — ленту, а Хитрово совсем прощен'“. <…> Сегодня было здесь молебствие. Когда Государь вышел к разводу, объявил, что Варшава взята, ему закричали „ура!“. Скоро очень я пришел и говорю ему: „сейчас получил, что крепость Пилау сдалась“; он меня обнял и говорит: „мне сейчас кричали 'ура!', должно и тебе“. Закричали „ура!“, и Государь опять меня обнял. Гвардейские были сим тронуты. Детям благословение. Дашеньку, мой друг, поздравляю и тебя и Аннинского кавалера (Опочинина), и целую вас»22. Сцена, столь кратко описанная в письме полководца, в действительности взволновала всех присутствующих. По-видимому, офицеры гвардии, наслышанные о размолвках государя со старым военачальником, искренно переживали по этому поводу. «<…> Государь Император изволил присутствовать при разводе Лейб-гвардии Измайловского полку, и с особенным удовольствием известил храбрых своих воинов, прославившихся и увековечивших царствование его на непоколебимом основании славы и величия, о взятии прежде бывшей столицы Польши. Громогласное ура раздавалось по рядам воинов, сердечная радость и восторг изображались на лицах всех присутствующих. <…> По окончании развода Император в сопровождении храбрых воинов своих изволил шествовать ко дворцу, вблизи коего был встречен фельдмаршалом князем Кутузовым-Смоленским»23. Можно себе представить, как Михаил Илларионович почтительно стоял впереди небольшой свиты, дожидаясь удобной минуты, когда он сможет объявить о сдаче крепости Пиллау государю, который с оживленным, радостным лицом легким шагом направлялся во дворец. Наверное, они составляли полный контраст друг другу: исхудавший, состарившийся от усталости, но старавшийся сохранять осанку старый воин «времен Очакова и покоренья Крыма» и полный здоровья и сил венценосец и «прекрасный мущина», как признавались современники. «Небесный взгляд» и «невыразимая улыбка», сочетание простоты и величия, даже вертикальная морщина на лбу, придававшая лицу гневное выражение, которую, в свое время, Екатерина II велела «не замечать» портретистам, — все это, независимо от поведения Александра, напоминало Кутузову его покойную императрицу. И он растроганно смотрел на ее внука, забыв про все обиды, радуясь его радостью. Александр, как известно, не доверял людям, опасаясь быть обманутым в лучших чувствах, но, по-видимому, в лице Кутузова он прочитал столько любви и восхищения, что в то же мгновение забыл, что сам неоднократно называл его лживым стариком. Старик, но не лживый! Михаил Илларионович стоял перед ним весь как на ладони. «Тут открылась новая разительная картина, — рассказывал современник, — превосходящая всякое описание. Монарх, признательный к заслугам престарелого вождя победоносных своих войск <…> спешит к знаменитому князю Смоленскому, поседевшему на поле чести и славы, обнимает его, целует и, обращаясь к воинам, произносит „ура!“. Сей Монарший восторг перешел мгновенно в души всех свидетелей сего единственного зрелища, и единодушное „ура!“, переливаясь из уст в уста, наполнило окрестные места громкими его откликами. Фельдмаршал, преклонный летами, маститый старостью, покрытый славою, знаменитый победами, с изъявлением живейшей благодарности бросается к Государю, ознаменовавшему старость его столь многими милостями и щедротами. Слезы сердечного восхищения блистали на глазах Монарха, полководца его и всех присутствовавших». Одним словом, по свидетельству очевидцев, плакали в эту минуту все. «Воины воскликнули еще троекратно „ура!