В 1972 году пишутся стихотворение «Революция в Тюмени» и песня «Тюменская нефть».
Основная редакция стихотворения начинается так: «В нас вера есть, и не в одних богов. / Нам нефть из недр не поднесут на блюдце». А в черновиках читаем: «И наша вера — вера не в богов» (АР-2-82), «Религия и вера не в богов» (АР-2-79). Здесь же герои обращаются к темным силам, которые владеют подземной нефтью: «Владыка тьмы, мы примем отреченье», «Царь недр и тьмы, мы примем отреченье», «Владыка Тьмы, я принял отречение / И вышел в нефтяные короли» (АР-2-79). Похожее обращение возникнет в зонгах, написанных Высоцким к спектаклю Леся Танюка «Махагония» (1979 — 1980): «Дразню над пропастью нечистого: / “Поддай нам жару, Асмо-дей!” / А мне судьба кричит неистово: / “Бери левей!”»985. Поэтому в стихотворении 1973 года герои признаются: «Мы без этих машин — словно птицы без крыл: / Пуще зелья нас приворожила / Пара сот лошадиных сил / И, должно быть, нечистая сила»; в песне «Я еще не в угаре…» (1975) лирический герой говорит: «Самолет — необъезженный дьявол во плоти» (а перед этим было сказано: «На земле притворилась машина святошей», — характерное для Высоцкого совмещение противоположных понятий); в стихотворении в «Забавах ратных целый век…» (1975) о главное герое — рыцаре — сказано: «И был ему сам черт не брат» 15; 315/; в «Канатоходце» (1972) зрители говорят о герое: «Парень с дьяволом, видно, на ты» (АР-12-48)986; в песне «Заказана погода нам Удачею самой…» (1976) герои сами скажут: «Служенье двум стихиям не терпит суеты, / И там, и здесь мы с дьяволом на ты» (АР-10-146); а в «Марше шахтеров» (1970) они признавались: «Да, сами мы — как дьяволы, в пыли».
Похожие образы встречаются в стихотворении «Быть может, покажется странным кому-то…» (1972), где герои выступают в образе «чумных дьяволов»: «До чего же чумные они человеки: / Руки на баранке, и — вечно в пыли!». Да и сам лирический герой называет себя чумным в стихотворениях «Напролет целый год — гололед…» (1966) и «Я не успел» (1973): «День-деньской, как чу<мной>, за тобой» /1; 512/, «И все мои чумные ложа смертные / Захвачены и отданы другим» (АР-14-199); в «Песне Билла Сигера» (1973): «Каких детей чумной отец?» (АР-14-117); в «Песне Рябого» (1968): «Весь в комбинезоне и в пыли, / Вкалывал я до зари»; в «Песне автомобилиста» (1972): «И улыбнусь, выплевывая пыль»; в «Чужой колее» (1972): «Я грязью из-под шин плюю»; в «Мишке Шифмане» (1972): «Что сидим тут в копоти / И глотаем пыль…» (АР-2-34); в «Инструкции перед поездкой» (1974): «Копоть, сажу смыл под душем». А другие люди живут «под иконами в черной копоти» («Чужой дом», 1974).
Одна из причин этой «запыленности» состоит в том, что вся страна наполнена пылью. В песне «Так оно и есть…» (1964) вернувшийся из лагеря герой «попал в этот пыльный расплывчатый город / Без людей, без людей», что напоминает исполнявшуюся Высоцким песню Александра Вертинского «Бал Господень» (1917) (при этом его версия существенно отличалась от оригинала): «В этом городе пыльном, / Где Вы были ребенком…»[1193] [1194] [1195]. А концовка этой песни: «В этот день в бутафорском смешном экипажике / Вы отправились к Господу Богу на бал», — явно послужила основой для «Коней привередливых» (1972), где автор говорит уже о самом себе: «И в санях меня галопом повлекут по снегу утром. <.. > Мы успели — в гости к богу не бывает опозданий» (АР-8-12). В обоих случаях речь идет о посмертной судьбе.
Что же касается сравнения с дьяволом, то оно встретится и в посвященном М. Шемякину стихотворении «Осторожно! Гризли!» (1978), где лирический герой будет «кружить» по французским кабакам: «Еще бы — с ними пил сам Сатана! / Но добрый, ибо родом из России». Такая же ситуация возникнет в песне «Французские бесы» (1978), вновь посвященнной Шемякину: «Меня сегодня бес водил по городу Парижу <…> Мы лезли к бесу в кабалу, / С гранатами под танки…». Но здесь же лирический герой скажет: «А то, что друг мой сотворил, — / От бога, не от беса» (АР-3-146).
