— Тьфу ты, память чертова! Совсем забыл. Надо бы технику напомнить — исправить замок на башне. Я его проволокой закрутил.
— Это ты зря, — возразил другой. — А если прыгать или на брюхо садиться! Как из самолета выберешься?
Прошли, шурша унтами по траве. И тут, словно из-под земли, снова три тени. Бегут, дышат запаленно. Корольков окликнул:
— Серов?!
— Да, товарищ командир!
— Не отставайте!
И снова побежал. Дорогу преградило поваленное дерево. Обогнул его и сразу увидел едва различимый на фоне леса силуэт бомбардировщика. Ткнувшись с ходу в чью-то пахнущую маслом прорезиненную куртку, догадался: «Техник!» Тяжело дыша, спросил:
— «Тридцатка?»
Техник, высокий, сутулый, удивленно обернулся:
— Так точно, — «тридцатка», а что?
— Командир приказал… Быстро! Я полечу… Готовьте самолет!
Слова прозвучали естественно. Техник сам слышал: комэск, выруливая, крикнул инженеру: «Тридцатку» держать наготове! Командир полка пришлет запасной экипаж!..» Значит, это и есть запасной экипаж.
Воздух дрожал от рокота моторов. Самолеты, разбегаясь, один за другим тяжело поднимались в воздух. Их огоньки, померцав в темноте, скрывались за соснами.
Вот взлетает опытный летчик — ас: оторвал самолет и, набирая скорость, долго держал его над землей, а потом вверх — сильно и уверенно!
Корольков проводил его завистливым взглядом и, когда увидел подбежавший экипаж, поторопил командой:
— По местам!
Техник, наклонившись, прокричал Королькову в самое ухо привычный доклад:
— Товарищ командир! Моторы опробованы, самолет к полету готов! В баках две тысячи литров, бомбовая загрузка тысяча пятьсот!
— Хорошо, — сказал Корольков и покосился на две черные туши, висевшие под брюхом самолета.
«Тысяча пятьсот! Многовато для первого раза…» Парашют лежал на сиденье. Путаясь в лямках, младший лейтенант надел его, застегнул карабины. Было жарко. По спине, между лопаток, струйками стекал пот. И, наверное, от этого на душе у Королькова было как-то неспокойно. Или, может, все-таки от угрызений совести?
Все четыре года, пока он учился на летчика, его приучали к суровому закону дисциплины. Он знал — нарушение ее ведет к расплате. В лучшем случае накажет командир, в худшем — жизнь. Накажет сурово, жестоко, неумолимо.
Усаживаясь в кресло, Корольков вдохнул привычный запах самолета, окинул взглядом многочисленные светящиеся приборы и вдруг почувствовал, что он уже не в силах изменить решение. Конечно, он полетит! Все будет хорошо, и… победителей не судят!
Включил шлемофон, приготовил моторы к запуску. Стал спокоен. Совершенно спокоен. Или, может быть, ему только так казалось?
— От винто-ов!
С земли ответили привычно:
— Есть от винтов!
Торопливо опробовал моторы. Все в порядке, хорошо! Перегнулся через борт, скомандовал:
— Убрать колодки!
Включил бортовые огни, порулил. Самолет, подпрыгивая на неровностях, вычерчивал крылом замысловатые зигзаги. Слышно было, как покачиваются бомбы наружной подвески. Две по двести пятьдесят! Подумал: «Если садиться на брюхо…» Но мысли тотчас же переключились на другое: с противоположной стороны аэродрома уже выруливал соседний полк. Скорей! Скорей! Не то попадешь в толчею, придется ждать очереди.
Но он не успел. Подрулил пятым.
Линия стартовых огней уходила к лесу, и туда, в темноту, разбегаясь, взлетали самолеты. Корольков, приподнимаясь на сиденье, провожал их взглядом. Стоявший впереди самолет отрулил немного, и на освобожденное место тотчас же втиснулся другой. Корольков стал шестым. И пока он возмущался, самолет, словно устыдившись, передвинулся вперед, а на его место тут же подрулил другой. Корольков стал седьмым.
И если бы он знал, что эти потерянные минуты… Но он был «молодым» и поэтому не знал многих тонкостей. У него не было опыта. Он даже не догадался, чтобы не стыли моторы и не забрызгивались свечи, придавить ногами тормоза, увеличить обороты двигателей. Учил ведь командир, а он совсем забыл. Он сидел и злился. И когда, наконец, настала его очередь взлетать, Корольков совершил еще одну грубую ошибку: не прогонял на максимальных оборотах двигатели…
Красный огонек руководителя полетами погас. Корольков, затаив дыхание, вдавил пальцы в рукоятки управления моторами. Вот сейчас решится его судьба! Он слетает на боевое задание и раз и навсегда докажет, что он летчик и что недаром ему на всех тренировках доставались похвалы и самые высокие оценки. Он докажет тем, кто не выпускал его на боевые полеты.
Зеленая звездочка, вспыхнув, качнулась по направлению стартовой линии — взлет разрешен!
Заревели двигатели. Самолет тронулся с места, и сразу же куда-то в сторону поползла стартовая линия огней. Корольков выправил машину, удовлетворенно отметив про себя: как хорошо он это сделал!
Самолет, тяжело подпрыгивая на неровностях, нехотя побежал по летному полю. «Почему нехотя? — мелькнула мысль. — Ничего, все в порядке! Это оттого, что велика загрузка». И тут же где-то в глубине сознания возникло опасение: «Уж что-то очень вяло набирается скорость!» И снова успокоительное: «Нет, нет, все в порядке! Это потому, что я еще ни разу не взлетал с такой нагрузкой…»
Ревели моторы, стучали шасси. Самолет бежал долго, очень долго. Иногда он отрывался от земли, но тут же, падая, тяжело ударялся колесами. И тут вдруг понял Корольков, что моторы недодают мощности, даже понял, почему…
Первое решение — прекратить взлет — было отброшено тут же. Поздно! Впереди торфяное болото и… лес. Надо попытаться оторвать машину. В воздухе она быстрее наберет скорость, нагреются моторы, и он перетянет лес…
Наскочив на какой-то бугор, машина резко подпрыгнула вверх. Корольков поддержал ее, не дал опуститься. Молотя винтами по воздуху, самолет повис над землей и с задранным носом, качаясь, поплыл в темноту.
И тут пришел страх. Он сдавил сердце, помутил разум. Летчику мерещились сосны, могучие, высокие. Они где-то здесь, рядом. Стоят стеной, ждут…
Надо было бы прижать машину, но… не хватило мужества. Вместо того, чтобы чуточку «отдать», отпустить штурвал, Корольков, наоборот, стал тянуть его на себя. Самолет, задрав нос и подставив встречному потоку воздуха всю площадь крыльев, потерял скорость, повалился вниз.
Штурман видел только, как очень близко промчались макушки сосен. Затем тяжелый удар, треск, жуткий вой моторов. Еще удар! И все стихло…
Корольков несколько секунд сидел в глубоком замешательстве. Что случилось? Может, это сон?
Где-то что-то булькало и шипело. Кто-то спросил:
— Командир, ты жив?
Это штурман. Он уже выбрался из своей кабины через астролюк и сейчас заглядывал к нему. Корольков пришел в себя.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