“, и потом музыка, игравшая пред дворцом, долгое время, казалось, повторяла еще все излияния общих радостных чувств и продолжала сии восхитительные и незабвенные минуты. Что может быть восхитительней сей единственной сцены?» Кстати, сдача крепости Пиллау — еще одно убедительное свидетельство тайной, но упорной вражды европейцев по отношению к наполеоновской Франции. «Имеются свидетельства того, что горожане, по приказу прусского коменданта крепости полковника Треско, а по другим данным под руководством бургомистра Фляха, приступили к созданию народного ополчения, в которое записалось 700 моряков торгового флота. Готовясь к выступлению против французов, они втайне по ночам учились владеть оружием. <…> 24 января М. И. Кутузов через генерала П. X. Витгенштейна объявляет генералу Йорку, „чтобы он, не теряя времени, приступил к переговорам с Пилавским комендантом“. Прусской части гарнизона предлагалось присоединиться к Таурогенской конвенции. Французским же солдатам разрешался выход со всеми воинскими почестями, но маршрут их движения указывался русским командованием, причем не к Данцигу, а строго в направлении Одера. Боясь усиления французского сопротивления у Данцига, М. И. Кутузов также строго запрещал отпускать пленных „в свое отечество“ и требовал посылать их только в Россию. <…> 7 февраля 1813 года русские войска приблизились к крепости на пушечный выстрел и установили батареи, потребовав сдать крепость. После демонстративной подготовки русскими войсками штурма крепости начальник прусского отряда гарнизона крепости полковник Треско заявил, что пруссаки не будут сражаться против русских и готовы присоединиться к корпусу Йорка. А 7 февраля 1813 года французский комендант Пиллау генерал Кастелла подписал условия капитуляции. <…> В городской хронике Пиллау была сделана запись: „Все опасности были позади, и занялась заря светлого будущего“»24. 31 января Михаил Илларионович отправил из Плоцка домой награды и царские подарки: «С генерал-адъютантом Васильчиковым послал я, мой друг, бриллиантовые вещи, которые, пожалуйста, сохрани: табакерку, солитер, часы и шпагу»25. На следующий день он отправил подробное письмо дочери Елизавете, чтобы она узнала обо всем: и о новом отношении к нему государя, и о событиях, в которых они вместе участвовали за границей: «1 февраля. Плоцк. Лизанька, мой друг, здравствуй. Я очень доволен, зная, что ты в Севастополе, где, как я надеюсь, нет чумы; по крайней мере, Государь меня в этом сегодня уверил. Ты меня просила не есть много устриц. Расстройства желудка у меня от них не было, потому что я ни одной не видал. Вот уже четвертый день, что Варшава занята Милорадовичем. Жители желали иметь наши войска. Варшавские щеголихи премило витийствуют; как например: „Господа, вы ведете себя как ангелы, но хотите, чтобы вами любовались“. Другая говорит: „Посудите, как мы несчастны: вы нас принуждаете вас любить и презирать французов“. Еще другая говорит: „Отчего я не русская, я бы разделяла вашу славу“. Бонапарт, проезжая через Варшаву, сказал польскому министру Потоцкому: „6-го октября я был еще властелином света, а сегодня уже нет. Как мало расстояние между величественным и смешным!“ Боже мой, когда я буду с вами! Опочинин получил Анну 1-й степени»26. Из последней строки заметно, что Кутузову очень хотелось разделить радостные минуты со своими близкими. Александр был человеком деликатным. Он помнил, что во времена Екатерины чин фельдмаршала и титул светлейшего предполагали, что их обладатель благодетельствует тем, кто к нему обращается. Кутузов не обладал состоянием Потёмкина, но государь предоставил ему возможность вернуться в старые времена. 4 февраля Кутузов писал из Кладова: «У нас все, слава Богу, хорошо. Последние происшествия те, что Воронцов разбил четырехтысячный корпус и прогнал его к Познани. Винцингероде поймал корпус Ренье, который прежде был у Варшавы и долго очень от нас прятался, — у Калита его разбил, взял семь пушек, два знамя, генерала саксонского, Ностица, 36 офицеров и до двух тысяч рядовых. И гнал их день и ночь. Неприятель был тысячах в пятнадцати. Они все были с Шварценбергом и в Варшаве: оттого так целы. <…> Об девице Буниной я сегодня просил. И Государь приказал ей умножить пенсион до двух тысяч рублей (выделено мной. — Л. И.). Об этом я уже сказал и Александру Семеновичу. Можешь ей об этом объявить и от меня поклониться. А все-таки я не так весил Москву, не с кровию воинов, а со всею Россиею»27. 