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
Вообще же сравнение себя с дьяволом (как фигура речи: «Да, сами мы — как дьяволы, в пыли») впервые появилось в черновиках «Песни о друге» (1966): «Ну а если он тверд, как черт, / И пускай был он зол, но шел, — / Когда в трещину ты упал, / Он стонал, но держал» (АР-5-51). Тут же вспоминается декламировавшееся Высоцким стихотворение Семена Гудзенко «Мое поколение» (1945): «Все, как черти, упрямы, как люди, живучи и злы». Кроме того, здесь встречается знакомое нам тождество «человек = бог»: «Мы пред нашим комбатом, как пред господом богом, чисты». А твердым, как черт предстанет и лирический герой Высоцкого в «Муру на блюде доедаю подчистую…» (1976): «Хоть я икаю, но твердею, как спаситель» (АР-2-52)988 (формальная противоположность выражений «тверд, как черт» и «твердею, как спаситель» здесь нивелируется, поскольку они имеют одинаковый смысл)989.
Выражениями «тверд, как черт», «как дьяволы, в пыли» и другими, им подобными (включая образ «космических негодяев»), не ограничивался Высоцкий, когда хотел подчеркнуть индивидуальность своих героев и их непохожесть на других людей. Так, например, в черновиках стихотворения «Я не успел» он сетует: «Мои контрабандистские фелюги / Худые ребра сушат на мели. <…> Азартных игр теперь наперечет, / Как негодяев всех мастей и рангов» (АР-14-197) (в основной редакции: «Авантюристов всех мастей и рангов»), а в черновиках песни «Штормит весь вечер, и пока…» (1973) сказано: «Морской веселый сатана / Повесит черный флаг на клотик, / Тогда поднимается одна / Неимоверная волна / И наблюдающих поглотит» (АР-9157) (в только что упомянутом стихотворении «Я не успел» лирический герой говорил: «Мой черный флаг в безветрии поник»; ср. также с «Пиратской», 1969: «…но эту веру сами / Мы создали, поднявши черный Флаг»).
В стихотворении «Мы без этих машин — словно птицы без крыл…» (1973) полемика с религией ведется сразу по нескольким фронтам.
Уже в самой первой строфе герои заявляют: «.. Пуще зелья нас приворожила / Пара сот лошадиных сил / И, должно быть, нечистая сила».
Далее — в строках: «Полным баком клянусь, если он не пробит! / Тех, кто сядет на нашу галеру, / Приведем мы и в божеский вид, / Переманим в шоферскую веру» (АР-11-68), — мы видим, что герои клянутся, вопреки словам Иисуса Христа: «А Я говорю вам: не клянись вовсе» (Мф. 5:34)[1196] [1197], - и замечаем традиционное для Высоцкого использование религиозной терминологии (в данном случае — слов «божеский» и «вера») в контексте «мирского» — шоферского — сюжета, в результате чего происходит совмещение «высокого» и «низкого» штилей.
В том же стихотворении читаем: «Земля нам пухом, / Когда на ней лежим / Полдня под брюхом, — / Что-то ворожим»99>. Ворожат же, как известно, чародеи, с которыми сравнивают себя герои «Марша шахтеров»: «Любой из нас — ну чем не чародей?]», — и сам поэт в стихотворении «Снег скрипел подо мной…», где выводит себя в образе замерзшего ямщика: «Тот ямщак-чудодей бросил кнут и — куда ему деться! — / Помянул о Христе, ошалев от неезженых верст». Процитируем также стихотворение «Препинаний и букв чародей…» (1975): «[Препинаний] Построений, значков чародей, / Презиравший сам факт плоскогорий, / Лиходей, перевертыш, злодей, / Жрец фантазмов и фантасмагорий» (АР-3-102) (в качестве «жреца фантасмагорий» лирический герой уже выступал в «Балладе о маленьком человеке»: «Сказку, миф, фантасмогорию / Пропою вам с хором ли, один ли», — да и позднее, в песне «На уровне фантастики и бреда…», он расскажет «красивую восточную легенду»).
