героя Форестер продолжений не писал. (Во время войны он сделал попытку создать «американского Хорнблауэра» — написал роман «Капитан из Коннектикута». Это увлекательная книга, но совершенно не запоминающаяся, и капитан Джосайя Пибоди не стал такой яркой личностью, как капитан Горацио Хорнблауэр, так что других романов о нем не последовало.) Очевидно, Хорнблауэр присутствовал в мыслях Форестера чуть ли не постоянно: в сказках, которые он рассказывал младшему сыну Джорджу за едой, фигурировал дракон по имени Горацио, страдающий морской болезнью. И безусловно, Форестер отдал ему куда больше собственных черт, чем другим героям, что сам неоднократно признавал; в статье «Хорнблауэр и я» (1957) сказал, что они с Хорнблауэром — сиамские близнецы, «и еще не изобретена операция, чтобы нас разделить». И все же такие простые объяснения не исчерпывают и десятой доли того литературного волшебства, которое делает героя особенным для автора и для читателей. Как сказал Стэнфорд Стернлихт: «Горацио Хорнблауэр отчасти — Горацио Нельсон, отчасти — С. С. Форестер, но главным образом — он сам и никто другой».
Последний необходимый толчок дал издатель Майкл Джозеф. Форестер рассказал ему о своих неопределенных планах написать — возможно — еще один роман о Хорнблауэре, и Джозеф спросил: «Вы хотите вернуть его под победным стягом?» Так будущая книга получила название и главную тему. Нет, не победу и громкий успех, которые имел в виду издатель. Форестер к этому времени и сам добился заметного успеха (его книги прекрасно продавались, переводились на другие языки, по двум — «Браун на Резольюшн» и «Возмездие в рассрочку» уже сняли фильмы). Однако этот успех был совсем не так сладок, как представлялось когда-то голодному начинающему литератору, который перебивался случайными заработками вплоть до продажи ковров на выставке. Хорнблауэру предстояло получить все: деньги, славу, почести — и понять, что они не приносят ему радости, только досаду.
«Оставалось принять одно последнее решение. Требовалось вынести смертный приговор — даже, на самом деле, два. Бедная миссис Хорнблауэр. Я обрек ее на смерть не без колебаний, не без тщетной жалости; она была мне не чужая. Однако места для нее просто не оставалось, а ее смерть должна была стать еще одной горькой примесью в чаше успеха, которую я готовил Хорнблауэру. Устроить это было несложно. В последнем романе она уже была беременна, а в те времена от родов умирали часто. В „Линейном корабле“ это нужно было, чтобы подчеркнуть определенный момент, и теперь оказалось очень кстати — как если бы я уже тогда задумывал продолжение. Могу со всей искренностью сказать, что не задумывал, хотя не исключаю, что уже тогда подсознательно планировал ее смерть. Что до адмирала Лейтона — мужа леди Барбары — убить его не составляло никакого труда. Несомненно, он должен отправиться в залив Росас — уничтожить корабли, которые Хорнблауэр вывел из строя. Я мог быть уверен, что о Лейтоне никто не заплачет — вероятно, даже Барбара».
До сих пор почти все военно-исторические романы Форестера («Смерть французам», «Браун на Резольюшн», первые две книги о Хорнблауэре) заканчивались тем, что герой исполняет свой долг до конца, но его подвиг остается неоцененным и невознагражденным. С появлением третьей книги история Хорнблауэра обретала некое подобие хеппи-энда — по крайней мере, горького хеппи-энда. Удивительно, насколько добрее к своему герою Форестер стал с годами. Много позже, в пятидесятых, он написал рассказ «Последняя встреча», в котором Хорнблауэр, в свои семьдесят два, наконец-то научился быть счастливым и радоваться жизни. Этот рассказ Форестер не опубликовал, а положил в сейф с указаниями отдать в печать после его смерти — трогательный посмертный подарок герою, который стал писателю другом и братом-близнецом.
В «Спутнике Хорнблауэра» есть эпизод, из которого видно, что сам процесс работы над книгой был цепью интеллектуальных приключений вполне в духе Хорнблауэра.
«Хорнблауэр узнал о судьбе Лейтона ровно столько, сколько требовалось, чтобы прожить следующие несколько месяцев в мучительной неопределенности. Прибыл полковник Кайяр с жандармами, чтобы увезти его, Буша и Брауна в Париж. Все шло прекрасно, пока меня не настиг шок, такой же внезапный и почти такой же болезненный, как бывает, когда в темноте налетишь на угол двери. Однажды утром, планируя работу на день, я почувствовал страшные сомнения и легкомысленно от них отмахнулся; на следующий день сомнения стали определенностью, и я понял, что произошла катастрофа.
Не могу понять, как это получилось, как я мог быть так непозволительно беспечен, так слеп, так невнимателен. Выстраивая сюжет, я нагло сказал себе: „Здесь они убегут“, и больше об этом не думал. Я оставил дыру, и мне нечем было ее заполнить. <…> Невозможно сбежать от двадцати жандармов в сердце Франции, притом что Бушу только что ампутировали ногу. <…> Стараясь придать делу Хорнблауэра побольше важности, я сам создал себе непреодолимые трудности, приставив к нему, помимо жандармов, одного из лучших полицейских офицеров Бонапарта. <…>.
Я стыдился себя, меня грызли сомнения, гожусь ли я для выбранной профессии. <…> Работа встала совершенно. Из тупика, куда я себя загнал, не было выхода. Надо было вернуться и пойти другой дорогой, то есть заново выстроить весь сюжет, а затем переписать предыдущие пять глав. Неужто их и впрямь придется переписывать? Мое необъяснимое предубеждение, не позволяющее менять законченный текст, всколыхнулось настолько, что я впал в панику. Но как может человек, у которого только что отняли ногу, сбежать от двадцати жандармов?
Разумеется, в конечном счете он сбежал. Я обнаружил, что у моей профессии есть не только тяготы, но и привилегии, а удача была на моей стороне. Двое суток (кажется) напряженных раздумий, и я нашел решения. Два дня я безостановочно вышагивал по кабинету утром и лихорадочно метался по неприветливым улицам остальную часть дня и вечер. Не просто так Хорнблауэр получил свою привычку ходить по шканцам, когда ему требовалось решить сложную задачу. Думаю, в эти двое суток были мгновения, когда мои дети шарахались от меня в ужасе. <…>.
Однако у писателя есть способности, которые раньше приписывались только ведьмам и чернокнижникам. Он может вызывать ветры и наводнения. По счастью, погода оказалась на моей стороне; бой в заливе Росас произошел осенью, а сейчас была зима, когда снежные бури не только возможны, но и вероятны. Снежная буря… река… лодка… наводнение… и все три моих героя сбежали, в чем может убедиться каждый, кто возьмет на себя труд прочесть шестую главу».
Зато путешествие по Луаре доставило Форестеру удовольствие, которого он прежде от письма не испытывал. Мирные, счастливые, спокойные дни… он жалел только, что