18 февраля из Калиша он снова посетовал на недуг: «Я все не могу совсем оправиться, все прихватывают маленькие колики, и несколько дней сижу дома от дурной погоды, и Государь всякий день у меня. Вчерась я имел честь подписать трактат с Пруссией, а от их подписал Гарденберг <…>»28. А. И. Михайловский-Данилевский вспоминал: «Когда недуги не позволяли ему (Кутузову) докладывать Императору по делам, Его Величество приходил к нему сам, и часто заставая неодетым старца, увенчанного лаврами, занимался с ним делами в его кабинете». Конечно же все родные и близкие Кутузова не могли не нарадоваться тому, что человек, которого они искренне любили, был оценен не только в кругу семьи и близких друзей. Кутузов же очень тосковал без них. «Вот вам еще хорошее известие, — сообщал он 22 февраля. — Берлин взят и войсками графа Витгенштейна занят; Кенигсберг также называется столицею Пруссии; итак, вышед из пределов своих, мы уже занимаем третью столицу. <…> Поздравляю с приездом Аннушки и с Мишенькой. Как ты, мой друг, счастлива, что живешь с ими, а я все скитаюсь, окружен дымом, который называют славою; но к чему постороннему не сделаешься равнодушным? Я только тогда счастлив, когда спокойно думаю о своем семействе и молюсь за их Богу. <…> Табак, который был прислан, очень хорош и прошу прислать несколько жестянок. Несколько дней не выезжал, а сегодня даю Государю бал, и так как это в другом доме, то выеду. Вся болезнь в том, что часто прихватывают колики, хотя весьма легкие. Аннушкино и Дашенькино письма такие благодарные, что я и не знал, что я такое для них сделал…»29 Наблюдательный Александр скоро заметил особую привязанность Кутузова к внучке. «25 февраля. Поздравляю, мой друг, с фрейлиною. Несколько дней назад, как разведывали, сколько ей лет; а Государь мне сказал только вчерась: это за мир с Пруссией. <…> А к тебе посылаю портрет мой, в Берлине сделанный наизусть; в немецкой земле далее всяких манеров есть и по две копейки по деревням. Забыл по сю пору послать здешних гостинцев; все эти дни в суетах. Последний день масляницы был у меня бал, дам до пятидесяти. Вчерась отвез сам принцу Александру Виртембергскому третьего Георгия и первого Владимира, и он очень рад. <…> Хотел отправить левантинов, но курьер едет и уже ночь, то и нельзя ни рассмотреть, ни сторговать, пришлю с будущим курьером, также и новой фрейлине 500 р. на платье…»30 Об этой же новости Михаил Илларионович торопится сообщить дочери в Крым: «27, 28 и 29 февраля. Калиш. Лизанька, мой друг и с детьми, здравствуй! Два дня тому назад Государь сделал мне приятный сюрприз, объявив, что послал шифр Катеньке; ему я никогда не говорил, как я люблю этого ребенка, но в Главной квартире это знали. Это было по случаю трактата, заключенного мною с Пруссией, которая дает нам 100000 войска; Катенька — добыча этого приобретения. За несколько дней узнавали, сколько ей лет и действительно ли я ее так много люблю. Не знаю, доставит ли ей это удовольствие; она довольно равнодушна к подобным вещам. Мы остановились здесь на некоторое время. Надо вздохнуть, пока наши отряды в Саксонии и в Гамбурге. Итак, наши войска в течение этой зимы перенеслись с берегов Оки к берегам Эльбы. Саксонский король покинул свою столицу и не знает, куда отправиться. Все немецкие народы за нас. Даже саксонцы и владетельные князья Германии не в силах остановить этой реакции и им остается только следовать ей. Между прочим, примерное поведение нашей армии есть главная причина этого энтузиазма. Какое благонравие солдат! Как держат себя наши генералы! Милорадович, разговаривая со мною об этом, сказал: „даже Милорадович сделался скромен“. <…> Ты уезжаешь на Кавказ; но когда же мы увидимся? Знай, что я очень состарился в течение этой зимы. Я очень похудел и большое движение меня утомляет. Государь поехал в Бреславль, где его приняли как Ангела-хранителя. Он сегодня вернется. Посылаю тебе мой портрет, гравированный в Берлине по памяти и рассказам обо мне. В Богемии есть и с красками — по две копейки за экземпляр. Сегодня французский принц и многие члены парламента меня о нем просят. Тот, который для Государя сделан в Берлине, так похож, что, когда он его получил, то прослезился. За него я получил чувствительную любезность от Государя»31. Зная характер Александра, в глазах современников не менее хитрого и двуличного, чем Кутузов, можно предположить, что император демонстрировал единение с фельдмаршалом из политических соображений, принимая во внимание его популярность за границей. Но разве можно объяснить корыстными побуждениями желание государя иметь портрет Михаила Илларионовича? И, уж конечно, никакие «политические виды» не заставили бы внука Екатерины заплакать при виде сходства портрета с оригиналом. Кутузов же продолжал, при активном содействии Александра, совершать добрые дела, отличавшие во все времена «большого вельможу». Число людей, обращавшихся к Светлейшему за самой разнообразной помощью, было немалым. 1 марта он сообщал жене из Калиша: «Ты еще, кажется, писала о Черепанове, который обойден в генерал-майоры? Он был в кампании при вагенбурге; а здесь производят только тех, которые в сражениях отличились, и этих награждать больше нечем. Но по старшинству же ни один не произведен. Вчерась произвели Кайсарова, также за отличность. <…> Государь сегодня приобщался и говел по-христиански. Он отъедет, думаю, дня на три в Бреславль. <…> Об Пизани вчера говорил. Государь взял к себе и сказал: „Я за это возьмусь“. Об Валуеве и не помню, что ты писала; об Валуеве напомни мне. Сейчас получил письмо твое от 20-го февраля. К патриотическим дамам буду писать. А вы, удивительные люди, что курьер не приехал семь дней, вы и в страхе. Ведь мы от вас ушли на тысячу верст. Дороги сделались похуже, так и разница курьеру дня три»32. Через неделю он вновь пользуется фельдъегерской почтой для сообщения известий о себе и государе: «Сейчас из Бреславля едет курьер в Петербург, и Государь вслед за ним. Он там три дни гостил. Прием был чрезвычайный и пруссаки без памяти. Король мне отдал в команду свои войски. Не смею задержать курьера, и Государь должен сейчас приехать. С будущим курьером надеюсь много писать о дрезденских праздниках. Наши на Эльбе и здесь все тихо»33.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});

1 ... 169 170 171 172 173 174 175 176 177 ... 190

На этой странице вы можете бесплатно читать книгу Кутузов - Лидия Ивченко бесплатно.

Похожие на Кутузов - Лидия Ивченко книги

О судьбе и доблести - Александр Македонский - Биографии и Мемуары
Книга побед. Чудеса судьбы истории Тимура - Тамерлан - Биографии и Мемуары
Князь Феликс Юсупов. Мемуары - Феликс Юсупов - Биографии и Мемуары
Мария Волконская: «Утаённая любовь» Пушкина - Михаил Филин - Биографии и Мемуары
Князь Довмонт. Литва, немцы и русичи в борьбе за Балтику - Станислав Чернявский - Биографии и Мемуары
Люфтваффе: триумф и поражение. Воспоминания фельдмаршала Третьего рейха. 1933-1947 - Альберт Кессельринг - Биографии и Мемуары
Моя боевая жизнь - Яков Бакланов - Биографии и Мемуары
Тетради для внуков - Михаил Байтальский - Биографии и Мемуары
Генерал Багратион. Жизнь и война - Евгений Анисимов - Биографии и Мемуары
Его-Моя биография Великого Футуриста - Василий Каменский - Биографии и Мемуары

Оставить комментарий